Наш знакомый Урггх плелся в хвосте унылой колонны то ли пленников, то ли работников. Будущее — о нем не больно-то питекантроп и задумывался, предпочитая жить днем сегодняшним. А сегодня особых благ не обещало. Хотя то, как обращались с ними люди, говорящие с Ужасом Степи, противоречило его здравому смыслу. Как поступил бы сам Ургх? Скорей всего, он просто прогнал бы наглецов из угодий орды. Или перебил бы. Или отдал бы Ужасу Степи, что бы задобрить зверя. Поймавшие не сделали ни так, ни этак. Вместо всего перечисленного они вели их куда-то, и каждый член орды знал — к привалу его будет ждать восхитительный кусок свежепожаренного мяса, истекающий соком, и главное — посоленный! Уже за это лакомство орда готова была идти, куда прикажут, и делать, что прикажут. До определенного предела. Понятие необходимости работы за хлеб насущный и другие радости бытия у людей племени еще не сформировалось, а «завтрашнего дня», как понятия, у них не существовало.

Проинструктированный Учителем, Антон не особенно гнал людей и не пытался агитировать их за лучшую жизнь. Люди шли целый день. Доходили до пищи, оставленной на зажженном костре идущими впереди охотниками, обычно — бык или пара оленей, и устраивались на ночь и утро следующего дня. Иногда пищи хватало до ночи, но когда была обгрызена последняя кость, племя поднималось и шло к следующей указанной Антоном точке. И так изо дня в день. Наконец Ургху надоела эта монотонная ходьба в никуда. На привале, воспользовавшись беспечностью старейшины, он ухватил огромный мосол — берцовую кость крупного бизона с остатками мяса на ней, и был таков — ухнул в черноту неприветливого леса. Если бы он мог лучше выражать свои мысли, то возможно подбил бы на побег и еще кого — ни будь. Но возможности коммуникации у него были ограничены примерно в пределах двухсот слов. Поэтому беглец был один. Орда потери бойца не заметила, отнеся к нормам естественной убыли стада — ну, поужинал неосторожным ночной хищник — бывает. Антон почесал в затылке, для него побег «из под стражи» был событием хоть и неприятным, но не фатальным — никто его ругать за это не станет. Посокрушавшись, он велел продолжать двигаться по указанному ему маршруту. Без особых приключений орда достигла распадка, где планировалась каменоломня, и первым делом приступила к сооружению жилищ. Родственники впервые узнали о возможностях не только охоты стадом, но преимуществах коллективного труда. Сообща, под руководством людей Кремня, сведущих в обработке камня, люди орды расчистили две большие пещеры рядом в скалах, сделав их пригодными для жилья. Антон немного поломал голову — из-за привычки жечь костры, в пещеру было не войти, поэтому для костра оборудовали нечто наподобие очага, углубленного в землю, и сделали сбоку дымоход, который вытягивал из помещения дым. Для трубы и дымохода использовали камни и глину, и того, и другого было в достатке. Перед пещерами всем племенем оборудовали площадку, засыпав ее мелким щебнем и песком, а по краю — большими камнями, преграждающими проход к очагам. Особо Антон постарался, сделав просторные лежаки. Как ни странно, это отучило троглодитов справлять нужду поблизости от «спальных мест». Принимая пещеру и площадку перед ней как одно большое гнездо-шалаш, люди волей неволей стали справлять естественные надобности в одном отведённом для того месте. Первых шаг к санитарии был сделан. Потом началась и работа, с непременным поощрением сделавших больше и лучше. Разбив трудоспособную часть племени примерно на две части — обработчиков камня и переносчиков с тачками, Маленький Антон добился непрерывного потока материала к реке Бобровке, где планировалась плотина с небольшими валунами по тридцать-сорок килограммов, почти нетесаными, и к берегу с материалами двух типоразмеров — плитняка для мостовых строящегося поселка, и камнями для фундаментов сооружений. За остаток летнего сезона «наши лохматые друзья» как их иронично называл командир Стражи, переделали титаническую работу. За эту работу их всячески поощряли, и скоро наши ребята с изумлением увидели, что некоторых людей приходится в прямом смысле гнать с рабочих мест — после пяти часового рабочего дня, да еще и с перерывом, троглодиты норовили остаться, что бы выработать еще камень-другой и получить дополнительную оплату — украшения, выделанные шкуры. Больше всех в шоке были девчата из пошивочной, когда новоприбывшие женщины в ультимативной буквально форме потребовали обучить их работе с пряжей, вязанию и шитью! Вот это был номер — развернулось этакое каменновековое коммунистическое соревнование (первобытный коммунизм же, как никак?), в котором результат сложился таким образом: по обработке пряжи из крапивной кудели, от добычи сырья, до прядения конечного продукта первое место принадлежало ловким и невероятно сильным пальчикам женщин-питекантропов. По другим «дисциплинам» они пока отставали, но несколько мужчин пристроились к кожемякам, и стали вырабатывать на равных отличную дубленую кожу и замшу, имея мощнейшие ладони, они с легкостью мяли шкуры бизонов и носорогов, попадавшие по товарообмену, не прибегая к мялкам и валкам. Троглодитская замша до сих пор, знаете, очень высоко ценится на рынке.

