- Мы согласны, - подтвердил Гордеенко.

  - Не спеши, Костя, это не все, - гетман бросил быстрый взгляд на Гордеенко, с которым до этой встречи находился в открытой вражде. - Что я получу от вас, когда от царя отойду?

  Слово опять перехватил Кондрат:

  - Полная поддержка во всех делах и подкрепление нашими войсками. Поможем несогласных полковников давить, а когда рядовые казаки узнают, что мы с тобой, то мало кто против тебя встанет. Сечь на Украине влияние пока еще имеет, и ты можешь гетманом навечно стать. Ну, а если богу угодно будет, то булаву свою по наследству передашь или сам преемника выберешь.

  Разговор длился два часа. И когда все было оговорено, настал мой черед, не зря меня в эту поездку писарем взяли. Раз так, то засел я за бумаги и начал роспись договора между реестровым, сечевым и донским казачеством. В двух экземплярах. Полчаса работы и я вошел в историю, как человек, чьей рукой был написан важнейший государственный документ. Наконец, все было закончено, гетман и атаманы расписались, заверили друг друга в дружбе, и расстались.

  Мазепа остался в Переволочне, а мы покинули городок и, переправившись на другой берег Днепра, помчались в Кодак. Время поджимало. Через два дня запорожское войско должно было выступить на Дон.

  Солнечный полдень 1-го сентября. В столицу Войска Донского вступил сильный отряд полковника Юрия Долгорукого. Казаки про него уже знали, от самого Воронежа за царскими карателями присматривали, и все были встревожены. При этом не особо-то и важно, есть ли за тобой провинность перед Петром Романовым или нет. Князь Юрий был наделен большими полномочиями, и мог практически любого, кто ему не по нраву, в измене обвинить.

  На соборной площади Черкасска собрались казаки. Люди в сборе и на крыльцо приказной избы выходит войсковой атаман Лукьян Максимов, рыжебородый и коренастый мужчина, взирающий на белый свет из-под мохнатых ресниц. В руках у него царские клейноды, пожалованные царем за невмешательство донцов в астраханский бунт стрельцов. Он окидывает суровым взглядом площадь, битком набитую рядовыми казаками и представляет кругу князя Юрия Долгорукого.

  Казаки встречают его ропотом, а писарь, приставленный к царскому отряду, выступив вперед и, приосанившись, зачитывает указ царя Петра Алексеевича Романова:

  "Господин Долгорукий! Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из иных разных наших городов, как с посадов, так и уездов, позадонские люди и мужики разных помещиков и вотчинников не хотят платить обыкновенных денежных податей. Они оставляют прежние свои промыслы и бегут в разные донские городки, а паче из тех городков, из которых работные люди бывают по очереди на Воронеже и в иных местах. И забрав наперед в зачет своей работы лишние многие деньги, с женами и с детьми убегают они и укрываются на Дону в разных городках, а иные многие бегают, учиняют воровство и забойство. Однако же, тех беглецов донские казаки из городков не высылают и держат в домах своих. И ради того указали мы вам ныне для сыску оных беглецов ехать на Дон без всякого замедления. Которых беглецов обнаружите, надлежит вам во всех казачьих городках, переписав, с провожатыми, с женами и с детьми, выслать в те города и места, откуда кто пришел. А воров и забойцев, если где найдутся, хватай и отсылай с караулом в Москву или Азов".

  Писарь закончил оглашение указа, и голутвенные казаки, многие из которых сами в прошлом были беглецами, тут же разразились негодующими криками:

  - Не по закону! Не бывало такого!

  - С Дону выдачи нет!

  - Вертайся на Москву, полковник, здесь тебе не родовое поместье!

  - Не допустим!

  Старшины донские молчали, а смотревший на это безобразие князь Долгорукий, стройный мужчина на вид лет сорока в парике и полковничьем мундире, брезгливо поморщился, обернулся к ним и сказал:

  - Уймите чернь, старшины.

