Родни рыгал, цепляясь за дверцу машины, пот градом катился по лицу.

— Сука, — сказал он, но это не помогло.

Наконец он выпрямился, вытер лицо носовым платком и порылся в карманах в поисках расчески. Ему еще надо было вернуться в спортзал за этой проклятой Эллисон Маккензи, — отец заедет за ними в полдвенадцатого.

— Ах, ты — грязная сука! — задыхаясь, сказал он отсутствующей Бетти. — Ты — вонючая, грязная, чертова сука!

Он попытался найти еще какие-нибудь слова в адрес Бетти, но ничего не лезло в голову. Чуть не плача, Родни начал расчесываться.

Через плечо Нормана Эллисон увидела, что в зал вернулась Бетти, одна.

«О, Господи, — подумала она, — вдруг он один ушел домой! Что я буду делать?»

— Пришла Бетти, — сказал Норман. — Интересно, что случилось с Родни?

— Он, наверное, в курилке, — сказала Эллисон, которая уже не могла совладать со своим голосом. — Пожалуйста, Норман, давай сядем. У меня болят ноги.

И голова тоже, подумала она. И живот. И руки, и ноги, и спина, и шея.

В четверть двенадцатого она увидела, как в зал вошел Родни. Эллисон почувствовала такое облегчение, что уже не могла злиться. Вернувшись, он спас ее честь, он не оставил ее, она не пойдет домой одна. Кажется, он плохо себя чувствует. У него красное, распухшее лицо.

— Ты уже готова уходить? — спросил он Эллисон.

— Если ты готов, — не очень вежливым тоном ответила она.

— Мой отец уже приехал, так что мы можем идти.

— Ну, тогда пошли.

— Я возьму твое пальто.

— Хорошо.

— Может, хочешь сначала потанцевать?

— Нет. Нет, спасибо. Я так много танцевала весь вечер, ноги просто отваливаются.

— Ну, я возьму твое пальто.

«Вот так-то, — подумала мисс Тронтон. — Доблестная — это определение для Эллисон».

— До свидания, мисс Тронтон. Вечер был чудесный.

— До свидания, дорогая, — сказала мисс Тронтон.

Двадцатое июня было для мисс Тронтон самым тяжелым днем в году. Это был день выпуска, и к его концу она чувствовала радость, сожаление и слабость одновременно. Церемония окончилась, и мисс Тронтон сидела в аудитории, счастливая от того, что все ушли и она наконец осталась одна. Скоро придет со своими швабрами и ведрами Кенни Стернс и начнет наводить здесь порядок, но на эти несколько минут все стихло. Мисс Тронтон устало огляделась вокруг.

Наскоро сделанные деревянные скамьи, сколоченные как трибуны на стадионе, возвышались на пустой сцене. Еще совсем недавно они были спрятаны под белыми юбками тридцати двух девочек и черными брюками сорока мальчиков, которые в том году закончили начальную школу и перешли в среднюю. Только три смятых программки и одна потерянная перчатка напоминали о том, что несколько минут назад на этих скамьях сидели школьники. К черному бархатному занавесу за скамьями были приколоты высокие буквы из золоченого картона: КЛАССЫ ВЫПУСКА 1937 — ВПЕРЕД! В какой-то момент этого вечера девятка отцепилась от занавеса и висела теперь под кривым углом, придавая комичный вид тому, что организовывалось с предельной серьезностью.

Может быть, подумала мисс Тронтон, кому-нибудь со стороны весь вечер покажется комичным. Конечно, попытки скрипучего оркестра школы Пейтон-Плейс исполнять музыкальные произведения на профессиональном уровне имеют свои комичные аспекты.

Да, думала мисс Тронтон, многим, особенно декану Смит-колледжа, это покажется смешным.

