- Записал?

  - Да.

  Недовольный тем, что на время он стал писарем, пробурчал односум.

  - Во вторую категорию их, с припиской, что добровольцы.

  - Угу.

  Иван начал записывать на бумагу категорию переселенцев, которым предстояло отправиться в Дербент или Баку, а я кивнул охраннику возле двери:

  - Следующего зови.

  Вторыми посетителями оказались совсем молодой вихрастый чернявый паренек лет девятнадцати и симпатичная рыженькая девчонка на пару лет его младше.

  - Кто такие?

  - Петр Кшепиц с невестой Марией, - ответил парень.

  - Как к нам попали?

  - Сами на переселение напросились, а то нам с любимой, никогда бы вместе не быть.

  - Ясно. Что умеете делать?

  - Я учеником ювелира был, а Мария знатно гобелены вышивает.

  - Ты как свое дело знаешь, хорошо, или так, шалай-валай?

  - До мастера не дотягиваю, конечно, но это оттого, что опыта не хватает, а так-то, все, что мой учитель умел, то и я умею.

  - Туда идите, - я махнул рукой себе за спину, - там вас встретят.

  Парень с девчонкой обошли стол, и вышли через черный ход, а Иван поднял на меня взгляд, и спросил:

  - К себе забираем?

  - Да. Паренек вроде бы ничего, сообразительный и боевитый, да и девка молодец, в глаза смотрела спокойно и без боязни, опять же умельцы и добровольцы.

  - Так их никуда не записывать?

  - Не надо. Кто точно знает, сколько людей в обозе прибыло? Никто, даже сам его начальник и командир конвоя, так как учет не велся. По пути из каравана три десятка людей сбежало, и никто их не ловил. Так что, если мы к себе в Булавинск три-четыре десятка человек заберем и на одном из хуторов до поры до времени поселим, то нас за руку хватать не станут.

  Соратники согласились, что, пожалуй, я прав, и вызов людей продолжился. Поначалу это было интересно, а потом превратилось в поток, тем более что добровольцы быстро закончились и сплошняком пошли принудительные переселенцы, многие из которых нас боялись и искренне ненавидели. Плевать! Это все временно, до тех пор, пока поляки не обвыкнутся, главное, чтобы не бунтовали и работали, а те, кого мы видели, на мятежников никак не походили, смирный народ подобрался.

  Так прошел мой день на сортировке первой партии пленных, которых, как выяснилось, в общей численности оказалось одна тысяча четыреста семьдесят девять душ. Из них на переселение было отобрано, тысяча триста пятьдесят пять, на передачу Зерщикову сорок пять, во вспомогательные войска пятьдесят девять, в шахты никого, и двадцать человек я взял под свою опеку. Все будут довольны, а я, может быть, даже больше всех, так как получил хорошего шорника, трех конюхов, четверых кузнецов, ювелира и несколько ткачих.

  - Вроде бы все.

  Вставая с места, сказал разминающий кисти рук Смага Воейков, сменивший Ивана за писарским делом.

  - Похоже на то. - Посмотрев на дверь, и не увидев охранника, я повысил голос и спросил: - Охрана, там кто-то еще есть?

  - Двое.

  В барак заглянул казак.

  - Так видите их сюда.

  - Сейчас скрутим, и притянем.

  - А ну-ка, братцы, - я встал и направился на выход, - пойдем посмотрим, кого же там крутить приходится.

  Односумы последовали за мной, мы вышли наружу, протолкались через сгрудившихся казаков охранной сотни, и здесь застали драку, которая происходила на площадке между бараками. Бойцов было немного, два поляка, стоящие спина к спине в центре свободного пространства, и четыре казака, которые пытались свалить пленных на землю. Наши донцы действовали слаженно, наскакивали на своих противников дружно и с разных сторон. Но бывшие в меньшинстве пленники, один, по виду, шляхтич, стройный и гибкий русоволосый мужчина в изорванном, некогда добротном кунтуше, и второй, широкоплечий блондинистый богатырь, в кожаной безрукавке, под два метра ростом, пока держались.

  Опытные казаки предприняли еще одну попытку свалить пленников, и под одобрительные выкрики своих товарищей бросились вперед, И снова ляхи устояли, встретили наших бойцов короткими прямыми ударами, сильно напоминающие боксерский стиль, и они, матерясь, отскочили обратно.

