— Кстати, о хот-догах, — подпрыгнула на месте Элен. — Я проголодалась. Поехали чего-нибудь перекусим.

«Ну, вот тебе и раз, — подумал Родни. — Куплю ей эти чертовы хот-доги, дюжину, если хочет, но будь я проклят, если свяжусь с ней еще когда-нибудь».

Она хихикала всю дорогу из ее квартиры до машины и хихикала, действуя на нервы Родни, пока он вел машину к ближайшей закусочной для автомобилистов за городом. Родни молчал.

— О, милый, — хихикала Элен, дожевывая последний хот-дог. — Мой малышка сердится на свою крошку?

Странно, подумал Родни, вспомнив Бетти Андерсон. Он почти слышал ее раскаивающийся голос когда-то давно, летним вечером.

— Не сержусь, — ответил он, и снова ему стало жутковато от ощущения, что он уже говорил эти слова.

— Не сердись на меня, куколка, — прошептала Элен. — Я буду очень хорошей с тобой. Только довези меня домой, и я покажу тебе, какой могу быть. Я буду лучшей из всех, что у тебя были, вот подожди и увидишь.

Изображая, что его тоже не так-то просто заполучить, Родни посмотрел на нее и улыбнулся.

— Откуда мне знать? — спросил он.

И тогда Элен сделала самую волнующую вещь из всего, что он видел за двадцать один год. Прямо в машине, при свете закусочной и в окружении людей, которые сидели в машинах не дальше, чем в шести футах от них, Элен расстегнула блузку и показала ему грудь.

— Посмотри-ка сюда, — сказала она и положила свою ладонь на грудь. — Без лифчика. У меня самая красивая грудь из всех, с какими ты когда-либо играл.

Родни захотелось поскорее убраться со стоянки, и он резко завел машину. Элен не стала застегивать блузку, откинулась на сидении, выставив свою грудь на всеобщее обозрение. Каждые несколько секунд она глубоко вздыхала, чуть выпрямлялась и с нежностью проводила рукой по груди, слегка пощипывая себя за сосок. Родни не мог оторвать от нее глаз. Она напоминала ему персонаж из книжек, которые он называл «грязные книжки». Никогда раньше он не видел женщину, так влюбленную в свое тело, для Родни в этом было что-то безнравственное, запретное и возбуждающее.

— Дай я, — сказал он и потянулся к ней, продолжая вести машину на полной скорости в сторону Конкорда.

Элен резко от него отстранилась и крикнула:

— Осторожно!

Но было слишком поздно. Когда Родни достаточно пришел в себя, чтобы посмотреть вперед, грузовик с ярко включенными фарами, казалось, был уже над ним.

Каждую весну Декстер Хамфри председательствовал на Бюджетном комитете. В его обязанности входило выступать на городском собрании в качестве посредника. Он подходил к этому со всей ответственностью и звучно зачитывал каждый пункт из повестки дня, а каждое голосование предварял произнесенным замогильным голосом вопросом.

— Вы слышали пункт, который занесен в повестку собрания. Каковы ваши пожелания по этому вопросу?

Горожане либо тут же голосовали, либо приступали к обсуждению.

— Городское собрание, — говорил каждую весну старшеклассникам Майкл Росси, — самый яркий пример демократии, существующий на данный момент в мире. Это последняя официальная инстанция, где каждый человек может встать и высказать свое мнение и предложения по поводу того, как обстоят дела в его городе.

Конечно, думал про себя Майк, вспоминая свое первое собрание в Пейтон-Плейс, это совсем не значит, что он будет услышан, но ему разрешено говорить.

На городском собрании весной 1944 года вопрос о строительстве новой средней школы не был включен в повестку дня, так как в военное время существовали ограничения на строительство, но другой вечно спорный вопрос о законе о зонах занимал прежнюю позицию. Бюджетный комитет всегда помещал этот вопрос в самый конец повестки дня, и в связи с этим обсуждение его всегда затягивалось.

— А теперь мы подошли, — без выражения объявлял Декстер Хамфри, — к последнему, двадцать первому пункту повестки нашего собрания, — он сделал паузу и откашлялся.

