Он внимательно посмотрел на нее.

— Ты разве не хочешь, чтобы Лукаса нашли? — спросил Тед.

— Ты знаешь меня не первый год, — устало сказала Селена. — Если бы ты жил с ним, ты бы хотел, чтобы его нашли?

— По крайней мере, я бы хотел узнать, что с ним случилось.

— Ну, а я не хочу. Я молю Бога, чтобы его никогда не найми.

На следующее утро ребенок одной пары, живущей в хижине у Луговой дорога, пришел в кабинет Бака Маккракена, держа под мышкой пакет, завернутый в газету. Люди из Департамента очень заинтересовались пакетом, но Баку, когда он увидел его содержимое, стало плохо и он отвернулся. Там были остатки сожженного бушлата, с еще целыми пуговицами, и опаленный кусочек материи, — по-видимому, часть того, что когда-то было женским халатом. Шериф стоял в шести футах от своего стола, но даже оттуда он заметил пятна крови на этой материи. Двенадцатилетний пацан, принесший пакет, сказал, что он нашел все это в куче мусора на городской свалке. Потом мальчик сказал что-то о вознаграждении.

— Убирайся, — грубо сказал Бак Маккракен, и из коридора послышался голос матери пацана.

— Я говорила тебе, сынок, — всхлипывала она, — я тебе говорила и Па тоже: ничего хорошего не выйдет из того, что вмешиваешься в дела, которые тебя не касаются.

Один из представителей Департамента ткнул карандашом на остаток бушлата.

— Кажется, у Лукаса уважительная причина, почему он отсутствует на службе, — сказал он.

Хороший офицер, тихо декламировал Маккракен, никогда не исключает возможность нечестной игры.

— Возможно, у Лукаса была женщина, о которой никто из нас не знает, — сказал он вслух.

— Я бы остановился на девушке, — сказал один из них.

— Какая девушка? — наивно спросил Бак.

— Селена Кросс, — ответил второй офицер.

Было еще рано, когда два офицера из Департамента и Бак подъехали к дому Кроссов. Селена еще не ушла на работу, а Джо еще был в пижаме. Селена впустила их в дом и провела в гостиную. Она вела себя так, будто не замечает пакета, который один из офицеров держал под мышкой. Он положил его на стол и вытащил оттуда содержимое. Потом он выпрямился и посмотрел прямо в глаза Селене. Она не двигалась и не говорила, никаких эмоций не отражалось на ее лице, будто она смотрела на товар, который ее совсем не интересовал.

— Мы знаем, что ты сделала это, — сказал офицер.

Джо Кросс рванул через комнату и встал перед сестрой.

— Это я сделал, — кричал он. — Это я! Я убил его и закопал в загоне, я сделал это один. Я один это сделал!

Селена прижала его к себе и потрепала по волосам.

— Иди в комнату, Джо, — сказала она. — Иди и оденься, как хороший мальчик.

Когда он вышел, она повернулась к Баку Маккракену.

Тесен мир. Прошли годы, и Бак Маккракен часто говорил, что хотел бы получить по никелю за каждый раз, когда произносились эти слова перед судом Селены Кросс.

Это были короткие недели из длинных дней в конце весны и в начале лета 1944 года. Раньше это было время «весенних танцулек», выпускного вечера, каникул, но тогда, в 1944-ом, напряжение этих недель возросло до такой степени, что все остальное, включая войну, померкло.