  - Да, что с ними чикаться! - Выкрикнул один из охранников, рядом со мной. - Сейчас я их уроню!

  Казак потянул из-за пояса пистоль, но я положил ему руку на плечо и громко, так чтобы все слышали, скомандовал:

  - Прекратить! - На мгновение, всякое движение на площадке остановилось, люди посмотрели на меня, и я спросил: - В чем дело?

  Ко мне подошел сотник охранной сотни, который и разъяснил ситуацию:

  - Два последних ляха остались. В пустом бараке спрятались и думали, что их не заметят. Мои хлопцы решили их подогнать, на площадку вывели, а здесь они в драку кинулись.

  - Эй, вы, - окликнул я пленников, и поманил их рукой, - сюда идите.

  - Пошел ты! - Откликнулся шляхтич и, угрожающе выставив перед собой кулаки, со сбитыми костяшками, добавил: - Попробуй, возьми нас, или прикажи своим людям стрелять!

  Что-то накатило на меня, какая-то веселая злость, и я решил размяться, скинул с себя кафтан и выступил в круг.

  - Всем назад! Сам этих двоих сделаю!

  - Может быть, не надо?

  Позади меня раздался голос сотника.

  - Ничего, давно уже не разминался.

  Меня подбодрили голоса казаков и односумов:

  - Давай, Никифор!

  - Покажи хлопцам, как биться треба!

  - Круши ляхов, атаман!

  Сами ляхи напряглись, и на губах шляхтича заиграла веселая улыбка. Он был уверен в том, что победит, точно так же, как и я. Быстрый скользящий шаг вперед, дистанция сокращается, я имитирую удар в голову пана кулаком, и пока он ставит блок, жестко бью его в живот ногой. Противник сгибается, и носок моего сапога немедленно цепляет его челюсть и подкидывает ее вверх.

  Первый взбунтовавшийся поляк готов, теряет сознание и утыкается лицом в грязь площадки. Однако все еще не повержен второй противник, здоровяк, который двумя руками рвет на себе рубаху и орет как дикий зверь что-то неразборчивое, как мне кажется, с примесью немецких слов. Я спокойно стоял на месте и рассматривал этого богатыря, который представлял из себя сплошную груду мышц, настолько прокачанную, что создавалось впечатление, будто он профессионально занимался культуризмом. Бицепсы, трицепсы, дельтовидные, пресс квадратиками, все на месте и развито идеально, прямо Шварцнегер в молодости.

  - А-а-а!

  Громила издал дикий крик, выкатил глаза, и бросился на меня. Двигался он чрезвычайно быстро, но я был быстрее и отступил немного в сторону, а когда "белокурый Зигфрид", по инерции, промчался мимо меня, подпрыгнул и боковым ударом, опять же с ноги, засветил ему в висок.

  - Бум-м-м!

  Тело второго пленного рухнуло рядом с первым и, повернувшись к казакам, я развел руками, и произнес:

  - Вот и все. Победа!

  - Ура-а-а!

  - Молодца, атаман!

  Что-что, а казаки, как и любое военизированное общество с давними традициями, хоть викингов вспомнить, хоть римлян времен становления республики, хоть европейское рыцарское сословие, уважают красивую победу, особенно, если ее одержал свой боец. Ну, а мне, раз уж пришлось подраться, необходимо поддерживать репутацию крутого бойца, и рукопашная схватка при многочисленных свидетелях этому весьма поспособствует. Пройдет день, другой, и все Войско будет знать, как два заезжих богатыря сошлись в рукопашной схватке с пятью, шестью, десятью казаками, и те их одолеть не могли, а Никифор Булавин вышел и вмиг обоих уработал. Эх, не жизнь, а сплошная продуманная пиар-акция получается.

  Я направился к бараку, где остались мои вещи. Дело к вечеру, сейчас своих работяг на Булавинск отправлю, и если потороплюсь, то к полуночи вполне смогу оказаться в Черкасске, а завтра весь день можно проваляться с супругой в постели.

  - Никифор, - остановил меня сотник.

  - Что?

  - С этими ляхами, которых ты свалил, что делать?