— Хорошо знать, чего ты хочешь в этой жизни, — сказал Чарльз Пертридж. — Вперед, мой мальчик. Закончишь учебу, возвращайся в Пейтон-Плейс. К этому времени мне будет нужен талантливый, молодой помощник. Селена Кросс — лучшего выбора ты сделать не мог, — говорил адвокат. — И по внешности и по уму. Так держать, Тедди. Это хорошо, когда знаешь, чего хочешь от жизни.

Раз уж Тед искренне полюбил Селену и сказал об этом своим родителям, они должны понять, что у него хватит ума не дотрагиваться до нее, пока они не поженятся. Не то чтобы это было так легко сделать, но его старики должны понимать, что в планах Теда нет места для дурацких ошибок. Он уже давно объяснил все Селене, и она поняла, что он поступает разумно. Почему же тогда, после двух лет стараний, он не может убедить в этом своих родителей?

Картеры редко ругались между собой. Сегодняшняя сцена с проклятьями и криками была скорее исключением, чем правилом. Обычно их споры были разумными, рациональными и продолжительными, но, когда они заканчивались, Тед и родители всегда оказывались по разные стороны баррикад.

Это странно, думал Тед, идя по краю шоссе. Все, что ему оставалось, — не изменять своему решению и надеяться, что родители со временем смогут его понять. Другое дело, если бы они могли выдвинуть хоть одно разумное обвинение против Селены, думал Тед. Он всегда хотел услышать объяснения, но они ничего не могли ему сказать, кроме того что Селена живет в хижине и что она дочь пьяницы. Тед не мог понять, какое это имеет отношение ко всему остальному. Как он говорил своим старикам — в молодости они жили в хибаре ничуть не лучше дома Селены, однако это им не повредило. Что касается пьянства, старик Уэлч, отец Роберты, был самым известным пьяницей в городе, но это никак не повлияло ни на Теда, ни на его мать. И последний аргумент родителей Теда: если он будет ухаживать за Селеной — люди будут говорить. «Люди так и так будут говорить, — отвечал им Тед, — смотрите, некоторые до сих пор говорят о первом мамином муже. Люди всегда говорили и всегда будут говорить». Пока человек честно работает, не ворует и не оставляет девчонку в положении, нет ничего, что бы люди могли сказать о нем и что причинило бы ему какой-то вред. Тед подробно пересказал им все истории, которые он слышал о матери, отце и старом доке Квимби. Он сделал это, чтобы проиллюстрировать родителям, как мало значат эти разговоры. Его отец — главный бухгалтер на фабрике, у них замечательный дом и приличные соседи. Разве они не видят, как мало значат разговоры?

В этом месте спор между Картерами всегда прекращался. Родители Теда либо одновременно замолкали — отчего напряженность в их доме становилась ощутима, почти как туман, — либо начинали несвязно говорить всякие глупости. Он просто не знает, говорили они. Он слишком молод. Он просто не понимает.

Тед Картер вошел в больницу, высоко подняв голову и улыбаясь. Он все прекрасно понимает. Он понимает, что так сильно любит Селену, что жизнь без нее для него равносильна смерти.

Селена сидела на стуле в комнате, которую д-р Свейн выделил лично для нее. Ее черные волосы были распущены, она была в красном халате, который Констанс Маккензи принесла ей на следующий день после операции. Тед вошел в комнату, посмотрел на Селену, и сердце его забилось сильнее. Она снова похожа на себя. Первый раз за всю длинную неделю после операции она выглядела как прежняя Селена, которая раньше никогда в жизни не болела. Губы ее опять стали красными, в глазах появился блеск. Тед наклонился и тихонько ее поцеловал.

— Поцелуй меня по-настоящему, — смеясь, сказала она, и Тед поцеловал.

— Кажется, тебе гораздо лучше, — сказал он. — Девчонка, которая так целуется, не может чувствовать себя плохо.

«Это плохо для меня, — думала Селена, — чувствовать себя такой счастливой». Но она ничего не могла с собой поделать. Ее комната была полна цветов от друзей, о существовании которых она даже не подозревала. Миссис Маккензи навещала ее каждый день. Эллисон тоже приходила, и мисс Тронтон принесла книжку и букет фиалок. Был огромный, официальный букет роз и гладиолусов от миссис и мистера Пертридж, — это было сюрпризом для Селены, потому что она уже два года, с тех пор как гладила для миссис Пертридж, не бывала в их доме. Но больше всего ее делала счастливой новость, которую ей утром сообщил д-р Свейн. Неделю назад ночью Лукас ушел из города и никогда больше не вернется. У Селены будто гора с плеч свалилась. Несколько раз в течение дня после того, как Свейн сообщил ей эту новость, она пожимала плечами, и ей казалось, что она физически ощущает возникшую легкость, хотя Селена прекрасно знала, что этого не может быть.