Пейтон-Плейс был переполнен народом. По улицам, которые знали только одного журналиста — Сета Басвелла, ходили толпы журналистов. Отдыхающие, которые раньше всегда приезжали в Пейтон-Плейс, направляясь в другие, более хорошо отрекламированные места, потоком съезжались в город на дорогих машинах, и на всех машинах были номера других штатов. Вряд ли случай Селены Кросс привлек бы такое внимание, если бы не начинающий молодой журналист криминальной бостонской газеты. У молодого человека по имени Томас Делани был талант сочинять привлекающие внимание заголовки статей. На следующий день после ареста Селены «Дейли Рекорд», на которую работал Делани, расцвела заголовком, напечатанным трехдюймовыми буквами: «ОТЦЕУБИЙСТВО В ПЕЙТОН-ПЛЕЙС». Эти слова подхватили другие газеты Новой Англии, и через три дня они были прочитаны практически каждым в четырех штатах. Редакторы газет откомандировали лучших репортеров освещать процесс Селены Кросс, и Пейтон-Плейс стал походить на психиатрическую лечебницу на открытом воздухе. В городе не было отелей, гостиниц, таверн или домов, где можно было бы снять комнату, поэтому репортеры и туристы, приехавшие писать и глазеть, были вынуждены мириться с неадекватными удобствами в Уайт-Ривер. Каждое утро эти люди наполняли Пейтон-Плейс, а по вечерам покидали его, но за часы в этом промежутке они буквально опустошали город. Впервые, с незапамятных времен, старики, занимающие скамейки у здания суда, были вынуждены спасаться бегством от яростно атакующих их журналистов, которые настойчиво хотели сделать фотографии «колоритных жителей» и постоянно приставали к старикам с расспросами, которые всегда начинались одинаково: «Что выобо всем этом думаете?» Единственный, кто не не стал спасаться бегством, — это Клейтон Фрейзер, ему понравился Томас Делани, репортер криминальной бостонской газеты. Этот странный союз начался в день, когда Томас приехал в Пейтон-Плейс и был обнаружен Клейтоном, беспечно рассиживающим на его любимом месте в ресторане Хайда. Клейтон разозлился, как черт, и все присутствующие в ресторане жители Пейтон-Плейс с интересом ожидали, как же поступит старик. Клейтон сел на стул рядом с Делани.

— Газетный репортер, да? — спросил Клейтон.

— Да.

— На кого?

— Бостонская «Дейли Рекорд».

— А, одна из этих криминальных газет.

— А что тут такого?

— Ничего, если вам это подходит. Читал как-то что-то написанное парнем по имени Артур Дж. Пеглер. Готов поспорить, он уже умер. Как-то Артур Пеглер сказал, что «криминальный журналист похож на орущую женщину, которая бежит по улице с перерезанным горлом». Я думаю, он прав, туловища достаточно для такой работы.

Не моргнув глазом, Томас Делани поднял чашку кофе.

— Я бы пошел дальше, чем мистер Пеглер, — сказал он. — Я бы сказал — обнаженная женщина, бегущая по улице и так далее.

— Конечно, — сказал Клейтон, — я не говорил, что для такой работы не нужно воображения. Если вы чего-то не знаете, вы можете придумать, тут без воображения не обойтись.

— Нужно не столько воображение, сколько нервы, мистер Фрейзер, — сказал Делани. — Обыкновенные железные нервы.

— Кто вам сказал мое имя? — спросил Клейтон.

— Тот же парень, что сказал мне, когда вы вошли, что я сижу на вашем месте.

Клейтон и Фрейзер стали друзьями, хотя тот, кто слышал, как оскорбительно они разговаривали друг с другом, никогда бы этого не заподозрил. Репортер оставался в Пейтон-Плейс в течение всего времени до суда над Селеной Кросс. Он исписал груды бумаги о городе и его жителях, так как этот материал, как он говорил Фрейзеру, мог пригодиться для написания романа.

— Почему Пейтон-Плейс? — спросил он однажды Клейтона Фрейзера. — Чертовски странное название. Кажется, здесь никто не горит желанием говорить на эту тему. Единственное, что можно узнать, это то, что город назван в честь человека, построившего замок. Так что это за человек и что за замок?

— Пошли, — сказал Клейтон. — Я покажу тебе это место.

Они вдвоем шли по шоссе, Клейтон шел впереди. Солнце раскалило дорогу и голую местность вокруг. Вскоре Делани снял галстук и пиджак и шел дальше, перекинув его через плечо. Наконец, когда дорога немного повернула и вышла к мосту через реку Коннектикут, Клейтон остановился и показал на самый высокий холм. На вершине холма возвышались башни из серого камня, которые и были замком Сэмюэля Пейтона.

— Желаешь подняться на этот холм? — спросил Клейтон.

— Да, — ответил Томас, даже на жаре представляя мрачное, таинственное место. — А кто был этот Сэмюэль Пейтон? — спросил он, когда они с Клейтоном взбирались по крутому, заросшему ежевикой склону холма. — Английский герцог-изгнанник, граф или кто-то еще?