В том же приказе об организации оперативного пункта его начальником назначался лейтенант Федор Григорьев. К немалому удивлению Федора, в его распоряжение поступили Алексей Колмаков, Юра Паклин и еще один молодой сотрудник — Виталий Бадьин.

— Ты железнодорожник, — говорил Федору Иван Алексеевич Ухов, оставшийся его вышестоящим начальником, — более того, работал на Сортировке и должен хорошо знать ее хозяйство. Поэтому руководство и решило, что в создавшейся обстановке ты будешь там наиболее полезным человеком. Надеемся на тебя. — И предупредил:

— Даем тебе право в экстренных случаях принимать самостоятельные решения. Разумеется, при нужде советуйся со мной.

— А помещение? — спросил Федор.

— Сам еще толком не знаю, — ответил Ухов. — Сейчас же со своими людьми отправляйся к начальнику станции. Они там распоряжение уже получили. К вечеру вы должны обосноваться полностью и, прежде всего, подключиться к дорожной связи. К восемнадцати часам сам доложишь об исполнении. Вопросы есть?

— Пока нет.

— Всё.

Федор зашел к Колмакову и Паклину. Те сидели за столами, склонившись над листами бумаги, и сосредоточенно писали.

— Что за срочные дела? — спросил их Федор.

— Рапорты пишем, — ответил за обоих Юра Паклин.

— Какие рапорты?!

— На фронт просим отправить, — отозвался на этот раз Колмаков.

— А как же я? — вдруг растерялся Федор. — Я же тоже думал.

— Пиши, значит, — сказал Колмаков. — Бадьин, вон, вперед всех убежал подавать.

Федор быстро написал рапорт. Наспех посоветовавшись, решили зайти к Ухову сейчас же.

— Вы еще здесь? — недовольно спросил тот, увидев их в дверях.

— Мы на минуту… Вот.

И они дружно протянули листы рапортов.

Ухов бегло просмотрел бумаги, коротко и недобро взглянул на всех и отвернулся к окну. Но почти тотчас резко повернулся обратно и гаркнул незнакомо:

— А ну, кругом… арш!.. Герои, подвигов им захотелось… — еще услышали они затылками.

…В восемнадцать часов Федор Григорьев доложил Ухову, что оперпункт на станции Свердловск-Сортировочный приступил к работе.

Для оперпункта отвели помещение в доме по соседству со станционным зданием. В недавнем прошлом это, видимо, была двухкомнатная квартира с маленькой кухней и довольно просторной прихожей. В прихожую выходила топка печи-голландки, которая одна обогревала комнаты. В углу кухни прижался кирпичный камин с плитой, был и кран с холодной водой.

Когда около полудня сюда пришли Федор с товарищами, на них пахнуло сырым теплом, пол в прихожей был густо забрызган известью. Навстречу им вышла пожилая женщина. Из-под платка у нее выбились несколько прядок волос, в руках была сырая тряпка.

— Тут побелили с утра, так я домываю. Маленько не управилась, — извиняючись проговорила она. — Сейчас уж скоро…

— Пожалуйста, пожалуйста, — остановил ее Федор. — Вы нам не мешаете.

Быстро определились с размещением: в комнатах будут кабинеты, в кухонке — место дежурного. Из мебели потребуется пять столов, десять стульев или табуреток. В прихожей решили поставить скамейку, которая, по словам женщины, была выставлена к подъезду из этой квартиры.

— Еще бы пару сейфов плохоньких найти, — сказал Юра Паклин. — Документы ведь появятся.

— Не найдем, так ящики железные попросим сварить. У меня есть ребята знакомые в вагонном депо, — успокоил его Федор. — А пока давайте устраиваться, времени у нас нет.

…Доложив к вечеру Ухову о готовности опергруппы на Сортировке приступить к работе, Федор положил трубку, сел за стол и посмотрел на своих товарищей.

Алексею Колмакову пришлось весь день бегать со связистами, вместе с ними выколачивать кабель, телефонные аппараты, высвобождать каналы на телефонной станции. Юра Паклин и Виталий Бадьин с комендантом подбирали по разным конторкам свободные столы и стулья с табуретками. Им же пришлось быть грузчиками при подводе, на которой мебель собрали и доставили на оперпункт.

Сейчас они сидели перед Федором измотанные, притихшие и голодные, как и он сам.

