С легкостью шведы проломились через заслоны русских войск, и в очередной раз показали свое воинское мастерство. Кавалерия Александра Меншикова, подошедшая на помощь к Петру, кинулась за ними вслед, но заслоны скандинавов сдержали его. И хотя эти небольшие отряды погибли, свое дело они сделали, шведская армия смогла оторваться от погони.

  В итоге сражения под Рудней, ни одна из сторон не смогла одержать убедительной победы, и каждая приписала ее себе. Петр считал, что разгромил армию непревзойденного европейского полководца и объявил себя великим стратегом. А очнувшийся через три дня король утверждал, что он нанес русским армиям огромные потери в личном составе, поставил "русского медведя" на колени и только благодаря своему уму и воинскому таланту смог вырваться из "коварной московитской западни".

  Так окончилась летняя военная кампания 1708-го года и, к сожалению, это не было последним аккордом Северной войны.

  Через три недели блуждания по лесным дебрям и болотам Карл Двенадцатый вышел к Риге, пополнил свои силы уцелевшими войсками Левенгаупта и приготовился к новому наступлению на Россию. И тут сказалась полученная в Рудне контузия. Здоровье Карла было серьезно подорвано, и его начали одолевать приступы неконтролируемых обмороков и слабость. В связи с этим, он был вынужден на некоторое время забыть про битвы, внять настоятельным советам докторов и приступить к лечению.

  Петр Романов мог бы радоваться этому обстоятельству, но из-за загноившейся раны на руке, которую в горячке боя никто не промыл и не перевязал, самодержец всероссийский на долгое время слег в жестокой лихорадке. Руку при этом ему спасти не удалось и, ради сохранения царской жизни, ее пришлось ампутировать по самое предплечье.

  Как показала практика - война это не только подвиги, и во время боев под Рудней так сложилось, что самодержцы, по слову которых умирали сотни тысяч солдат, сами оказались пострадавшими. Может быть, в будущем, это пойдет им на пользу и заставит ценить жизни людей, а может быть и нет.

  В Москву пришла осень, благодатное время. Погода баловала, дождей пока не было, а деньки стояли просто замечательные. Столица России понемногу отстраивалась после прошлогодних пожаров, в окрестных деревнях был собран неплохой урожай, хлеб стоил недорого, овощей и фруктов хватало, и Преображенский приказ особо не зверствовал. В народе говорили, будто это все оттого, что в Москве за управителя остался царевич Алексей Петрович. Кто-то верил этому, кто-то нет, но московский люд успокоился и разговоры о том, что надо готовиться к восстанию против царя, не то чтобы исчезли, но на время затихли.

  В общем, жизнь в Москве налаживалась, и Алексей Петрович Романов жил своей самой обычной жизнью. Рано утром подъем, ему запрягают коляску и марш по городу, проверять стройки. К обеду проездка по монастырям и раздача мелких серебряных денег бедствующим людям. Вечером посещение Кремля и молитва в старой церквушке, которую по его повелению стали восстанавливать. Один день был похож на другой, и так продолжалось до той поры, пока не поступили первые достоверные известия из действующей против шведов армии. Неожиданно, через дьяка Мухортова, царевичу было велено срочно явиться в дом Федора Юрьевича Ромодановского, и царевич не мог не подчиниться.

  Как всегда, сильно волнуясь перед встречей с начальником Преображенского приказа, Алексей прибыл к жилищу князя, который жил на Москве по старым обычаям, как боярин еще допетровских времен. И это было не удивительно, так как Федор Юрьевич происходил из древнего рода князей Стародубских, службу свою начинал еще при царе Алексее Михайловиче, и был тем самым человеком, который мог войти в апартаменты Петра Первого в любое время дня и ночи без всякого доклада. Как ни посмотри, а влиятельная фигура, которая стоит над государственной системой и может позволить себе некоторые вольности. И одна из таких вольностей гласила, что никто, включая самого царя, не смеет въезжать на двор князя в своем передвижном средстве. По этой причине коляска царевича остановилась на улице.

