Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Нерешительно Годевинд обошел сани. Внезапно он показал в сторону, откуда прибыли сани и закричал:

— Давай!

Развозчики отдали честь, поколебавшись, уселись в сани, что-то крикнули лошадям и щелкнули кнутом. Сани растворились в темноте, поземка тут же стала заметать их следы.

— Пока мы окончательно не проголодались, неплохо было бы отведать русских щей, — изрек Вальтер Пуш.

Близилась полночь, они уже потеряли всякую надежду на горячую пищу, как вновь услышали лошадиное фырканье. Снова из ничейной зоны с северо-востока возникло нечто, все запорошенное снегом. Вновь две лошади, одни сани и два солдата в серых шинелях.

— Мы заблудились и оказались у Ивана! — ругался один из них.

Там их привели в блиндаж к офицеру. Он с ними курил махорку, угощал сушеной рыбой и рассказывал длинную историю, из которой они не поняли ни слова. Когда русские развозчики еды благополучно вернулись, офицер вышел вместе с немцами из блиндажа, показал на их сани и приказал им садиться. При этом он сказал:

— Езжайте домой.

Годевинд поднял крышку и попробовал немецкий суп.

— Капуста! — закричал он. — И стоило из-за этого делать такой крюк.

Дневник Роберта Розена

Мы стоим на деревенской улице, метет поземка, а в это время фельдфебель Раймерс ищет место, куда бы нас приткнуть. Мы не можем больше терпеть и забираемся в одну из хат, где уже расположилась наша полевая кухня. В маленькой каморке мы, шестеро солдат, рассаживаемся вдоль стены. Из шомпола для чистки оружия конструируем фитиль и вставляем его в бутылку с керосином. Эту лампу мы ставим посредине на полу. Она будет гореть всю ночь напролет, чтобы никто не задел соседа, когда придется его обходить.

Мы размещаемся в самом большом деревенском доме. Русская семья, которая там живет, производит впечатление на редкость чистоплотных людей. В доме нет ни вшей, ни клопов. Здесь мы могли бы провести несколько месяцев, но кто знает, что нам предстоит. Главное, что скоро будет отпуск.

С почтой дело обстоит плохо. Говорят, что почтовый поезд накрыло авиабомбой. Так что прощай мой отпуск на родину.

Поздно ночью все-таки приходит долгожданная почта, где для меня имеются три письма, одно от Эрики, затем посылка с окончательно зачерствевшим рождественским пряником и открытка с прекрасным пейзажем Тракен. Я на седьмом небе от счастья. В посылке нахожу сапожную ваксу и щетку. Теперь я смогу начистить сапоги до блеска, когда отправлюсь в отпуск.

Сегодня воскресенье, и у нас выходной день. Это время я называю «славной солдатской жизнью». Я заштопываю свитер и чищу сапоги. Приводя в порядок одежду, нахожу пять вшей, они тоже пережили зиму. По случаю Дня погибших героев капитан произносит речь. Минуту мы молча стоим на снегу и вспоминаем погибших. По радио передают одни лишь траурные марши. Годевинд и я проводим этот день, прогуливаясь по окружающим нас полям. Мы не произносим ни слова, чтобы не нарушать тишину. Возвращаясь, мы слышим выстрелы. Наши однополчане развлекаются, сбивая выстрелами воробьев с крыш. Такова уж солдатская натура. Когда на фронте нет военных объектов для стрельбы, то ими становятся воробьи. Я совсем не расстраиваюсь оттого, что этим вечером придется заступить на пост часовым между десятью и двенадцати часами. Я любуюсь луной, которая с запада бросает на нас свой взгляд. Мои родные сейчас тоже стоят на крыльце, луна ведь на всех одна.

Так заканчивается прекрасное солдатское воскресенье. Мне удается хорошо выспаться до шести утра. Затем к нашему изумлению начинает стрелять артиллерия. Вши гуляют по всему нательному белью, кожа чешется, а под соломой шуршат мыши.

В скучной России

Дорогая Ильза!