— Ну вот, готовность мы доложили, — сказал он со слабой улыбкой. — Мне сегодня Ухов сказал, что я имею право принимать самостоятельные решения. И поэтому отправляйтесь-ка вы все по домам. Можете считать это моим приказом номер один. А завтра начнем пораньше. Всё.

Расходиться не спешили. А Юра Паклин еще спросил:

— Вместе пойдем? Подождать?

— Нет, у меня еще дела есть. — Федор поднял трубку и попросил начальника станции. — Товарищ Иванченко? Григорьев из госбезопасности беспокоит. Вы еще будете у себя? Хорошо, иду. — Положив трубку и кивнув на аппарат, совсем бодро улыбнулся: — Глядите-ка, как часы работает. Живем, братцы!

В кабинете Иванченко на электроплитке стоял полуведерный чайник.

— Чаем только и спасаюсь, а то бы давно с ума сошел, — пожаловался он Федору, подвигая к нему алюминиевую кружку. — Неделю не брился, две ночи опять дома не был. — Он поскреб жесткой ладонью по подбородку, заросшему полуседой щетиной, и показал на лежак типа больничного, обтянутый кожей. — Тут и перебиваюсь. Как же работать-то? — вдруг спросил Федора.

— Как работали, только лучше, — ответил Федор.

— Так я не про то. Ты знаешь, сколько у меня мужиков в армию забрали? По всей станции больше пятидесяти наберется.

— Надо.

— Знаю, что надо. Так хоть бы не сразу. Ну, ладно, путейцев обобрали, так у них хоть женщинами можно заменить. А составителей кем? На их место учить надо.

— Везде трудно. У вас же связанных с движением поездов забронировать должны, — сказал Федор.

— Должны, да не всех. Молодых-то берут. Я уж тут придумал на свой риск, послал кое-кого по домам к тем, что перед войной на пенсию ушли. Представь, двое уже пришли на работу.

— И еще придут, — заверил его Федор. — Люди понимают.

— Каждый день жду, — согласился Иванченко и стал почти жаловаться: — А днем работать не дают! С самого утра, веришь ли, возле дверей очередь. Кто только не идет! С заводов, а то и вовсе не поймешь откуда, объявляются представители разные с бумажками, с печатями одна страшней другой, и требуют вагоны для погрузки, для разгрузки, отправки вне очереди. Военные, те прут напролом, чуть за наганы не хватаются. А которые и во вредительстве в глаза обвиняют.

— Вот этих направляй ко мне, я им объясню, что такое вредительство. Теперь рядом с вами жить будем, помогать друг другу должны, — пообещал Федор, но сказал: — А тех, которые требуют, тоже понимать надо, они не за себя хлопочут. В конце концов, то, что они требуют, делать все равно придется.

— Очень рассчитываю на вашу помощь, — взглянул Иванченко на Федора.

— Так и я рассчитываю на вашу. — Федор улыбнулся. — А то, может случиться, завтра и со мной ругаться придется…

— Беда, беда, — вздохнул Иванченко. А потом заразмышлял вслух: — Конечное дело, попервости запурхались, потому как все будто сорвались куда. Маленько погодя приноровимся, в новый график войдем. Да и, может, справятся с фашистом скоро? — Он с надеждой посмотрел на Федора.

— Увидим, — уклонился от прямого ответа Федор.

Они помолчали. Каждый думал про себя. Наконец Федор сказал жестко:

— А станцию надо срочно разгружать. Немедленно. Понимаете, формирование воинских поездов задерживается.

Иванченко сразу сник. Но Федор постарался не заметить этого.

— Немедленно, — повторил он, поднимаясь.

А на следующий день с утра включил в работу всех своих. К нему тоже повалили жалобщики. Скоро понял, что приходят они не без помощи Иванченко, так как некоторые ссылались прямо на него. Перед обедом Федор позвонил ему и сказал довольно добродушно:

— Вы, Николай Семенович, всех своих посетителей ко мне не гоните. Постарайтесь сами решать тоже, а то ругаться начнем.

Иванченко что-то пробормотал в ответ.

— Ладно, ладно, это я так… — Федор положил трубку.

Надо было просмотреть уже прибывшие свои бумаги. Начал читать первую страницу и понял: опять распоряжение. Оно обязывало усилить контроль за пунктами выхода подъездных путей на основные магистрали.