Ожидание долго не продлилось. Девушка спустилась со второго этажа, на ней была меховая шубка и можно было видеть только ее личико и сияющие глаза. Мы вышли на улицу, я галантно предложил ей свой локоть и мы направились на постоялый двор, расположенный на другом конце Черкасска. Конечно, был бы я один, то туда-сюда быстро обернулся, но рядом со мной находилась Алена и потому мы никуда не спешили, шли по заснеженным улицам, раскланивались со знакомыми людьми и вели неспешную беседу.

  - Скоро мы с дядей уезжаем, - сказала девушка.

  - Но весной мы обязательно встретимся, милая.

  - Ты говоришь милая так, как будто я уже твоя невеста.

  Посмотрев на Алену, я заметил в ее глазах смешинки. И обхватив девушку за плечо, на миг легонько прижал ее к себе, поймал взгляд синих глаз, и вполне серьезно спросил:

  - А разве это не так?

  - Все так, просто хотелось тебя немного подразнить, а ты шуток не понимаешь.

  - Смотри, я тоже могу пошутить.

  - Например?

  - Схвачу тебя, перекину через седло и увезу куда подальше.

  По всей направленности разговора, девушка была должна ответить какой-нибудь колкостью. Однако она промолчала, я вновь посмотрел на нее и заметил, что она смотрит на переулок, ведущий к майдану. Перевел взгляд дальше и увидел одного из черкасских попов, который мирно беседовал с пожилой казачкой, наверное, своей прихожанкой. Все понятно, Алена опять увидела священнослужителя в рясе, и в такие моменты, в ее глазах легко читаются только два чувства, незамутненная ничем ненависть и желание уничтожить противника. Я наблюдаю за подобным эмоциональным перепадом уже не в первый раз и оттого спокоен. Все пройдет, и хотя я не до конца понимаю причин ее злобы на служителей христианского культа, думаю, что моей любимой есть, за что их ненавидеть.

  - Спокойно, милая.

  Я вновь прижал к себе невесту и повел ее дальше по улице. И когда мы удалились от священника, полноватого лысого дядьки, который не обратил на нас совершенно никакого внимания, Алена вновь расслабилась и выдохнула:

  - Выродки!

  - Почему ты их так ненавидишь?

  - Наверное, по той причине, что боюсь их. С детства меня мать наставляла, что необходимо прятаться от людей в черных рясах и постоянно ожидать от них подвоха, и этот страх настолько крепко засел во мне, что ничем его вытравить не получается.

  - Фобия, однако.

  - Не знаю, что такое фобия, но я их ненавижу, презираю и боюсь.

  - А твоя мама, она тоже ведуньей была?

  - Нет, - Алена покачала головой. - Прабабушка и бабушка были, а мама свой талант душила, как могла, и в церкви времени проводила больше чем дома. Сама всю жизнь в страхе прожила, и меня им так опутала, что до сих пор избавиться не могу.

  - А чего же она тогда боялась, если была хорошей прихожанкой?

  - На ее глазах мою прабабушку сожгли. Может быть, слышал про дело старицы Алены?

  - Соратница Степана Тимофеевича Разина?

  - Она самая. Ее инквизиторы после пыток на городскую площадь вытащили и в деревянном срубе сожгли. Мама с бабушкой тогда затаились и год в подвале у верных людей жили. Потом мама осталась одна, деваться ей было некуда, но она встретила папу, и все в ее жизни изменилось к лучшему. Отец про маму все знал, но он никого и никогда не боялся, выправил для нее новый паспорт, а затем женился на ней. Кажется, вот оно счастье, дом полная чаша, любимый и добрый муж, и никто тебя не ищет. Но счастье недолговечно. Сначала отец пропал, двинулся с караваном на Хиву, и не вернулся, а затем мама от страха перед инквизиторами заболела и умерла.

  - Инквизиторы, это да, просто так их не забудешь.

  Алена остановилась, посмотрела на меня и спросила то, о чем раньше никогда не спрашивала, хотя мы переговорили с ней об очень многом:

  - Лют, а правда, что ты с ними дрался?

  - Да.

  - И ты убил троих выродков рода человеческого?

  - Только двоих, а третьего Митяй Корчага подстрелил. А ты откуда про это знаешь?

