Как раз в период сбора урожая свеклы в поместье прибыла вторая партия пленных. В связи с тем, что барак был уже переполнен, им было приказано под жилье переоборудовать прачечную. Они обнесли решетками окна, укрепили входную дверь дубовыми брусками и навесили на них несколько замков, каждый величиною с кулак. Поскольку теперь уже каждый пятый житель деревни являлся русским, о поляках речи вообще не велось, а Кристоф из Франции попал в Подванген по ошибке, то бургомистр Брезе посчитал уместным обнародовать инструкцию, в которой были расписаны правила обращения с иностранцами. Следовало держаться от них подальше, запрещалось входить в контакты, даже вступать в разговор, а также нельзя было сидеть с чужеземцами за одним столом. Учительница сказала детям, что они не должны дразнить русских и гоняться за ними.
Но от русских песен жители Подвангена отгородиться не могли. Когда пленные возвращались с полей, то распевали песни, которые разносились над озером, проникая в закутки самых отдаленных деревенских домов. По воскресеньям, когда хозяева поместья отправлялись в церковь, пленные усаживались перед прачечной и весь день напролет пели свои песни. Те напоминали хоралы, исполняемые в соборах.
Господин фон Болькау пообещал Розенам прислать нескольких пленных для уборки урожая свеклы. Как-то субботним утром десять чужеземцев подошли к воротам в сопровождении охранника. Матушка Берта явно не имела желания встречаться с ними, Дорхен наблюдала, спрятавшись за занавеской, и удивлялась их круглым лицам.
— У них глаза-щелочки, — написала она позднее своему брату и поведала о том страхе, который охватил ее при виде этих одичавших мужиков.
Мужская часть дома Розенов страха не испытывала, и Герхард вышел к дверям, чтобы посмотреть на пленных. Пришел, прихрамывая, и дедушка Вильгельм и не обнаружил никакого сходства с теми русскими, которые ему встречались в 1914–1918 годах.
Свеклу убирали в ноябре. Русские шли, выстроившись в шеренгу, наклонялись, выдергивали свеклу из земли и клали ее плашмя, чтобы следовавшие за ними другие пленные могли лопатами отсекать ботву. Поскольку мороз уже прихватил почву, то приходилось прикладывать большие усилия, чтобы вытянуть свеклу из земли. Часто листья отрывались, и корнеплод оставался в почве. Ничего не оставалось делать, как только выдать пленным вилы, чтобы те могли поддевать ими свеклу из земли. Семь русских, вооруженных вилами, и еще трое с лопатами обрабатывали свекольное поле, принадлежащее Розенам. Матушка Берта из предосторожности закрыла дверь на замок.
— Если они взбесятся, то разнесут своими вилами все деревню, — сказала она.
К обеду свекла лежала длинными рядами по всему полю, отблескивая красным и желтым цветом. Матушка Берта наварила целый котел колбасного супа, добавила к нему картошку в мундире, которая развалилась в лохани и благоухала паром. Так как ей не хотелось кормить пленных на своей кухне, к тому же там просто не было места для такого большого количества людей, то она вместе с Дорхен отнесла суп и картошку в хлев, в котором разливалась такая приятная теплота, что каждый охотно отобедал бы прямо там. Пленные сидели на сене, хлебали суп и ели картофель вместе с кожурой, так как, с одной стороны, снимать ее, означало бы тратить на это время, а с другой стороны, потому, что в кожуре была самая сила. Караульному солдату к супу были поданы куски хлеба, густо сдобренные маслом, и, кроме того, в его тарелке плавал солидный кусок колбасы. Герхард и Кристоф ели свой обед на кухне, они хвалили пленных за их усердие, так как те сумели собрать весь урожай свеклы еще до обеда.
