— Старый док Квимби имеет все, — говорил он ей.
И:
— У старого дока Квимби денег больше, чем нужно одному человеку.
И:
— Док Квимби — старик. Женщине достаточно умной, чтобы прибрать его к рукам, не придется долго ждать денег.
И:
— Старый док Квимби целиком зависит от тебя. Он нуждается в тебе. Если ты хочешь сделать этот шаг и выйти за него, я подожду.
Сначала, конечно, Бобби была шокирована. Она говорила, что любит Гармона и всегда будет его любить, богатого или бедного, больного или здорового. На что Гармон тут же заметил, что, если ее любовь так велика, она не исчезнет и за то время, пока Бобби будет замужем за доктором Квимби, даже если проклятый старый дурак протянет еще пять лет. Бобби увидела логику в рассуждениях своего возлюбленного, и программа заманивания и обольщения старого Квимби началась. Как потом они часто говорили друг другу — это было длинное восхождение. Старина Квимби вдовствовал уже двадцать лет, и, пока он мог себе позволить нанять кого-нибудь, чтобы за ним присматривали, это положение вещей его вполне устраивало. Бобби, под руководством Гармона, забросила крючок. Она грозила бросить работу; отказывалась готовить старику; оставляла его одежду там, где он ее бросил; распространяла по городу слухи о том, что доктор — гнусный, старый распутник и на него невозможно работать. Старый док Квимби был не в состоянии найти замену Бобби и легко сдался. Бобби вышла за него замуж, и Пейтон-Плейс содрогнулся — сначала от шока, а потом от смеха. Старого дока Квимби называли в городе выжившим из ума идиотом, старым дураком, каких свет не видывал, и старым кретином, который даже не в состоянии заметить, что ему постоянно наставляет рога Гармон Картер. В этот неприятный момент на сцене появился молодой Свейн. Бобби, руководимая Гармоном, отказалась впустить в дом молодого доктора. В конце концов, как заметил ей Гармон, возможно, у старого Квимби действительно достаточно денег, но совсем не обязательно, чтобы какую-то их часть он выплатил Мэтью Свейну. Разозленный молодой доктор повернулся спиной к большому дому на Кленовой улице, где, как он предполагал, будет его первый офис, и отправился в дом своих родителей. Он повесил вывеску у входа в их большой «южный» дом на Каштановой улице и потом никогда об этом не жалел. Когда люди пошли лечиться к молодому доку Свейну, Пейтон-Плейс начал смеяться еще больше. В конце концов город засмеял старого доктора до смерти. За две недели до первой годовщины их свадьбы с Бобби старый Квимби приставил револьвер к виску и нажал на курок.
Маленькие города славятся долгой памятью и острыми языками, и Пейтон-Плейс не пощадил Бобби Квимби и Гармона Картера. Прошли годы, прежде чем эпитеты, которыми город награждал их, смягчились — от «шлюхи» и «сутенера» до «проститутки» и «работорговца». Потребовалось немало лет, чтобы дом на Кленовой улице перестали называть «дом Квимби» и стали называть «дом Картеров»; да и пока миссис Картер добилась того, чтобы ее называли Роберта, а не фривольным и, по ее мнению, проститутским именем Бобби, прошел тоже не один год. Даже теперь, когда ей было уже за пятьдесят и она была больше тридцати лет замужем за Гармоном и имела шестнадцатилетнего сына, все равно были такие, кто все помнил. Именно поэтому Роберта и Гармон Картер так настойчиво искали сочувствия, когда говорили обо «всем, что они сделали» для Теда. И потому, что были старики с длинной-длинной памятью, которые имели привычку пересказывать скандальные истории своим детям, в Пейтон-Плейс хорошо относились к Теду. Когда он настоял на том, чтобы пойти работать во время летних каникул, город его одобрил.
— Молодой Картер не собирается, как его родители, жить на деньги старого Квимби, — говорил Пейтон-Плейс. Когда же горожане увидели, как Тед Картер жарким июльским вечером идет по улице Вязов с коробкой конфет под мышкой и сворачивает к больнице, где лежит его возлюбленная, они приветствовали его.