  - Дядя рассказал, когда из Черкасска уезжал, а с ним твой отец поделился. Я думала, что этим он тебе цену набивает, но ты молчал, и я решила сама спросить.

  - Значит, мне еще и цену набивают?

  - Конечно. Я невеста завидная, красивая, богатая, и со связями, так что не за каждого пойду.

  Девушка снова повеселела, тему инквизиторов решила не развивать и, вернувшись к ничего не значащей смешливой пикировке, мы подошли к одному из постоялых дворов, которые с недавнего времени стали активно строиться в столице Войска Донского. Нас здесь уже ожидали, и доверенный казак Нечоса, в обход общей трапезной, проводил нас на второй этаж заведения. Именно там проживали и столовались особо состоятельные гости, и вскоре я увидел запорожского атамана, который сидел за широким столом в компании еще трех кряжистых мужчин лет под тридцать, по виду казаков. Приветствия, недоуменные взгляды всех присутствующих на Алену, которую я усадил за соседний стол, откуда она не могла слышать, о чем говорят серьезные мужчины, и начинается сам разговор, ради которого мы и сошлись в этом месте.

  - Это, - Харько кивнул на казаков рядом с собой, - атаманы, желающие поучаствовать в нашем походе на юг, Александр Межа, Кирьян Волдырь и Зиновий Бурсаченко. Все люди проверенные и в бою не подведут. За это я ручаюсь.

  - Будем знакомы, атаманы-молодцы, - я посмотрел на каждого представленного мне атамана и, ничуть не смущаясь того, что я в этой компании самый молодой, продолжил: - Про меня вы все знаете, а я про вас ничего, поэтому не обессудьте, но хотелось бы услышать про ваши дела и про то, сколько с вами людей.

  - Имеешь на это полное право, Никифор, - сказал Межа. - У меня полсотни отличных хлопцев, готовых драться хоть с кем. А сам я уже пятнадцать лет в походах. Был на Кавказе, против шведов воевал и ляхов рубил, а последнее место службы, личный охранный полк молдавского господаря Дмитрия Кантемира.

  - Знатно, но почему покинули Молдавию?

  - Деньги, - Межа пожал плечами. - Господарь пожадничал, жалованье располовинил, и мы ушли обратно на Сечь.

  - Понимаю.

  Следующим рассказал о себе Кирьян Волдырь:

  - В прошлом беглый кандальник. В войну с Россией в армии Мечетина был, показал себя хорошо, стал сотником. Сейчас со мной сорок человек из тех, кто себя в мирной жизни не нашел. Все с Тамбова, крестьяне и лесовики, но про дисциплину знают, и в боях себя показать успели.

  - Ты с Харько на Сечи повстречался?

  - Да.

  - А как там оказался?

  - Когда с императором Алексеем мир заключили, мы к запорожцам подались. Думали, для нас дело найдется, а как оказалось, никому наша помощь и умения не требуются.

  - Хорошо, Кирьян. Ты с нами, но учти, чуть, что-то не так, спрос с тебя.

  - Знаю, Нечос объяснил.

  Волдырь замолчал и после него слово взял Зиновий Бурсаченко, некогда кошевой атаман, а сейчас вожак вольного отряда:

  - Чтобы было понятно сразу, - сказал он. - У меня нелады с Костей Гордеенко, и потому я здесь, а не на берегах Днепра. Со мной сотня верных казаков, все сечевики. Ваши правила знаю, и принимаю их без всяких условий. А если тебя Никифор интересует, где я воевал и какие за мной дела, то батю своего спроси, он за Зиновия Бурсаченко слово скажет.

  - Вот и хорошо, атаманы. Мы все познакомились, и теперь давайте думать, куда наших казаков направим. Всего, за вами, вместе с отрядом Харько, четыре сотни воинов, восемь расшив и несколько мелкокалиберных пушек. Это сильный отряд. К нему добавим мои две сотни казаков, три расшивы и пару мортир, и получается войско, побольше чем у Разина было, когда он к персам в гости ходил. Правильно?

  - Да. Все так.

  Это сказал Нечос и я спросил его:

  - Куда пойдем, идеи имеются?

  - А чего тут думать, опять в Астрабадский залив и снова там шороху наведем.

  - Вы тоже так думаете?

  Я посмотрел на трех других атаманов, они переглянулись, и ответил Межа: