- Выпускай работяг и жителей!

  Следующая моя команда разнеслась по улочкам и рабочим площадкам оружейного завода. Запоры цеха были открыты и более тысячи человек толпой ломанулись из уже загоревшегося здания. Выстрелами из пистолей вверх и криками казаки подбодрили пленников и направили их в сторону Южных ворот. Масса испуганных людей рванулась на волю, а я продолжил отдавать приказы:

  - Уходим! Следить за повозками! Рубцов, за мастеров головой отвечаешь! Лучко, твой десяток замыкающий, смотри, чтоб никто не отстал! Карташ, отпусти кралю! Местных баб, с собой не берем, я сразу предупреждал, а своих здесь не обнаружено! Вперед! Не зевать, а то сгорим тут все к чертям собачьим! Живее!

  Бодрые голоса сотников и десятников, дублировавших мои приказы, всколыхнули нашу грузовую колонну, которая растянулась метров на триста по улице, и пятьдесят семь повозок устремились к Северо-западным воротам. Двадцатиминутный марш по опустевшему городу и, во главе своего отряда, я первым выхожу в чистое поле и, остановившись за оплывшим и заросшим бурьяном рвом, наблюдаю за движением ватаги.

  Повозки у нас ладные, самые лучшие отбирали. Тюки все лежат один к одному, плотненько, и пленные мастера, передвигающиеся в центре, скованы кандалами, которые как побочный продукт производились на оружейном заводе. Порядок такой, что глаз радуется. И мои казаки идут походным порядком, настороженно оглядывают окрестности, и готовы отразить любого врага, который покусится на их добычу. Все правильно, хорошо и логично, за исключением одного момента. Юрко Карташ, молодой чубатый казачина, тянет за собой красивую темноглазую девку, и на мой приказ бросить ее в городе, видимо, попросту забил болт.

  - Юрко! - Окликнул я парня. - Сюда иди!

  Казак подходит, и девка, которая свободна и не повязана, плетется за ним следом. Смотрю на Карташа, а он, с вызовом, на меня, и в итоге, в схватке, кто кого переглядит, побеждаю я. Опустив взгляд и понурившись, Юрко говорит:

  - Не могу ее бросить, атаман. Понравилась она мне.

  - Ты понимаешь, что нарушил не только мой приказ, но и на весь отрядный уклад плюнул?

  - Ничего я не плюнул!

  - Не огрызайся. Было договорено, что с собой чужих женщин не брать. Были бы свои полонянки, другое дело, доставили бы их домой, а так, обычную гаремную суку пригрел, которая неизвестно через сколько рук прошла.

  Таких злых слов парень не стерпел, сжался как пружина и бросился на меня, но налетел челюстью на хук с правой и упал наземь. Рядом со мной незамедлительно появляются Рубцов и Борисов, и Сергей спрашивает:

  - Что с ним делать будем?

  - Сейчас посмотрим. Переводи мои слова этой восточной Джульетте.

  - Кому?

  - Не важно, Просто переводи.

  - Понял.

  Посмотрев на девушку, я спросил ее:

  - Кто ты и кому принадлежишь?

  - Зухра, - ответила она, - туркменка. Меня в прошлом году отец персам продал. Стала наложницей купца Рахима из Мешхеда, а потом меня начальник оружейной фабрики для своего гарема купил.

  - Зачем с ним пошла? - я кивнул на бессознательное тело Карташа.

  - Он мне понравился, а в городе оставаться нельзя, я с другим мужчиной была, и хозяин меня теперь насмерть забьет.

  - С нами тоже нельзя.

  - Но Юри сказал...

  - Ты его не так поняла.

  - Но ведь вы можете меня вывезти отсюда? - Девушка упала в придорожную пыль и в мольбе протянула ко мне свои ладони. - Спасите!

  Отстранившись от гладких смуглых рук, которые хотели ухватиться за мой сапог, я обратился к своим сотникам:

  - Что скажете?

  Первым высказался Борисов:

  - Баба на борту - это раздор среди казаков, склоки и ревность Карташа, который считает ее своей. Были бы мы рядом с нашей землей, проблемы не возникло бы, пару дней люди смогли бы перетерпеть. Но пятнадцать-двадцать суток в море, притом, что суда будут забиты под завязку, мало кто выдержит. Наложница она наложница и есть, не княгиня, и не дворянка, за которую можно выкуп получить. Так что мое мнение такое, бросить ее здесь, а Карташа оттащить в Гераз и перед погрузкой так выпороть, чтоб до самой Астрахани на ноги встать не смог.

