Помыкевич.
Словно бы струна лопнула в желудке...
Румега. Да-да! Словно бы струна лопнула в желудке!.. С той поры только ступлю левой ногой, кажется, словно бы вода в боку, ступлю правой, так под кожей от бедра до ребер что-то словно...
Помыкевич.
Точно муха ползает.
Румега. Да-да, словно огромная муха ползает. С того времени я сам себя не узнаю. А знаете, господа, что со мной случилось в этом месяце? Я забыл... а ну, что, по-вашему, я мог забыть?
Помыкевич.
Сделать хороший поступок.
Румега.
Нет, не то, меценат.
Дзуня.
Отслужить молебен.
Румега. Нечто большее. Я забыл в этом месяце о диете и не поехал в Варшаву.
П о м ы к с в и ч. Как это? Так и забыли?
Румега.
Так просто и забыл.
Дзуня.
При острой заболеваемости печени это очень часто бывает.
Румега.
И вот теперь я одной ногой на том свете, последний из рода Румегов...
Помыкевич.
Это — это очень трагично — быть последним в роду Румегов...
Румега.
Умру, господа, а жизнь останется после меня как одна большая мука. Шагну левой ногой...
Дзуня.
В самом ли деле, отец, жизнь такая мука? Мне кажется, панна Леся первая не согласится с этим...
Помыкевич.
Ясно, что нет. Разве вы, всеч-честнейший, не знаете еще нашей помощницы, панны Леси?
Румега. Нет, к сожалению. До сих пор не имел удовольствия. Я... я... я весь...
Дзуня.
Вы, отец, себе не представляете, какая искренняя, жизнерадостная и трудолюбивая наша панна Леся. Придет время, и такая девушка всей душой послужит украинскому обществу.
Помыкевич.
Конечно, панна Леся в своем роде уникум...
Леся.
Господин меценат...
Помыкевич.
А какая она скромная, всечестнейший отче!
Дзуня.
Скромная украинская девушка с нежным сердцем, с душой спартанки. Утешение и помощь всем ослабевшим, изверившимся и одиноким.
Помыкевич.
Утешение и забава всем больным желч...
Дзуня.
Всем тем, у кого и... струны лопаются в сердце...
Леся.
Господин Дзуня... зачем вы?..
Дзуня.
Вы вполне заслужили этого, панна Леся.
Румега. Очаровательная панна Леся!..
А я забыл, зачем пришел к вам.
Помыкевич.
Наверное, по делу завтрашнего митинга в Гориславе?
Румега. Митинга?.. Да, конечно! Будьте добры, может, вы, господин...
Помыкевич.
Шуян.
Дзуня.
Доктор Шуян.
Румега. Видите ли, я нездоров. Вот уже второй месяц только шепотом молебен служу.
П о м ы к е в и ч. Вы, разумеется, поедете, пане товарищ?
Дзуня.
Исполню свой долг перед нацией.
Румега. А вы, меценат, не знаете, о чем там завтра надо будет говорить?
Помыкевич.
Только что узнал, отче депутат, о красном терроре на Украине.
Румега. Что там нового? Говорят, детей на мыло...
Помыкевич.
Конечно, отче, украинских детей на мыло... Живьем их варят большевики.
Румега.
Живьем варят? Это интересно!
(Дзуне.)
А вы лучше скажите на митинге, что спервоначалу их жарят, вот так, словно шкварки на огне, а потом уже, когда корка подрумянится, посыпают сухарями с яйцом и в котел тогда- Это будет очень интересно и произведет впечатление.
Дзуня.
Произведет, милостивый отец, потрясающее впечатление.
Румега. Мне хотелось еще просить... то есть предложить вам, чтобы вы поехали сегодня же и переночевали у меня в Гориславе. Моя жена, как и прежде, весьма радушно вас примет, я не могу... Не могу сам вас принять, ибо вернусь домой только завтра.
Дзуня.
Это очень великодушно с вашей стороны, милостивый отец.
Румега. Что именно? Ах, да!.. Ночуйте себе на здоровье, ночуйте! Вы чересчур скромны.
Дзуня.
Нет, отец, я только счастлив, что и мой скромный труд могу посвятить борьбе с варварами востока.
Помыкевич.
Я тоже, отче депутат, как сознательный украинец считаю своей первейшей обязанностью высказать наше возмущение перед всем культурным миром и потому в ближайшую неделю устраиваю у себя большой обед, на который в первую очередь имею честь пригласить вас, отец депутат.
Румега.
Это очень даже мило с вашей стороны. Но с моим здоровьем, кажется, достаточно будет и того, что я дома помолюсь.
Дзуня.
Всечестнейший отец, вы ведь не откажетесь побывать у нас на собрании, где и самый юный цвет нашей нации скажет свое первое и последнее слово...
Помыкевич.
Понятно, и наша Леся будет нас оч-ч-чаро- вывать своей красотой и... голубиным сердцем.
Леся.
Господа... Господин меценат, я вас не понимаю...
Помыкевич.
Зато мы понимаем, панна Леся, вашу озабоченность.
Румега.
Озабоченность самой отзывчивой...
Дзуня.
Самой отзывчивой души, хотели вы сказать...
Румега.
Благодарю. Да, это я хотел сказать. Хе-хе!
Дзуня.
Извините, да у вас, наверное, важное дело к меценату и потому прощайте.
(Прощается с Румегой.)
Панна Леся, я вас провожу, если разрешите.
Румега.
Избавь боже! Ничего подобного, вы мне нисколько не помешали. Я даже очень рад...
Дзуня.
Панна Леся, отец благодетель будет очень рад, если на воскресном обеде познакомится с вами ближе...
Помыкевич.
У всеч-ч-честнейшего отца очень доброе сердце, панна Леся.
Леся.
Я очень благодарна, я очень... но... я не совсем хорошо понимаю...
Дзуня. Я вас, панна Леся, очень хорошо понимаю; сегодня благородство и доброе сердце тяжело найти. Мое почтение, отче, с уважением, меценат!
Леся.
До свидания...
Румег
а. До свидания, до свидания, доченька!
Дзуня и Леся выходят. Румега смотрит им вслед.
Сладчайшее дитя!..
Помыкевич.
Да, отче, да! Невесело, коль нет своей дочери...
Румега.
Невесело, меценат!
Помыкевич.
Она цветком расцветает на глазах.
Румега.
Голубкой чистой...
Помыкевич.
Если б у меня была, ну хотя бы нефть, отче, я очень бы сожалел, что у меня нет наследников.
Румега.
Ох, ваша правда, меценат! Пока мы живем, пока еще мучимся на свете божьем, должны все, все народу отдать. Даже собственное счастье и здоровье, меценат.
Помыкевич.
Святые слова, всечестнейший.
Румега.
А я, меценат, уже окончательно придумал название для сиротского дома.
Помыкевич.
Любопытно, отче.
Румега.
Весьма любопытно. Серебряными буквами на голубом фоне: «Сиротский дом. Самаритянская любовь». А ниже золотыми... А ну, отгадайте что?
Помыкевич.
Имени...
Румега. «Имени
отца Румеги», меценат!
Помыкевич.
Действительно замечательный проект. А не собираетесь ли вы, отче, писать завещание?
Румега. Вы же сами видите, что я скоро обрету вечный покой, но прежде чем напишем завещание, нужно еще основательно обдумать план дома для сирот, и вот что я придумал,— не поверите.
Помыкевич.
Поверю, отче.
Румега.
Прошлый раз мы, кажется, остановились на трех этажах? Не так ли, меценат?