  К полковнику подошел бывший войсковой атаман Илья Зерщиков и, наклонившись к уху, зашептал:

  - Князь, голутвенные распалены, и пока их унять нельзя. Слухи ходят, что с Запорожья против царя сечевики идут, да с войском донским, что на границе стоит, непорядок. Пока они не развеются, покоя не будет. Езжай ты, князь, без шума и по-тихому на Азов или Воронеж. Как все затихнет, так и будешь беглых ловить.

  - Чушь полнейшая, - ответил высокомерный князь. - Есть указ государев, и я его буду исполнять.

  - Как знаешь, князь, - прошептал Зерщиков и вернулся к остальным старшинам.

  Тем не менее, спокойствие княжеское было напускным. Вчера, на подходе к Черкасску, его догнал гонец из Воронежа, с тревожной вестью, что Сечь бурлит и, действительно, донские полки Максима Кумшацкого изменили государю и уже бесчинствуют в окрестностях Твери. Казаки нападают на богатые поместья, убивают помещиков, освобождают крестьян и уничтожают всякое промышленное производство.

  Первым побуждением князя было бросить все и мчаться со своим отрядом обратно, дабы вступить в бои с бунтовщиками, но его приказ никто не отменял, а с ослушниками царь Петр никогда не церемонился. Решено, он останется на Дону и, пока казаки жгут боярские дома в России, он будет жечь их хаты здесь. Никто и никогда не мог сказать про князя, что он мягок сердцем и уступчив к людям, но теперь, он станет делать такое, что жестокость его, в веках запомнят.

  К тому же, азовский губернатор Толстой, знающий о цели княжеской экспедиции, обещал полностью поддерживать его и в случае нужды незамедлительно выслать ему в помощь крепостных драгун да казаков. Ко всему этому, Толстой добавлял, что слухи о беспорядках на Сечи чрезвычайно преувеличены. Он получил известия от гетмана Мазепы с точными сведениями, что недовольные есть, но на Дон никто из сиромашных не стронется.

  Ранним утром следующего дня, отряд князя Долгорукого в составе 17 офицеров, 40 солдат, 20 денщиков, 15 подьячих, а также 80 казаков из Таганрога и Азова с тремя всадниками при каждом, покинул Черкасск и двинулся в сторону Северского Донца. Как немаловажное дополнение, с отрядом отправились пятеро уважаемых донских старшин со своими людьми: Петров Ефрем, Саломат Никита, Савельев Абросим, Иванов Иван и Матвеев Григорий.

  Отряд полковника двигался неспешно, останавливаясь в каждой станице и на каждом хуторе по пути своего следования. Несмотря на то, что гонцы во все концы Войска Донского, с предупреждением о появлении карателей, были отправлены заранее, не все беглые успели покинуть свои хаты. У кого-то семья-хозяйство, а иные на извечный русский "авось" понадеялись. Соответственно, заинтересованные в поимке беглых, и не желающие навлекать на себя гнев Петра донские старшины, сдавали таких не расторопных людей сразу же. Ну, а князь Юрий показал себя во всей красе. Рваные ноздри и клеймо на лоб, были самыми мягкими наказаниями для тех, кто попал в его руки. Однако же Долгорукий был недоволен. В деле поимки двуногого имущества, он был человеком чрезвычайно опытным и понимал, что ловит только одного беглеца из десяти, а основная масса где-то прячется.

  Вечером 10-го сентября отряд полковника остановился на ночь в Обливенском городке. Сначала хотели двигаться дальше, так как атаман городка встретил князя и его офицеров хлебом-солью, и принес клятву, что пришлых людей в городке было десятка три, и все они, прослышав про отряд Долгорукого, давно по речным плавням разбежались. Однако, один из черкасских старшин, ранее жил в этом городке. Он вскрыл обман атамана, а затем быстро отделил старожил от беглецов, которых оказалось почти двести человек. Князь был в ярости, как же, его посмели обмануть. Обливенских казаков, не взирая на награды и возраст, секли как холопов, а над пойманными беглецами издевались уже с выдумкой. За прошедшие деньки бравое офицерство пресытилось простотой и требовалось что-то необычное, дабы распалить в себе интерес к происходящему действию.