Но мисс Тронтон это совсем не забавляло. Когда семьдесят два ученика, и среди них сорок, которых она учила весь год, встали и хором запели: «Альма матер, тебе поем нашу песню», мисс Тронтон переполняли чувства, которые кто-то мог назвать «сентиментальными», а те, кто помоложе, из «бестактного поколения», возможно, назвали бы «банальными». Выпуск для мисс Тронтон — время грусти и время радости, но в большей степени для нее это было время перемен. В этот вечер перемены для мисс Тронтон заключались не только в простом переходе из одной школы в другую, — она относилась к этому как к концу эпохи. Слишком многие се девочки и мальчики переставали быть детьми в этот вечер. С ее места в зале, в первом ряду, они выглядели такими выросшими и изменившимися. У многих из них, чтобы насладиться последними днями детства, впереди оставалось только одно лето. Осенью они станут старшеклассниками и уже будут считать себя взрослыми. Мисс Тронтон слышала, как Родни Харрингтон говорил о том, что он провалился в Нью-Хэмптоне, так, будто он избежал Дартмура, а не частной приготовительной школы, и еще она слышала, как многие девочки жаловались, что родители не отпустили их в летний лагерь.

Как быстро летит время, думала мисс Тронтон и понимала, что ее мысль не нова. В этот вечер она, казалось, была напичкана клише, — так было после каждого выпускного вечера. Фразы типа — «лучшие годы в их жизни» и «жаль, что молодые не понимают своего счастья» постоянно вертелись у нее в голове.

В аудиторию, хромая, вошел Кенни Стернс, два ведра позвякивали у него в руке. Мисс Тронтон выпрямилась и взяла свои перчатки.

— Добрый вечер, Кенни, — сказала она.

— Здрасте, мисс Тронтон. А я думал, уже все ушли.

— Я уже ухожу, Кенни. Аудитория сегодня просто чудесная, правда?

— Конечно. Это я сколотил скамейки. Хорошо простояли, а?

— Просто отлично, Кенни.

— И эти буквы тоже я прицеплял. Убил уйму времени, чтобы повесить их прямо. Когда я их вешал, эта девятка не была такой кривой.

— Нет, не была, Кенни. Это случилось во время церемонии.

— Ну, мне пора начинать. Эти скамейки надо спустить вниз сегодня вечером. Двое ребят придут мне помочь.

Мисс Тронтон поняла его намек.

— До свидания, Кенни, — сказала она.

— До свидания, мисс Тронтон.

Выйдя на улицу, мисс Тронтон посмотрела вверх — небо было абсолютно черным, луны не было, и она подумала, что небо так густо усыпано звездами, что для луны просто не нашлось места. Мисс Тронтон вдохнула поглубже тонкий аромат июньского воздуха, и ее угнетенное состояние бесследно исчезло. Осенью придут новые ученики, и, может быть, они будут подавать большие надежды, чем ушедшие в этом году.

С того выпускного вечера прошло два года. Для Эллисон они пролетели незаметно. Учиться в средней школе было трудно, но это стимулировало умственную деятельность и заставляло думать гораздо больше, чем в начальной школе. Со временем Эллисон начала спокойнее воспринимать себя и окружающий мир, и хотя у нее все еще бывали периоды страхов и обид, они стали менее болезненными и случались все реже, и еще в ней развилось ненасытное любопытство. Два года назад Эллисон довольствовалась ответами, которые давали на ее вопросы книги, но теперь ока старалась получать их от людей. Эллисон спрашивала всех, к кому осмеливалась подойти, но больше всего любила задавать вопросы Нелли Кросс.

— Как вы вообще пришли к тому, что вышли замуж за Лукаса? — спросила она как-то Нелли. — Вы все время ругаете его и говорите так, что можно подумать, будто вы его ненавидите. Как получилось, что вы вышли за него?

Нелли оторвала глаза от медного подсвечника, который она в этот момент чистила, и молча посмотрела в пустоту. Она молчала так долго, что любой, кроме Эллисон, подумал бы, что Нелли не услышала или проигнорировала вопрос. Но Эллисон знала, что ни то, ни другое не было правдой, она научилась быть терпеливой с Нелли.

— Не думаю, что я вообще приходила к этому, как ты говоришь, — наконец сказала Нелли. — Замужество с Лукасом никогда не было тем, к чему я пришла. Это просто то, что иногда случается.

— Ничего никогда просто так не случается, — уверенно сказала Эллисон. — Существует определенная закономерность, причина и следствие, и это относится ко всем и ко всему.