— Славный парень, этот Картер, — говорил город. — Приятно видеть, как он ухаживает за Селеной Кросс. Для девочки из хижин — она очень хорошая девочка.
Унижение Роберты и Гармона — вот что приветствовал Пейтон-Плейс. Видеть, как молодой Картер ухаживает за девочкой из хижин, после того как его родители приложили столько усилий, чтобы избежать того, что окружало Селену, — в этом была своеобразная прелесть и поэтическое возмездие.
Как говорили в Пейтон-Плейс — после стольких лет Роберта и Гармон Картер наконец получили свое.
ГЛАВА VIII
Тед Картер быстро спустился вниз по улице Вязов и вышел на широкое шоссе, которое связывало Пейтон-Плейс с Уайт-Ривер и называлось маршрут 406. В одной миле от центра города, если идти по этому шоссе, располагалась больница. Тед шел быстро, раскачивая одной рукой в такт своим шагам. За два года он оправдал те надежды, что подавал в четырнадцать лет. Теперь он был всего на один дюйм выше шести футов и весил приблизительно сто семьдесят фунтов. И хотя грудь и плечи у него были широкими для его возраста, Тед казался худощавым: занятия спортом и работа на свежем воздухе не позволили ему набрать ни одного лишнего грамма жира и сделали его тело мускулистым.
Старики всегда с удовлетворением смотрят на такое тело, как у Теда Картера. Все не так плохо, если на нашей земле рождаются такие ребята, говорят они. Летом 1939 года, когда шепот о войне в Европе дошел до ушей пессимистов в Америке, они могли посмотреть на Теда Картера и успокоиться. Все не так плохо, говорили они, пока у нас есть такие крепкие, здоровые парни, которые могут пойти на войну. Так как Тед Картер был сложен так, как ни один другой парень в Пейтон-Плейс, ему завидовали все юноши в городе. По той же причине и благодаря его удивительным спортивным талантам, другие, менее удачливые, шестнадцатилетние прощали ему хорошие отметки, его обаяние и хорошие манеры, которыми матери постоянно тыкали в нос своим сбивчиво разговаривающим и часто неучтивым сыновьям.
Несмотря на все свои удачи и все то, что для него сделали родители, Теда Картера можно было назвать счастливым и беззаботным молодым человеком, однако, когда он спешил в больницу, в его лице нельзя было увидеть ничего детского. Хотя он тщательно выбрился перед ужином, щеки и подбородок его были чуть темнее обычного, а между бровей залегли две морщинки. Он хмурился не потому, что был зол или расстроен из-за недавней сцены с родителями, он был в замешательстве. Сколько он себя помнил, он всегда сам принимал решения. Сейчас он просто не понимал своих стариков: они всегда говорили, что гордятся им, что он здраво мыслит, и у них никогда не было причин вмешиваться в его дела. И только в последние два года они начали придираться и критиковать. Все, чем они были недовольны, касалось его отношений с Селеной, все остальное оставалось как прежде. Когда он захотел работать у мистера Шапиро, они не вмешивались. И хотя работа на птицеферме была тяжелой и скучной, а мистер Шапиро был еврей и с ним нелегко было работать, они разрешили ему поступить так, как он считает нужным. Они не пытались повлиять на него, когда он начал подыскивать себе подержанную машину, и Тед знал, что, когда он найдет то, что ищет, родители одобрят его выбор. Всегда все, что бы он ни захотел сделать, встречало одобрение родителей. Почему же, думал Тед, они упорно не хотят воспринимать Селену и относятся к ней с такой глупой ненавистью? Если они раньше верили ему и полагались на его здравый смысл, они и сейчас должны поступить так же. Они должны понимать, что он не дурачок, чтобы у него возникали проблемы из-за девочки. Он собирается сделать карьеру юриста, он останется в своем городе, будет работать вместе со старым Чарли, и в его планы так же входит Селена. Старики, конечно же, должны понимать, что в таких планах, как у него, нет места для всяких глупостей. Тед обстоятельно, со всеми подробностями обсуждал свои планы на будущее с Чарли Пертриджем, и адвокат не смог ни к чему придраться.
