Бентли

(

с сарказмом).

А оно у вас есть, майор Петерсон?

Петерсон

(выпятив грудь, стоит за столом).

Да? Если вам угодно, мировоззрение офицера ее величества новой Амери­ки, всесильной королевы континентов и морей, спасительницы мира, защитницы демократии и свободы...

Бентли

(прерывая его).

А вы, майор, верный страж и апостол этой демократии и свободы? Да?

Петерсон.

Да, и именно поэтому, пока вы носите этот мундир, я имею право требовать, чтобы не злоупотребляли моей слабостью к себе и беспрекословно выполняли все мои прика­зания.

Бентли

(подходит к майору).

Я узнаю этот апостольский тон. Значит, вы действительно готовите здесь какую-то новую гадость?

Петерсон.

Лейтенант Бентли, не забывайте, что вы американец, и к тому же американец среди цветных людей. Мне безразлично, что случится завтра с этими, как вы их сами назы­ваете, краснокожими. Но сегодня они находятся под моей опекой, и я заставлю их скакать так, как этого требуют интересы Соеди­ненных Штатов! Я не знаю и не буду знать сентиментов там, где идет речь об этих интересах. Вы, кажется, уже имели случай убедиться в этом..,

Бентли.

О да! Не-од-но-крат-но...

Петерсон.

В подобных случаях я не допущу сентиментов, если это коснется и вашей особы, лейтенант. Если я до сих пор терпел кое-какие ваши выходки, то только потому, что вы не при­надлежите к людям, которые делают погоду.

(Запирает сейф на ключ.)

Бентли.

Вы правы, майор. Я не мастер мокрой работы.

Петерсон.

Молчать! Смирно!

Вы не мастер?.. Хотя вы даже и на это неспособны. А теперь будьте любезны выполнить мой приказ. Надеюсь, я вас пере­убедил, мой лейтенант...

Бентли.

Наполовину. Я не хочу быть свидетелем еще одного преступления тем более, что у меня нет никакой возмож­ности предотвратить его.

Петерсон.

Я также в этом уверен. Еще что?

Бентли.

А если, невзирая на мою просьбу, мисс Фанси откажется уехать? Что ж тогда?

Петерсон

(быстро шагает по комнате).

Тогда... мисс Фанси горько раскается в своей неосторожности.

Кстати, чтоб вам не пришло в голову повторить смысл нашего разговора, иначе — суд за разглашение военных тайн! Понятно?

Бентли.

Понятно.

Петерсон.

Вы хотите еще что-то сказать?

Бентли.

Да.

Петерсон.

Говорите!

Бентли.

Я ненавижу вас, майор!

Петерсон

(с удивлением поднимает голову).

А разве это имеет какое-нибудь отношение к нашей службе? Вы неисправи­мый фантазер, Бентли!

(Похлопал его по плечу.)

(Берет трубку.)

Я слушаю. Да...

(Покачав головой.)

Еще раз повторяю: что бы там ни случилось, я к этому никакого касатель­ства иметь не буду.

Конец первой картины.

Занавес.

Вечер в трактире фрау Мильх. Горят лампы, за столом перед полной кружкой пива сидит

Норма.

Она нервно постукивает пальцами по столу. За стойкой

Анна

делает подсчеты.

Норма

(пробует пить пиво, но из этого ничего не выходит, оно ей не нравится).

Бррр!..

Анна

(не поднимая головы).

Я вас слушаю, мисс!

Норма.

А я ничего не сказала!

Норма.

Допустим, что вы любите кого-нибудь и тот кто-то, скажем, любит вас. И вдруг между вами возникает спор и вы называете его надоедливым недотепой. Имеет ли право этот «кто- то» обидеться?

Анна

(смеется).

Об этом, мисс, вам придется спросить у мужчин. А вот и один из них.

Стопроцентный, как он сам о себе говорит.

Боб

(Норме).

Добрый вечер, мисс!

