Сначала, говорили про разгром Третьей армии, и Беловод с Павловым подробно рассказали о сражении под Крутиково, а Кривонос их слова подтвердил. Затем, провели разбор оборонительной операции по прикрытию Воронежа, и все присутствующие командиры признали, что Павлов и Беловод действовали хорошо, и на их месте не многие бы смогли столько продержаться. Однако были подмечены и ошибки, в частности то, что отойди запорожцы и стрелки в Воронеж, город мог бы устоять и продержаться до подхода подкреплений. Впрочем, нечего на зеркало пенять, если у самого рожа кривая, и атаманы с полковниками командиров Третьей армии виновными в падении города не считали.

  Предварительный разговор был окончен. Все присутствующие помянули замученных царскими войсками людей, и приступили к планированию сражения, в котором они должны были одержать убедительную победу. На какой-то момент полковники замолчали, и пока другие думали, первым высказался Иван Павлов, кряжистый мужчина лет сорока, эдакий образ крепкого кулака с обрезом из фильмов про Гражданскую войну.

  Полковники и атаманы, а всего на военном совете было около тридцати человек, сидели вокруг двух сдвинутых столов. Павлов встал и, посмотрев на Кондрата, сказал:

  - Атаман, разреши, я слово скажу?

  - Говори, Иван, - согласился Кондрат.

  - Так вот, браты, - начал полковник. - Довожу вам диспозицию. Долгорукий и Боур закрепились на берегу реки Усмань. И после всех боев, которые произошли, с ними осталось одиннадцать тысяч солдат, драгун, дворян и слобожан, и вдобавок тридцать пушек. Они окружили свою позицию валом, и теперь будут стоять в обороне. У нас с вами восемь тысяч пехоты, двенадцать тысяч конных казаков и двенадцать пушек, левый и правый фланг обнажать нельзя, и поэтому Мечетин с Кумшацким привели не все свои силы. Так ли я говорю?

  - Правильно!

  - Верно все сказал!

  Командиры поддержали Павлова, и только Кумшацкий, подкрутив ус, спросил:

  - Все так, да вот только почему ты, Иван, решил, что царская армия будет стоять в обороне?

  - А иначе никак, - ответил полковник. - От Усмани вы стоите и дорогу перекрываете, а путь на Грязи мы с Беловодом держим. Вчера нас драгуны фон Делдина и Гулица атаковали, попробовали с лесных засек сбить, так не сдюжили и назад отошли.

  - А разве Долгорукий не может принять боя в чистом поле?

  - Конечно, может. Однако продовольствия у него нет, солдаты голодные и на пустой желудок долго не выстоят. Он надеется на помощь, и будет ждать того, что мы кинемся на него в лоб, измотаем себя, а затем, он выйдет и разобьет нас.

  Следующий вопрос Павлову задал Кондрат:

  - Что за помощь к Долгорукому идет? Кто и откуда?

  - Полковник Иртеньев из Тамбова через Шемхань движется. С ним Смоленский, Казанский и два новых пехотных полка, вместе с дворянами. Это около шести тысяч пехоты, полтысячи конных и не меньше пяти пушек. Сила серьезная, а будет он у нас через три дня.

  - И что ты предлагаешь?

  - Обложить Долгорукого и Боура, и караулить их как зверей, не наступая на их оборонительные валы. И пока они будут в осаде сидеть и подкреплений ждать, наша казачья конница и один из моих свежих бурлацких полков, направятся навстречу Иртеньеву.

  Павлов сказал, что хотел и сел. Полковники и атаманы для порядка поспорили, проголосовали и приняли его план, а Кондрат объявил окончательное решение:

  - Завтра на Иртеньева выступает семь тысяч конницы и Второй стрелковый полк. Командиром этой армии назначается Максим Кумшацкий. Остальные силы, вместе со мной, остаются держать Долгорукого и строят укрепления в тех местах, где он может попробовать пойти на прорыв. Смерть палачам!

  - Смерть!!!

  Походные атаманы и полковники поддержали Кондрата. Они получили более подробные указания, кому и где завтра стоять, и разъехались по своим частям, а следующим утром, началось претворение военных планов в жизнь.