  - А ты что скажешь? - обратился я к Рубцову. - Он ведь из твоей сотни?

  - Бабу, конечно, надо бы здесь оставить, но тогда казака потеряем, а это дело серьезное. Поэтому думаю, что такой вопрос лучше как-то иначе решить. Может быть, раз такое дело и девка ему полюбилась, пусть ее своей женой объявит? Тогда проще будет, на чужую жинку никто не позарится, и я за этой парочкой присмотрю.

  - То есть, возьмешь их под свою ответственность?

  - Возьму.

  Тем временем, пока мы решали судьбу Карташа, он очнулся, встал с земли, и я спросил его:

  - Женой свою подругу объявишь?

  - Да!

  Парень не колебался, и я согласно кивнул головой.

  - Ты сам свою судьбу выбрал, но учти, назад дороги не будет. Долю твою за невыполнение приказа и ватажного уговора отдаю в общий котел, а сам ты со мной больше в поход не пойдешь.

  - Я все понял атаман, и решение твое принимаю.

  - Свободен. Забирай свою бабу, становись в строй и скажи спасибо, что легко отделался.

  - Благодарю!

  Карташ схватил Зухру за руку и, на ходу, что-то объясняя ей, пристроился к последней повозке. Сотники пошли следом, а я остался на месте. Хотелось посмотреть на добычу Бурсаченко и Нечоса, да и по деньгам все вопросы следовало сейчас решить, пока горячка от удачного набега не схлынула. Как сказал один киношный персонаж: "Куй железо, не отходя от кассы", и он был прав.

  Компаньоны не замедлили, и появились через пару минут, сразу же, как только замыкающий десяток Лучко прошел. И оттого, что я увидел, мне захотелось засмеяться и, одновременно с этим, высказать в адрес атаманов много нехороших слов. Но я, конечно же, сдержался, смотрел на прохождение двух отрядов совершенно спокойно и делал для себя выводы на будущее.

  Мои казаки знали, за чем шли, приказы воспринимали как истину в крайней инстанции, и к грабежу подошли системно. Другое дело наши компаньоны, превосходные воины и в бою за город показали себя на "отлично", но вот после, распустились, и атаманам стоило немалого труда заставить их покинуть охваченный пожаром город. В итоге, порядок сохранили немногие, в основном приближенные к командованию десятки из бывалых и многое повидавших казаков, а молодежь, в последний момент хватала под руку все что попадется и грузила это на возы и телеги.

  И что же мы видим на примере одного передвижного средства? Повозка, которую тянут два заморенных вола, набита всякой всячиной. Шелка и одежда, посуда и ковры, дешевые паласы и несколько единиц простого холодного оружия, мешок сахара и амфора с маслом, сухофрукты, инструменты и еще не понятно что, все вперемешку. А казаки, вместо того чтобы заниматься охраной, тянут на себе чувалы с награбленным добром, и им глубоко наплевать на то, что где-то неподалеку ошивается конница дейлемитов. На какое-то время они превратились в банду анархо-синдикалистов, образца пока еще не наступившего тысяча девятьсот восемнадцатого года из "реальности Богданова", только черного знамени над головой не хватает, и революционных матросов с пулеметными лентами на груди, а так идентичность полная. Анархия захватила всласть в свои руки, и большая часть наших сил выведена из строя разложением и вседозволенностью, которые отступят только тогда, когда мы выйдем в море.

   "Э-хе-хе, - подумал я, - в следующий поход надо одному идти, а то влечу когда-нибудь в блудняк с такими сотоварищами, и придется мне туго".

  Будто вторя моим мыслям, из ворот появились хмурые атаманы. Они подошли ко мне, остановились, и Бурсаченко, со злобой, взметнув сапогом серую пыль, сказал:

  - Добычи взяли много, а погрузить ее некуда. Говорю своим казакам, куда тянете, бросайте все лишнее, а они уперлись рогом, нет наше, не бросим. Бисовы дети!