Горожане, каждый из которых держал в руках список вопросов, прекрасно знали, о чем будет двадцать первый пункт, и тем не менее все ждали, когда Декстер прочтет его вслух.

— Будет ли собрание голосовать за принятие статьи XIV раздела XXXIV пересмотренного закона этого штата? — сказал Хамфри.

Приезжий, возможно, начал бы судорожно листать брошюру, к которой прилагалась повестка собрания, в поисках статьи XIV раздела XXXIV, но горожане отлично знали, как звучит этот закон. Все ждали, когда встанет Лесли Харрингтон, как он обычно это делал, когда Декстер заканчивал чтение вопроса. Никогда раньше Лесли не ждал больше секунды после того, как умолкал Хамфри, и Декстер огляделся в изумлении.

— Вы слышали, как звучит этот вопрос в повестке нашего собрания, — сказал Декстер, тупо глядя в первый ряд, где сидел Лесли. — Каковы ваши пожелания по этому вопросу?

Конечно, Лесли должен был встать, посмотреть на золотые часы, будто его поджимает время, и сказать то, что он всегда говорил:

— Мистер посредник, я предлагаю исключить этот вопрос из повестки собрания.

Затем следовало:

— Второй за это предложение, — это говорил какой-нибудь рабочий, которому Лесли оказал в этом году такую честь.

А потом Декстер говорил:

— Вынесено и поддержано предложение исключить этот вопрос из повестки собрания. Каковы ваши пожелания? Все согласны?

«Да-а» сотрясало зал, пока Сет Басвелл и его немногие единомышленники тянули свое «нет».

Декстер Хамфри кашлянул.

— Каковы ваши пожелания по этому вопросу? — спросил он, искренне не желая ставить вопрос на голосование, пока кто-нибудь не выскажется.

Лесли Харрингтон продолжал сидеть молча и задумчиво смотрел в окно из зала собраний в здании суда. Декстер поискал глазами Сета Басвелла. Редактор сидел на заднем ряду рядом с Мэтью Свейном и Майклом Росси. Сет сконцентрировался на разглядывании собственных ногтей и не собирался вставать со своего места.

Дурак! — раздраженно подумал Декстер Хамфри. Чертов идиот! Годами надрывал себе глотку из-за этого закона о зонах, а теперь, когда появился шанс поставить этот вопрос на голосование, он не собирается воспользоваться этим преимуществом.

Декстер ждал, напряжение в зале возросло до невыносимого градуса. Когда, наконец, встал фермер и откашлялся, приготовившись говорить, все собрание облегченно вздохнуло, как один человек.

— Это, что вы говорите о зонах, значит, что, если я захочу построить новый курятник, я должен просить у кого-то разрешения? — спросил фермер.

— Вопрос по существу, Уолт, — сказал Декстер, который гордился тем, что знает по имени каждого горожанина, чья фамилия внесена в список для голосования. — Джаред, будь добр, ответь на вопрос Уолта.

Джаред встал.

— Нет, Уолт, — сказал он. — Это не так. Эта статья касается только жилья для человека, места, где собирается жить человек. Например, если ты захочешь построить дом здесь, в городе, ты будешь должен пойти в Выборный комитет и попросить разрешения. Этому комитету разрешено ограничивать постройку в городе строений определенного типа.

— О чем это ты, Джаред, — спросил фермер по имени Уолт. — Значит, ты, Бен Дэвис и Джордж Касвелл можете говорить человеку, какой дом ему строить. Правильно?

— Не совсем, — осторожно сказал Джаред, понимая, что ступает на опасную почву. — Идея зонирования, — сказал он, повернувшись лицом к собравшимся, — защищает ценность недвижимости этого города. Это единственная цель.

— Да, но я тебя не об этом спрашивал, Джаред, — сказал Уолт — Я спросил, откуда у тебя, Бена и Джорджа право говорить человеку, какой дом ему строить?

— Тип дома, — сказал Джаред и почувствовал, что ему становится жарко, — к этому совсем не относится.

— Ты хочешь сказать, что, если я захочу построить хижину на улице Вязов, я могу это сделать?

— При нынешнем положении вещей, — едко сказал Джаред, — ты, конечно, можешь.