— Но я не смогу, если введут закон о зонах.

— Да, — прямо сказал Джаред. — В ту минуту, когда вырастает хижина в таком районе, стоимость окружающей ее собственности тут же упадет. Это неправильно и неразумно. Закон о зонах нужен обществу. Может, тогда мы сможем избавиться от курятников в квартале улицы Вязов.

— Что? — раздался крик с задних рядов, его издал старик, принявший реплику Джареда на свой счет. — А что плохого, если человек держит несколько цыплят? — спросил Марвин Поттер, один из любителей собираться у Татла. — Что плохого в том, что человек хочет заработать немного деньжат? — требовательно спрашивал он. — И для этого держит несколько цыплят?

Марвин не держал у себя на заднем дворе цыплят, он держал норок. И летом вонь от нескольких норок Марвина с Лавровой улицы доносилась до улицы Вязов, и горожане были вынуждены пожимать плечами и закатывать к небу глаза, пока приезжий подозрительно озирался вокруг.

— Цыплята — это одно, — сказал Джаред, глядя в глаза Марвину. — А норки — это другое.

— А я говорю, — ревел Марвин, — что быть членом городского управления — это одно, а быть директором — это другое.

— Мистер Кларк, — это был ровный, низкий голос Селены Кросс. — Если введут закон о зонах, значит ли это, что я и мой брат должны будем убрать загон для овец?

Джаред хмыкнул, улыбнулся и кашлянул, однако ответ был один, и он знал это.

— Да, — сказал он.

— Ну, не ерунда ли! — сказал кто-то, но не встал и остался неизвестным.

Декстер Хамфри постучал молоточком, чтобы восстановить порядок, а Сет Басвелл, прищурившись, посмотрел на Селену Кросс. Насколько он знал, все прошедшие годы Селена была за введение закона о зонах, он удивился, что же могло заставить ее изменить свое мнение.

— Я предлагаю, — сказала Селена, — исключить этот вопрос из повестки собрания.

— Я второй за это предложение, — крикнул Марвин Поттер.

— Все согласны?

Примерно шесть голосов поддержали «да» Селены.

Декстер Хамфри вытер руки носовым платком. Он прочитал двадцать первый пункт еще раз. После того как он задал свой обычный вопрос, он поставил его на голосование, и впервые по вопросу о зонах Пейтон-Плейс добровольно дал новые полномочия членам городского совета.

Собрание окончилось, Питер Дрейк стоял в коридоре и прикуривал сигарету. К нему присоединился Майкл Росси, не по предварительному соглашению, а просто так получилось, что они оба были в одном коридоре. Вместе они стояли и наблюдали, как Лесли Харрингтон покидает зал суда, рядом с ним шли Сет, д-р Свейн, Джаред Кларк и Декстер Хамфри.

— Ну, не странно ли, — заметил Питер, слегка улыбаясь. — Пока они были по разные стороны, каждый из них занимал твердую позицию, а сегодня, когда они стояли вместе, один из них упал. Я всегда думал, что Сет ненавидит Лесли. Кроме сегодняшнего дня у него никогда не будет шанса обыграть Лесли.

Майк посмотрел на кончик сигареты.

— Харрингтон потерял сына, — сказал он. — Вот почему никто из них, кроме Джареджа, не сказал ни слова. И Джаред бы ничего не сказал, если бы не был вынужден отвечать на вопросы.

— Раньше, если бы кто-то потерял сына, это бы не остановило Харрингтона, — зло сказал Дрейк. — И как это вдруг все так подобрели к этому сукиному сыну?

Майк посмотрел на адвоката.

— Вы откуда, Дрейк? — спросил он и только через целую минуту осознал, каким тоном он задал этот вопрос.

«О, Господи! — подумал он. — Я должен был предвидеть. Начинаю разговаривать как настоящий обитатель раковины». Он запрокинул голову и расхохотался.

— Из Нью-Джерси, — сказал Дрейк, глядя на хохочущего Майка. — А вы?

— ИзПейтон-Плейс, — сказал Майк. — Через Нью-Йорк, Питсбург и другие точки на юге.

Мужчины с Каштановой улицы сели в машину Харрингтона.

— Интересно, а где сегодня Чарльз Пертридж? — спросил Дрейк.

— Дома в постели, гриппует, — сказал Майк. — Но если бы он был здесь, он бы вернулся на Каштановую улицу вместе с остальными в машине Харрингтона.