«Если это не правильно — быть такой счастливой, — думала Селена, — то пусть я буду неправа всю оставшуюся жизнь». Тед говорил, она прикрыла глаза и видела перед собой будущее — гладкое, как атласная лента, и спокойное и широкое, как река Коннектикут летом. Она осторожно вспомнила о другом, о том, что произошло неделю назад. Селена ожидала, что ей станет страшно и стыдно, но не почувствовала ничего, кроме переполняющего ее благодарного облегчения. Ее практический ум решил не вспоминать, думать об этом не больше, чем о порезе, который болел еще когда-то давно, в детстве. Все было кончено, и Селена, пока внимательно не пригляделась, даже не могла найти шрам.

— О, Тед, — глаза ее сияли, — завтра я могу пойти домой.

«Я приду домой, — думала она, — и там будут только Джо и мама».

— Думаю, я куплю тот «форд», что присмотрел, — сказал Тед. — Куплю и с шиком отвезу тебя домой.

— Сколько они за него хотят? — спросила Селена.

Тед ответил, и они начали обсуждать разумность вложения такого большого капитала в подержанную машину. Они понимали, что, разговаривая так, становятся похожи на взрослых, женатых людей, и от этого им становилось так тепло, как ни от чего другого. Тед и Селена решили, что «форд» — при условии, что Джинк — владелец гаража — гарантировал им хорошую цену, если они захотят продать его на будущий год, — неплохая покупка.

В девять Тед поцеловал на прощание Селену и, тихонько насвистывая, вышел из больницы.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Тед человеку, которого повстречал как раз перед тем, как повернуть на Кленовую улицу.

Преподобный Фитцджеральд — священник конгрегациональной церкви — вздрогнул так, будто кто-то ткнул его в ребра дулом пистолета.

— О! О, Тед, — сказал он. — Ты меня немного напугал. Как дела?

— Хорошо, сэр, — ответил Тед и стал ждать следующего вопроса священника, и, как всегда, он был задан.

— Э-э, Картер, — сказал преподобный Фитцджеральд. — Я не видел тебя в церкви в прошлое воскресенье. В это воскресенье мы увидим тебя?

— Да, сэр, — сказал Тед.

«Странно, — думал Тед несколькими минутами позже, подходя к дому, — с кем бы ни разговаривал преподобный Фитцджеральд, он всегда задает один и тот же вопрос». Каждое воскресенье конгрегациональная церковь забита до отказа, но всякий раз, встречая конгрегационалиста, преподобный Фитцджеральд задавал один и тот же вопрос: «Мы увидим вас в следующее воскресенье?»

Тед пожал плечами. Наверное, это просто одна из странностей, которые встречаются у людей, подумал он. Священник задает свой вопрос; старики на скамейках возле суда ругаются и ведут грязные разговоры; отец ненавидит евреев и тех, кто живет в хижинах. У каждого есть свои странности, подумал Тед и вошел в дом. Родители были в гостиной. Отец читал, мама вязала. Все молчали.

Прежде чем войти в дом, преподобный Фитцджеральд посмотрел на окна второго этажа. В окнах наверху горел свет — это означало, что Майкл Росси дома.

Может быть, надеялся Фитцджеральд, ему удастся уговорить Майкла спуститься вниз на террасу и поговорить немного.

В темноте холла первого этажа священник улыбнулся сам себе. Два года назад он и близко не подошел бы к Майклу, не говоря уж о том, чтобы приглашать его вниз для разговора. Преподобный Фитцджеральд был очень зол, когда Лесли Харрингтон попросил сдать квартиру над апартаментами священника. Он вежливо отказал, а Лесли Харрингтон так же вежливо настаивал. Квартиру на втором этаже в доме рядом с церковью построили гораздо раньше, чем конгрегациональная церковь купила его для своего священника. Квартира предназначалась для женившегося сына первого владельца дома. С тех пор как дом купила церковь, она пустовала. Естественно, как вежливо заметил преподобный отец Лесли Харрингтону, владелец фабрики не может ожидать, что священник после стольких лет спокойной жизни с радостью воспримет идею поселить кого-то у него над головой. Харрингтон же, если он начинал думать, что ему в чем-либо препятствуют, не мог долго оставаться вежливым. В нем была некоторая вульгарность. Тогда, два года назад, он закончил тем, что сказал священнику, что тот вообще должен быть счастлив, что имеет крышу над головой и что именно благодаря таким бескорыстным и верным прихожанам, как Лесли, священник живет так, как он живет.