Вечером в половине одиннадцатого раздается телефонный звонок из Приштины.
— Я хотел бы пожелать тебе всего хорошего по случаю Пасхи, — говорит Ральф. Но для меня этот звонок звучит настолько неожиданно, что я в состоянии разговаривать лишь о погоде.
— У нас слишком холодно для этого времени года, — произношу я. — Ночью все еще бывают заморозки.
В Приштине солдаты уже получили первую порцию солнечного загара. О Багдаде, Вавилоне и только что взятом городе Басре он не проронил ни слова, а я не решаюсь спросить его об этой новой войне.
— Как ты проводишь время? — хочет он знать.
Я рассказываю сперва о начале работ в моем саду и лишь затем говорю о том, что мне необходимо привести в порядок старые бумаги. Для чего это нужно, я объясню ему потом, когда он приедет домой.
Ральф рассказывает о том, как недавно пострадал один из его сослуживцев, унтер-офицер из Пренцлау. Он попал под колеса автомобиля из своей же части. Стал жертвой, так сказать, «собственного огня». Последние слова Ральф произносит по-английски.
Теперь я понимаю, что они в Приштине также следят за «Войной в пустыне» и мысленно уже отправляются в Багдад.
— Когда ты приедешь домой? — спрашиваю я.
Он говорит о начале июля. А потом добавляет:
— Посмотрим, куда дальше направят.
— Только бы не к развалинам Вавилона, — думаю я. Но и в Афганистан я бы тоже не хотела отдавать своего мальчика. Дело не стоит того, чтобы жертвовать своим ребенком ради такого. Все-таки матери извлекли урок из той старой войны. Нет на свете ничего такого, что подвигло бы их посылать своих детей на смерть.
Он спрашивает о моих планах на Пасху.
— Если будет хорошая погода, то поеду кататься на велосипеде в березовую рощу, — говорю я.
— Это правильно, — отвечает он. — Поездки на велосипеде нужны для сохранения здоровья.
Август, во вшивой России
Дорогая Ильза!
Когда денно и нощно шагаешь, то в сознании отчетливо откладываются безбрежность и безотрадность русской природы. За собой мы оставляем невообразимо открытое пространство, которое именуется словом «степь».
Я прошел Восточную Пруссию, Литву и Латвию. Уже в странах Балтии здешняя нищета наводит грусть, но то, что мы наблюдаем воочию в России, заставляет взывать к небесам. Только глупостью со стороны русских или подогретой ненавистью я могу объяснить то, что они защищаются с таким упорством. За что борются они? За убогую жизнь в нищей стране? Но ведь ход истории предопределен. Так или иначе, они будут уничтожены.
Судя по последним сводкам вермахта, наши войскам одерживают победы одну за другой. По количеству военнопленных и захваченного русского оружия ты можешь себе ясно представить, какая опасность грозит нам с Востока. Но наш фюрер — провидец, и порядок наводится теперь повсеместно.
Сентябрь, в России, полной клопов
Дорогая Ильза!
Надеюсь, скоро все закончится. Сегодня днем русские сбросили с самолета листовки. В них они призывают нас сдаваться. Над такой примитивной пропагандой смеются даже самые наивные люди. По этой писанине видно отчаянное положение дьявольской власти, приговоренной к смерти.
Война близится к своему завершению. В Москве закрылись магазины и банки, население в панике. Сталин удрал на самолете в Сибирь.
Ах, этот бедный, затравленный и глупый народ. Когда здесь со временем воцарятся немецкий дух и порядок, немецкая прилежность и немецкая любовь к труду, а сами немцы расчистят эту землю и возделают ее, тогда тут возникнет райская часть Земного шара. Тогда русские спросят себя: как же мы могли быть такими глупыми?
Видя русских военнопленных, испытываешь ужас. Если бы ты видела этот народ, то могла бы назвать его лишь сбродом. Горе прекрасной Германии, если эти орды вторгнутся на ее территорию.
Я слышал, что у вас введена нормированная продажа сигарет. Поскольку ты не куришь, то было бы здорово получить от тебя при первой же возможности пару пачек сигарет «Юно».