— И все равно, — сказал Дрейк, выбросив сигарету. — Кончились старые времена. Хребет «Каштановая улица» сломан.

— Может быть, — сказал Майк и вышел на улицу.

Как-то утром, в один из солнечных майских дней Бак Маккракен впервые осознал значение слов, которые слышал годами.

— Тесен мир, — говорили люди, но Бак всегда молча протестовал против этого.

Мир огромен, думал Бак, миллионы миль ввысь, вглубь и ширину. Пусть-ка попробует тот, кто говорит, что мир тесен, пройти как-нибудь от Пейтон-Плейс до Бостона. Может, тогда они заткнутся и поймут наконец, какое чертовски большое место этот мир.

В то утро Бак сидел у стойки в ресторане Хайда. Он всегда сидел в самом конце, но это случалось не очень-то часто, так как каждый знал, что это «место Клейтона Фрейзера». Кто бы ни сидел на этом месте, стоило появиться Клейтону, человек сразу вставал и пересаживался на другое место. Баку нравилось сидеть в конце стойки, потому что это было рядом с окном, выходящим на улицу Вязов, и оттуда он мог поглядывать на черную машину шерифа, припаркованную у обочины. Бак гордился своей служебной машиной. Он следил за ней, она всегда была вымыта, и Бак с любовью смотрел на нее. Приезжий вошел в ресторан, и Бак с улыбкой отвернулся от окна.

Коммивояжер — сразу определил шериф, хотя сам делал вид, что совсем не смотрит на вошедшего. Он попивал кофе и, казалось, задумался о чем-то своем, когда приезжий заговорил.

— Город выглядит совсем по-другому, чем в тот раз, когда я проезжал здесь в последний раз, — сказал он.

Бак без интереса посмотрел на него.

— О, часто проезжаете по этим местам?

— Слава Богу, нет, хотя, как я говорил, город прекрасно выглядит сегодня утром. В прошлый раз я был здесь зимой. Был страшный снегопад, и ветер дул со страшной силой. Ну и ночка была, я вам скажу Я не мог выбраться из Уайт-Ривер и провел там ночь. В ту ночь я подбросил сюда одного парня, от самого Бостона. Спросите его. Он вам расскажет, что это была за ночь.

— Парня отсюда? — спросил Бак, пытаясь вспомнить, кого не было в городе во время затяжной метели.

— Точно, — сказал коммивояжер. — Военный моряк. Не могу сейчас вспомнить, как его зовут, но он мне говорил. Боже, как он говорил! Пьян всю дорогу, от самого Бостона!

— Моряк, вы говорите? — сказал Бак, вставая, когда в ресторан вошел Клейтон Фрейзер. — Не могу вспомнить ни одного моряка из местных, приехавшего прошлой зимой. А ты, Клейтон?

— Неа, — ответил Клейтон и взял чашечку кофе, которую поставил перед ним Хайд. — А ты, Кори?

— Нет. Я не знаю такого.

— Послушайте, — сказал коммивояжер, разволновавшись от того, как встретили его рассказ, — этот человек отсюда, это точно. Он мне говорил об этом. Он служил во флоте. Я подобрал его в Бостоне и довез сюда. Он сказал, что едет домой навестить детей и что он не был дома с 39-го года.

Бак, Кори и Клейтон переглянулись. Лукас Кросс, как один, подумали они, но не дали возможности приезжему получить удовлетворение от того, что он загнал их в тупик.

— Какой он из себя, этот парень? — спросил Бак, с подозрением глядя на незнакомца.

— Ну, я не помню точно, — ответил тот, чувствуя себя не очень уютно. — Он был большой.

— И я тоже, — сказал Бак, — это был я?

— Нет. Нет, конечно, нет. Этот парень много пил. Это я помню.

— Ну, это делает его похожим на многих в городе, — сказал Кори Хайд. — Это все, что вы помните?

Незнакомец задумчиво почесал скулу.

— Было что-то еще, — сказал он. — Что-то в том, как он улыбался. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь еще так улыбался. Когда этот человек улыбался, у него двигался лоб. Просто с ума сойти, никогда такого не видел. Я никогда этого не забуду. Если когда-нибудь еще его увижу, обязательно узнаю эту улыбку.

— Послушайте, мистер, — спокойно сказал Бак. — Мне кажется, это вы пили в ту ночь. Я прожил всю жизнь в Пейтон-Плейс и никогда не видел человека, который бы улыбался лбом. Видимо, это вы пили тогда, а я не люблю ребят, которые проезжают через мой город в пьяном виде.