Норма.

Садитесь, сержант.

Что бы вы сделали человеку, который назвал бы вас надоедли­вым недотепой?

Боб.

Как?!

Норма.

Надоедливым недотепой!

Боб.

Я свернул бы этому человеку скулы!

Норма.

Ох, вы меня испугали! Даже если бы это вам сказала девушка?

Боб.

Девушка?

(Махнув рукой.)

Девушкам в таких случаях я делаю скидку, мисс. Хе-хе.

Норма.

Скидку? Почему?

Боб.

Как вам сказать... хе-хе! Если девушка видит, что перед ней настоящий недотепа, то она не только не будет ругать­ся, но и разговаривать не захочет. Ох, мисс! Что это вы? Собирае­тесь пить нынешнее немецкое пиво? Не советую. От него до конца праздников вас будет мучить жажда. Вы можете выпить настоя­щего пива в американском клубе, третий квартал направо. Боже мой, как там сегодня будет весело! А я, как назло, всю-то ночень­ку дежурю. Собачья жизнь!

Анна.

Налить вам виски, сэр?

Боб.

Благодарю. Увидят с улицы мои ребята и тоже захотят выпить.

(Зевает.)

И чего это вас, леди, в этот облезлый трактир потянуло? Среди этого пестрого сброда американке не место.

Норма.

Именно этот «сброд» меня и интересует, сержант. Я — корреспондентка.

Боб

(взглянув на ее нашивки.)

А! Извините, не заметил.

Норма.

Завтра пойду в лагерь ди-пи. А сегодня подожду здесь, может, их сюда бог пошлет.

Боб.

Вряд ли пошлет. Сегодня они празднуют у себя.

(Ан­не.)

Разве вы не закрываете под рождество?

Анна.

Немного позже, когда разойдутся гости фрау Мильх.

Боб

(Норме.)

Ну что ж, пишите, мисс, пока их еще не растащили по свету, как щенят. А-а! Хотел бы

я

поглядеть на них

через год-два, когда они вдоволь нагостятся у бразильских метисов и британских скопидомов, которые трижды ели бы уже съеденное!

Норма.

Вы несправедливы, вы возмутительно несправед­ливы, сержант! Неужели вы не можете этого понять?

Боб

(поглядев на нее исподлобья).

А вы случайно не из Армии спасения, леди? Я об этом еще сегодня утром подумал. Жаль, что вашей армии не видно было в Арденнах! Вот это было рождество! Из нашей роты человек двадцать в живых осталось. Это был бы урок для вас, леди. До смерти не забыли бы...

(Встал.)

Нет на вас погибели! Боятся, чтоб я чего доброго без них не клюкнул.

(Анне.)

А ты что, ворон продаешь? Все равно не куплю.

(Подходит к дверям.)

А вы, леди, будьте осторожны! По этому городу по ночам упыри бродят.

Норма.

О-о, вижу, вижу...

Боб.

То-то! Мери кристмас, леди!

(Уходит.)

Норма.

Послушайте! Прежде всего... я хочу просить у вас извинения за этого нахала сержанта и за всех ему подобных. Я не хочу, чтоб вы плохо думали о нас, американцах. Я недавно при­ехала в Европу и, поверьте, не узнала своих земляков. Может, это сделала война, не знаю. Я вообще мало, очень мало знаю и еще меньше понимаю и только здесь в этом убедилась. Там, дома, нам говорили совсем другое, и я думала, что так относиться к людям могут только невежды из Каролины. После того как я побывала сегодня у вас, после того как я поговорила еще кое с кем, я все время мучительно думала: неужели в простых душах наших людей поселился упырь нацизма? И неужели всем нам только кажется, что мы идем вперед, а на самом деле — давно уже сби­лись с пути и возвращаемся во мрак минувших веков?! Вот какие вопросы встали передо мной в этот самый печальный в моей жизни рождественский вечер, и я не могу найти ответа.