Их блиндаж, который был оборудован больше в снегу, чем в земле, располагался на опушке елового леса. Завешенный плащ-палаткой вход указывал на запад, две амбразуры на восток. Дым от маленького костра пытался сквозь них выползти наружу. Закипал котелок с водой.
— Рождество без грога это почти что ничего, — констатировал Годевинд.
— В подобной дыре я ни разу не праздновал Рождество, — пожаловался Вальтер Пуш.
Рождественская почта вознаградила их за это тем, что, действительно, прибыла в срок, как будто Дед Мороз к этому тоже приложил свою руку. Роберт Розен принес с почтового пункта два письма и посылку, кроме того письмо из Мюнстера для Вальтера Пуша и — вот уж, действительно, это был сюрприз — голубой конверт, адресованный Годевинду. Тот озадаченно уставился на него, бросил мельком взгляд на адресата, который, казалось, ни о чем ему не говорил. Письмо привело его в замешательство, как будто он получил решение суда или извещение о смерти. Тем не менее, он засунул его, не читая, в карман полевой куртки и начал усиленно шуровать палкой в костре.
В 18 часов Вальтер Пуш первым заступил на пост часовым, бойцы, оставшиеся в блиндаже, пообещали ему, что до его возвращения праздновать Рождество не станут.
Когда на пост пошел Роберт Розен, то рождественское небо встретило его сиянием всех своих звезд. Большая Медведица, похожая своей формой на колесницу, катилась в западном направлении, было полное безлуние. Орудия молчали, все огни также были потушены. Как-то сразу он мысленно перенесся в Подванген, разница с которым составляла сейчас два часа. В доме у Розенов уже покормили скотину, Дорхен украшала елку, мать гремела на кухне посудой. Старый Захариас бродил по деревне со своей трубой и выдувал рождественский хорал «Глядя с неба» до тех пор, пока инструмент не перестал ему повиноваться из-за шнапса, которым трубача щедро потчевали у крыльца каждого дома. Эрика сидела со своей матерью рядом с елкой, которую срубил для них в лесу Герхард Розен. Поздно вечером она зайдет к ним в дом и пожелает счастливого Рождества.
В 22 часа пришел черед Годевинда заступать часовым. Прежде чем покинуть блиндаж, он разорвал голубой конверт и прочитал:
Уважаемый Господин!
Меня зовут Хельга Беренс, и я живу со своими обоими детьми в квартире, которая когда-то принадлежала Вам. Партия поселила меня сюда после того, как районный квартал Ротенбург в Гамбурге был уничтожен в результате бомбежки. Я не имею никакого отношения к тому, что мне была передана именно Ваша квартира.
Прибираясь в чулане, я нашла конверт с фотографиями. Думаю, что они принадлежат Вам, и я решила их сохранить. Если Вы хотите, то фотоснимки я могу выслать Вам полевой почтой.
Если Вы будете в Гамбурге, пожалуйста, навестите нас. Мы создадим для Вас все условия, чтобы Вы могли в свой короткий отпуск пожить в моей квартире. У меня двое детей: одному семь лет, другому четыре года. Мой муж, как я узнала, получив печальное извещение, утонул со своим кораблем полтора месяца назад в водах полярных морей.
С приветом к Вам
Хельга Беренс из Гамбурга
Годевинд прочитал письмо несколько раз, прежде чем разорвать его на кусочки и кинуть в огонь. Когда час спустя он вернулся с поста, то был сильно выпивши, не притронулся к рождественскому прянику и отказался к удивлению всех от крепкого грога. Даже бывалому моряку достаточно было бы двух стаканчиков этого напитка, чтобы море стало бы ему затем по колено. Они сидели вокруг огня и молчали. В котелке бурлила вода. А что если попробовать запечь яблоки? Роберт Розен завернул в фольгу яблоко, которое он получил наполовину промороженным из Подвангена, и сунул его в кострище.
Дед Мороз все не приходил.
— Нашего Деда Мороза зовут Иван, — пробурчал Годевинд. — Если он появится, то задаст нам трепку, а затем засунет в свой мешок.
Вальтер Пуш грезил о весне.
— Следующее Рождество в России я уже не вынесу, — глубокомысленно изрек он.