Дорогая мама!
Ты, пожалуй, удивишься, получив по полевой почте посылку из России. Правда, отсюда я могу послать домой не так уж и много. В разоренной церкви я нашел маленькую стеклянную разноцветную фигурку святого, которая тебе могла бы, пожалуй, понравиться.
Грецкие орехи предназначены для Дорхен. Я собрал их в саду, где растут сотни деревьев с грецкими орехами. Они должны еще немного дозреть, но, наверняка, дойдут до удобоваримого состояния по дороге к вам. А в Рождество место им будет на праздничном блюде с прочими яствами. Если бы Дорхен была, как и раньше, маленькой девочкой, то я бы послал ей матерчатую куклу. Здесь они в большом количестве. Их не нужно отнимать у русских детей, они продаются на рынках. Я уже купил себе куклу в виде бабушки, но она слишком большая, чтобы ее можно было отправить полевой почтой. Я хочу взять ее с собой, когда поеду в отпуск. Перочинный ножик предназначен для Герхарда. Я нашел его рядом с одним из убитых солдат в придорожной канаве и не знаю, кто это был: русский или немец?
Но самым большим сюрпризом для вас будет фотография. Наш санитар взял на войну свою «Лейку» и неустанно снимает везде, где только можно. Нам разрешено заказывать ему снимки. Однажды утром он сфотографировал наше подразделение на построении. Мы здесь выглядим довольно усталыми. Надеюсь, вы меня узнаете (3-й слева). Ты можешь таким образом убедиться, что твой мальчик питается нормально. А если не станешь обращать внимание на наши дикие шевелюры и забрызганные грязью сапоги, то поймешь, что смотримся мы все же совсем неплохо. Или у тебя другое мнение?
Я сейчас переписываюсь с Эрикой. Хочу спросить ее, может быть, нам стоит пожениться, когда я приеду в отпуск? Сможем ли мы это сделать до конца этого года, все зависит от войны. Но в следующем году мы это сделаем наверняка, возможно, даже на Пасху. Я бы хотел тогда устроить праздник, как в добрые, мирные времена. Чтобы был музыкант, может быть, это будет старый Захариас. И даже, несмотря на то, что все это сейчас не совсем к месту, от танца с невестой я тоже не хотел бы отказываться. Поскольку мать Эрики бедная, ты могла бы помочь ей, по крайней мере, с едой и напитками. Может быть, если позволит погода, мы устроим это на открытой танцплощадке, если же нет, то в нашем деревенском трактире.
Казаки разбили свой лагерь за озером. Когда их одолевал голод, они скакали в деревню и отлавливали там кур, уток и гусей. Вечерами жители Подвангена могли наблюдать огни костров, на которых казаки жарили дичь.
Школьная хроника Подвангена,
август 1914 года
Бернгард Коссак сидел в беседке школьного сада, которую окружали кусты сирени, и наслаждался последними теплыми деньками. Перед ним лежали листы бумаги и ручка с чернильницей, в которую он макал перо, заботливо вытирая его время от времени промокашкой. Рядом с ним громоздились тома школьной хроники в черном кожаном переплете.
По улице, дребезжа, ехали телеги, нагруженные картофелем. Он слышал щелканье кнута и шум, который создавала ребятня на школьном дворе во время большой перемены. Пчелы Коссака переживали сейчас период умиротворения и не требовали к себе большого внимания. Это давало ему возможность писать письма своим бывшим школьникам. Роберту Розену он сообщил, что Гюнтер Пройс утонул вместе со своим торпедным катером в проливе Ла-Манш.
— Ты должен его помнить, он сидел за партой сзади тебя, имел посредственные успехи в чтении и письме, но хорошо считал и был прекрасным спортсменом, особенно преуспевал в плавании, что, впрочем, ему так и не помогло.
Коссак намеревался также внести новые данные в 5-й том школьной хроники, озаглавленный «1933–1950 годы». В богатый на события 1941 год осталось вписать некоторые события, прежде всего, сообщить о первых погибших жителях деревни. Пока же Коссак занес применительно к июню только слова «Война с Россией», к дальнейшему он был еще не готов.