Поев, они отвезли ботву в коровник, а саму свеклу засыпали в бурт за сараем, укрыв ее соломой и присыпав землей. Тогда они не предполагали, что зима 1941–1942 годов будет непривычно суровой и им придется в январе уложить на бурт со свеклой дополнительный слой соломы, навалив на него снега для веса. Еще до темноты пленные, съев три свежеиспеченных буханки хлеба, потянулись с песнями к своему бараку. Каждый взял себе на ужин по одной свеклине. Рослый парень постучал перед их уходом в дверь дома. Когда матушка Берта открыла, то он низко поклонился и обрушил на нее поток слов, из которого она ничего не поняла. Она восприняла это как выражение благодарности за угощение. То, что некоторые коровы в этот вечер дали меньше молока, так как русские во время обеда устраивались под животными, чтобы таким образом направить молочную струю себе в рот, это заметила только Дорхен. Но она никому ничего не рассказала.
Подванген тоже ощутил русский мороз в этом году раньше обычного. Лед встал уже в середине ноября. Ту свеклу, что еще оставалась на полях, пришлось выкорчевывать из земли кирками. 20 ноября выпал первый снег. Когда дедушка Вильгельм вышел посмотреть на природу, одевшуюся в белый наряд, то высказался в том смысле, что теперь война сделает передышку, так как при такой погоде невозможно вести настоящие сражения. Матушка тотчас же подумала, хотя и не стала говорить об этом вслух, что ее мальчик мог бы приехать в отпуск на Рождество. Она заглянула в пристройку, где обычно коптилось мясо, и сказала как бы между прочим, что к Рождеству неплохо было бы заколоть кабанчика.
Ноябрь, в холодной России
Дорогая Ильза!
Сегодня ночью несколько мышей пробежали по моему лицу. Россия в этом отношении райское место для них, а также и для насекомых-паразитов. Радуюсь тому, что это были хоть не крысы.
Утром наша хата загорелась. В этом не было ничего удивительного, так как печка оказалась неисправной, да и труба была деревянная. Поскольку у нас не было воды, то мы так и оставили хату гореть, а сами перебрались в другой дом. Надеюсь, что огонь положил конец также и нашествию мышей.
Ноябрь, в грязной России
Дорогая Ильза!
Сегодня утром артиллерия устроила приличную дуэль. Когда мы осмотрели после обеда поле боя, то нашли на нем около сотни убитых русских. Кошмарное зрелище, когда видишь эти искромсанные и растерзанные тела. От этого становится дурно до тошноты.
Надеюсь, что скоро с войной будет покончено. От этого ежедневного соприкосновения со смертью становишься нервным. К тому же стоит ненастная погода, вокруг сыро и холодно. Предпоследней ночью иней уже осел на деревьях. Картофельная ботва вся почернела.
Ноябрь, в белоснежной России
Дорогая Ильза!
Один из наших бойцов сегодня вернулся из отпуска. Он рассказал о том, что испытывает солдат, когда вновь видит немецкую землю и немецких женщин. Мы уже свыклись с русской нищетой, но, тем не менее, каждый немецкий солдат втайне тоскует по немецкой культуре. Господи, как же будет приятно обнять чистую немецкую женщину.
Вот-вот поступит приказ, согласно которому с декабря разрешат отпуска во фронтовых частях. Количество отпускников, правда, очень ограниченное, но я надеюсь, что когда-нибудь и до меня дойдет очередь. Надежда на это уже сама по себе окрыляет радостью. Рождество мы наверняка проведем в этой безотрадной стране. Но все это не так уж страшно, зато потом, в январе или феврале, мы вновь вместе отпразднуем наше Рождество.
Ноябрь в России, лишенной женщин
Дорогая Ильза!
В первые недели наше продвижение было подобно прогулке по туристической путевке общества «Сила через радость». Но это продолжалось до тех пор, пока мы не натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Однако скоро последует завершающий великий удар, и этого дня каждый немецкий солдат жаждет всем своим сердцем. Как прекрасно, когда вскоре всему этому придет конец, так как все уже наелись досыта этой войной. Мы уже строим воздушные замки относительно своего возвращения домой. С какой радостью мы повернемся спиной к этой убогой земле и вновь сможем заснуть в немецких постелях. Только бы вырваться из этой ужасной страны и вернуться домой к нашим женщинам!