Безделье — мать всех глупостей. Скука — самый страшный враг солдата. Мы даже сами не представляли, на какие шалости здесь способны. Ты можешь решить, что нас всех заразило русское безумство. Вчера мы устроили настоящее сражение. Раздевшись до пояса, стали играть в снежки. Сегодня выстроили два великолепных сортира, настолько прекрасных, что сидение на поперечных досках в скором времени будет доставлять нам радостное блаженство. Сидя на таком стульчаке, можно обозревать местность и слушать курлыканье журавлей. Как прекрасно иметь такое местечко на лоне божественной природы! Как приятно, когда солнце освещает горячими лучами яму с дерьмом. Уже два дня стоит оттепель. Русские деревенские красавицы направлены на расчистку дорог от снега. Они это делают для того, чтобы вода могла стекать в канавы. Когда они разгребают снег, то поют печальные песни. В России так принято.

Летом должны произойти большие события. Настроение у нас хорошее. Еще пару недель и заговорят пушки, и тогда мы приступим к решающим делам. Говорят, что за нами стоят в готовности огромные массы войск. Их еще больше, чем к началу похода на Россию. Этим летом русские получат все, что им причитается. Это уж как пить дать.

Сегодня утром в десять часов в нашем присутствии вешали русского сорванца. Он украл у нашего капитана его спортивные штаны. Как выражается Вильгельм Буш по этому поводу: «Ему нравилось совершать неблаговидные поступки. Поэтому, по словам тетушки, он здесь и висит».

Ильза Пуш пометила последнее предложение вопросительными знаками. К сожалению, сама я уже не смогу ей задать вопросов. В дневнике отца я ни слова не нахожу об этой казни. Он не был любителем смотреть такие спектакли и предпочитал уходить лучше в лес.

А что скажет мой друг Вегенер по поводу этих слов?

— Если бы русский сорванец украл у Роберта Розена кальсоны, сушившиеся на веревке после стирки, то он поплатился бы за это собственной жизнью. И вот еще что можно добавить к этой теме: в оккупированной Франции, в Голландии или Норвегии такого рода история закончилась бы для мальчишки хорошей поркой, но на Востоке речь-то ведь шла о русском сорванце.

Так часто видели мы ужасающие бедствия, что ответной реакцией на них были растущие равнодушие и жестокость. Рядом с нашим полевым лагерем мы видели трупы. Весь путь, который проделала Великая Армия, был усеян трупами. Едва ли можно было сделать тысячу шагов и не наткнуться при этом на мертвых людей и лошадей, которые скончались во время марша. Их убирали в сторону, чтобы они не задерживали поспешное бегство своими безжизненными телами. О том, чтобы захоронить убитых, не было и речи. Поэтому они, скорее всего, становились добычей волков.

Дневник вестфальца, 1812 год

Они называли его черным Мубара. Все дело было в черном псе, который сопровождал его постоянно. Но это касалось и черного футляра его кларнета, и иссиня-черных вьющихся волос, спадавших до самых его плеч. Когда он складывал свои губы в трубочку, то пес начинал кружиться волчком, танцевал на задних лапах, издавал звуки, которые в зависимости от времени суток можно было соотносить с радостью или печалью. Этот дар его пса давал возможность черному Мубара наведываться на самые отдаленные хутора, где люди были рады любому развлечению. Он усаживался на деревянную колоду, на край колодца или на приступок у входа в конюшню и играл весь солнечный день напролет, в то время, как его пес пускался в пляс. Считалось, что Мубара говорит на таком языке, который вообще невозможно понять. Он убежал от одного из арабских караванов, переплыл Босфор и пешком добрался до Мазур. Как бы то ни было, но играл он настолько хорошо, что брал за душу, и люди распахивали окна и двери, слушая его песни и наблюдая, как танцует его пес. Обоих хорошо потчевали и еще давали еду в дорогу, так что они с удовольствием возвращались сюда вновь. В мирное время летом Мубара проходил через Подванген раз в месяц, зимою это случалось реже. Матушка Берта вспомнила, как однажды угостила его от души у себя на кухне и спросила, где находится его дом. Он назвал деревню Эрдманнен в Йоханнесбургской пустоши, где обосновались цыгане. Но едва лишь началась война, как тут же смолкли звуки кларнета, черный пес больше не танцевал, а сам Мубара вообще исчез из поля зрения. В деревне судачили, что, может быть, его взяли в солдаты вместе с псом, ведь в армии тоже нужно было иметь что-нибудь для развлечений. Но, возможно, он просто нашел для своей музыки более миролюбивую окрестность.

50
{"b":"156425","o":1}