Роберт Розен попытался сыграть на своей губной гармошке «Тихую ночь», но никто не стал подпевать.
— Наши лучшие парни уже погибли, — бормотал Годевинд. — Силы наши тают, нас становится все меньше.
После полуночи, когда Годевинд уже спал в пьяном угаре, они направились к ротной канцелярии в надежде услышать рождественские песни, транслируемые по радио. Слащавый голос выводил: «Слышишь ли ты мой родной призыв? Открой частичку своего сердца…». В завершение радиоконцерта как всегда прозвучало: «Всем привет и спокойной ночи!» Матери уложили детишек в кроватки. Над территорией рейха вражеских самолетов не было. В России под ногами хрустел снег.
Рождество в России
Дорогая Ильза!
Как прекрасно, что твоя почта пришла как раз в рождественский сочельник. Мы не стали сразу же открывать посылки и письма, а дождались, пока все наши товарищи вернутся с постов. В лесу мы срубили елку, достаточно маленькую, чтобы она поместилась в блиндаже. Украсили ее полосками из фольги, которые остались от предыдущих посылок с шоколадом. Пожертвованную санитаром вату, а точнее, маленькие тампоны, повесили на дерево. Они напоминают снег, которого снаружи хватает с избытком. У нас даже горели свечки.
Я с удовольствием отправился бы на рождественскую мессу, охотнее всего в прекрасный Успенский собор в Смоленске, но обстоятельства не позволяют сделать этого. В роте нас лишь пять католиков. Лейтенант намерен попросить командование дивизии, чтобы нам организовали богослужение. Несмотря на то, что мы здесь сильно очерствели, хотелось бы на Рождество и Пасху хотя бы немного возвыситься духом.
В следующем квартале я приеду в отпуск. Вновь ходит слух о том, что нас выведут отсюда. Это было бы здорово, несмотря на то, что мы уже довольно уютно устроились среди глубокого снега. «Иван» нас также пока не трогает. С недавних пор у нас появилось радио. Поэтому каждый вечер мы слушаем песни с родины. По радио мы узнаем о том, что происходит дома. У вас был организован большой сбор шерстяных вещей. Надеюсь, что они поступят к нам еще до наступления лета.
Дневник Роберта Розена
Вечером я заступаю на пост. Дует сильный ветер и падает снег. Слева от нас, за городом, поднимается высокий столб огня. Видимо, там по неосторожности возник пожар. На фронте стало спокойнее. Он находится в четырех километрах от нас, если повернуться к нему боком, а если смотреть вперед, то до него примерно шесть километров. Нас ввели сюда на случай, если случится что-то неприятное. Приказано оборудовать позиции для отражения новой атаки, но нас уже так часто обманывали. В этот раз все будет точно так же. Завтра Новый год.
Дорогая Ильза!
В последние дни был сильный снегопад. Я будто нахожусь в волшебном лесу. Вокруг еловые деревья, их ветви сгибаются под тяжестью белого груза. Наш санитар сделал фотоснимки. Если они хорошо получатся, то вышлю одну фотографию. Посмотрим, сможешь ли ты узнать своего Вальтера?
Несколько дней у нас царит затишье. Каждый вечер мы ходим в баню, валяемся в снегу, а затем становимся такими же вялыми, как сортирные мухи.
В завершение года
Дорогая Ильза!
Пишу тебе в канун Нового года. Сейчас здесь ясная холодная ночь. Нигде не слышно колокольного звона. Некоторые из бойцов стреляют сигнальными ракетами в небо, с другой стороны следует ответ. Русским тоже известно, что мы празднуем Новый год.
Нас ожидают очередные 365 дней войны. Какими они будут? Наш шеф вновь произнес речь. Он сказал, что в новом году с войной должно быть так или иначе покончено. Лучше пусть будет так, а не иначе. Скоро нам станет безразлично, как закончится эта война.
Если у тебя объявят воздушную тревогу, то есть может случиться так, что несколько английских самолетов, заблудившись, окажутся над Мюнстером, то ты должна обязательно спуститься в убежище. Я бы не хотел, чтобы с тобой произошло что-нибудь плохое.