  Алексей вышел, на миг замер перед широкими мощными воротами боярского двора, и посмотрел на гербовый щит, который висел над ними. Черный крылатый дракон на золотом поле глядел угрожающе, и царевич подумал о том, что вот оно, истинное лицо Ромодановского, мудрый и хитрый зверь, который не утратил своей природной агрессивности и силы, и в любой момент может нанести смертельный удар.

  - Хух!

  Царевич выдохнул и под пристальными взглядами четырех крепких парней, наверняка, гвардейцев из Преображенского полка, переодетых в холопскую одежду, прошел на двор. Князь находился здесь, стоял возле большой железной клетки и был занят тем, что пристально смотрел в глаза матерого бурого медведя. Зверь молчал, не ярился и на прутья не бросался. Нечто подобное царевич уже несколько раз видел, и поведением князя удивлен не был. Он молча остановился рядом и, не проронив ни единого словечка, простоял без движения несколько минут, до тех пор, пока Ромодановский не бросил своего занятия и не соизволил обратить на наследника престола свое внимание.

  Князь и царевич обменялись приветствиями, и Федор Юрьевич, неожиданно тепло, обняв парня за плечо, повел его по двору и сказал:

  - Пришло твое время Алешка. Беда к нам подкралась. Теперь многое от тебя будет зависеть, и ты должен сделать все, что я тебе скажу.

  - Федор Юрьевич, я тебе никогда не перечил, - ответил Алексей. - И теперь не собираюсь. В чем дело?

  - Петр Алексеевич в пух и прах разгромил проклятого супостата Карлушку Шведского, да так крепко его бил, что тот еле ноги унес.

  - Ура! Виктория!

  Радость царевича была неподдельной, но Ромодановский остановил его:

  - Погоди радоваться Алешка. Батюшка твой в бою тяжкую рану получил и в лихорадке свалился. Сейчас в Смоленске его здоровьем лучшие доктора занимаются, и ничего точно пока не говорят, а по армии уже слух пошел, что он при смерти.

  - Ой, беда... Что же теперь будет, Федор Юрьевич?

  - Смута будет, Алешка, и ты должен быть крайне осторожен.

  - Смута?

  - Да. Через пару дней слухи о том, что царь плох, до московской черни доберутся. Москвичи поднимутся и начнут правду искать, а помимо простых горожан, к тебе начнут проявлять самое пристальное внимание иностранные дипломаты и наша знать. Ты по-прежнему наследник престола Российского, и многие захотят оказаться к тебе поближе, дабы что-то через это получить.

  - Господи... - рассеянно прошептал царевич. - За что мне все это?

  - Не распускайся! - князь слегка встряхнул Алексея за плечо. - Ты слышишь меня!?

  - Слышу.

  - Запоминай, что делать станешь. Находись в Коломенском дворце, никуда не выезжай и жди от меня вестей. Наверняка, когда чернь с духом соберется и бунт учинит, она первым делом к тебе пойдет. Выйдешь к бунтарям и пообещаешь им выслушать всех, кто готов придти к тебе с жалобой и просьбой. Но объяснишь, что всему свой черед и срок рассмотрения прошений назначишь через месяц, пусть готовятся. Понятно, что всех людей ты этим не успокоишь, но большую часть хотя бы на время отвлечешь. Вера в доброго царя в нашем народе крепко сидит, так что обещай всем справедливость, но потом.

  - А дворяне и иноземцы?

  - Это да, еще одна проблема. Они к тебе как вороны на поживу слетятся, станут давать советы, льстить, и обещать любую возможную помощь во всех твоих будущих начинаниях. Всех слушай, всем улыбайся, будь приветлив и гостеприимен, но немногословен, ибо за многие лишние слова можно с головой распрощаться.

  - Понимаю, Федор Юрьевич. Однако может быть мне в монастырь на время уйти?

  Царевич вопросительно посмотрел на князя, а тот еще раз встряхнул его за плечо и почти прокричал:

  - Не сметь об этом думать! Государству наследник престола нужен, а не еще один монах-захребетник!