  Сначала основные силы армии покинул Кумшацкий и бурлаки Второго полка, временно пересевшие на лошадей. Они ушли как можно тише и незаметней. Остальные полки, начали по периметру ставить деревянные редуты вокруг рвов царской армии. Примерно так же и Зиновий Хмель в битвах с Еремой Вишневецким действовал, который строил свою оборону вокруг замков. У Долгорукого, понятно, не замок и не крепость, но лагерь его стоит на возвышении и примыкает к речке, через которую не переберешься, слишком она после весенних дождей глубокая и обрывы там сильные, так что укрепился князь знатно.

  Первый день прошел, как ему и положено. Мы с ватажниками летали с посланиями от одного полка к другому, и сопровождали Кондрата, который осмотрел укрепрайон царских войск с самых разных сторон. Начать штурм, значило понести серьезные потери, а потому, прав был Павлов, нам надо стоять на месте, ждать, пока солдаты с драгунами съедят коней и все припасы, и только тогда начинать сражение.

  Второй день. Строительство основных редутов было окончено, а под вражеским лагерем снова всю ночь гуляли пластуны и самые говорливые казаки и крестьяне. В этот раз агитация принесла успех. К утру в расположение наших войск перебежало около полусотни человек, в основном обозники и раненые, которые не принимали участие в издевательствах над пленными. Их опросили, и они подтвердили, что в лагере царской армии голодно, а самое главное, не запасено дров для костров, люди мерзнут и многие тяжелораненые умирают от переохлаждения. После этого, перебежчиков отправили в Воронеж, куда начали возвращаться выжившие горожане. Было решено, что прежде чем встать в строй наших частей, им предстоит доказать свою лояльность трудом и отстроить разрушенный город.

  Наступил третий день. Работы на редутах продолжаются, и Долгорукому с Боуром уже не вырваться. Было замечено, что из вражеского лагеря несет запахом паленой ткани, наверное, на костры пошли палатки и шатры. Кроме того, несколько человек пытались переправиться на левый берег Усмани, но у них ничего не вышло. Смельчаков встретили меткие выстрелы лучших стрелков Павлова и коварное речное течение, так что обратно в лагерь Долгорукого вернулся только один, да и того, за попытку дезертирства, расстреляли на вершине оборонительного рва, ввиду наших и своих войск. Вечером того же дня пришло известие от Кумшацкого, который не смог разгромить Иртеньева, тот оказался слишком ловок. Но наш атаман нанес ему ощутимые потери и отбросил полковника к Грязям.

  Четвертую ночь мы не спали. Часть наших войск гуляла и отмечала победу Кумшацкого, а другая часть ждала того, что противник пойдет на прорыв. Однако командиры царя Петра рисковать не стали, хотя постоянно прибывающие к нам дезертиры говорили о том, что положение царевых войск все более затруднительно. Имеется мясо, но готовить его не на чем, есть вода, но ее требуется перекипятить, а дровишек опять таки нет, и от сырой нечистой воды у людей пучит животы и начинается дизентерия.

  И вот, еще одно утро. Наши казаки и пехота по-прежнему ожидали прорыва и, наконец-то, Долгорукий и Боур на него решились. Сначала, над вражеским лагерем повисла несвойственная ему тишина, а затем, одновременно, ударило несколько десятков барабанов, и через узкие проходы между рвами в поле повалила огромная масса вражеских солдат. Наши воины к этому были готовы, схватились за оружие, заняли свои заранее отмеченные места, и когда царская пехота подошла к редутам, встретили их дружными залпами.

  Все бы ничего, так бы солдаты назад и откатились, но в атаку на врага, без команды ринулось несколько сотен человек, которые оставили свои позиции.

  В поле перед пустыми редутами завязалась жестокая рукопашная схватка. Как позже выяснилось, пошедшие в атаку сотни были укомплектованы воронежцами, и их горячность была оправдана. Однако этот их поступок открыл один из редутов, и полководцы царя это поняли сразу, так как кинули на помощь своим штурмовым колоннам все имеющиеся в наличии резервы.

  - Никифор, - окликнул меня тогда отец. - Скачи на левый фланг, и скажи атаману Беловоду, чтобы оказал помощь голытьбе.