Что самое интересное — как-то так получилось, что питекантропы оказались невероятно способными к счету. Почему так — непонятно, но как только им объяснили десятичную систему сложения, они стали считать в уме, спокойно складывая, умножая и исполняя прочие действия с десяти, а то и двадцатизначными числами. Один из старейшин, с трудом расспрошенный мной впоследствии на эту тему, очень удивился.

— Ты же сам говорил, что десяток — это количество пальцев на руках, так?

— Так. А теперь — представь себе в уме эти совершенно конкретные числа, например, как количество камушков на глине, разложенные в порядке, десятками…. это же так просто…

Поможет мне Творец все это представить — но только при необходимости, сам я заниматься этим не желаю! Я и со счётами-то не дружу!!!

Так и стали потихоньку вживаться в наш союз люди, следа которых уже не должно бы быть с сотню тысяч лет. Последние реликты нижнего палеолита, на деле оказавшиеся не такими уж и реликтами. Как и неандертальцы, эти люди тонко чувствовали и понимали музыку. И в редкие визиты к ним того же Ромки, почти умоляли его сыграть что либо, застывая в немом восхищении. Посещение наших праздников с концертами стало для них тоже своего рода ритуалом, после того как удалось приобщить людей к основам гигиенических правил. А это приобщение дало результат в виде опять же низкой смертности детей. Палеоантропы не стали дожидаться «официального» отправления экспедиции за родственниками, отправленных мной с Кла и Мадой, а проявили инициативу — племя за одну только осень увеличилось на сотню мужчин и женщин, призванных отдельными гонцами в благодатные и безопасные места при озере Тургояк. Направленные на север, где кочевали редкие семьи питекантропов, старейшинами, археоантропы — посланники быстренько разъяснили сородичам, что есть на свете благодатное место, где не нужно рисковать жизнью, охотясь на сердитых мамонтов и носорогов, а можно получать вкусную еду и теплую одежду за сущую ерунду — перетаскивание и раскалывание камней, копание земли в охотку, где можно научиться интересным вещам, и поиграть в такие интересные игры с соседями, что вовсе не гоняются за тобой с дубиной, а помогают, чем могут.

Поздней осенью, довольный Маргх возвращался домой «на побывку» с острова Веры, — он гордо вез полученные за работу в кожевенной мастерской украшения, на боку его на хорошем ремне находился нож в собственноручно пошитых и украшенных ножнах. Мешок с деликатесами, которые в племени пока было маловато, — солидной порцией соли хорошей очистки, например, оттягивал приятно плечи. Он представлял себе радость матери и отца, визг сестренок и братишки, счастье родни при разделе подарков. На душе было легко и радостно. Вдруг с нижней ветви с шумом свалилось что-то мохнатое и вонючее. Ба! Да это дружок детства — Ургх, пропавший летом, когда орда откочевала на эти берега и перестала быть ордой, став частью нового могучего племени. Маргх не стал атаковать первым, он ждал реакции от Ургха. Стоящее на полу четвереньках перед Маргхом существо мало напоминало даже того Ургха, которого он знал по детским играм. Ургху его друг детства казался теперь существом из другого мира. Так и стояли — один, сжимающий толстый сук, заменивший сломанную дубину, другой — бронзовое кхукри великолепной островной выделки с удобной рукоятью из мамонтова бивня. Наконец Ургх решился нарушить молчание. В коротких словах — полувскриках — полурычании между ними пошел разговор. Ургх, которому изрядно надоело скитание по лесам в одиночестве, пытался присоединить к себе в качестве второго члена нарождающегося (как он думал) стада своего детского приятеля. Прыгая и вскрикивая, он приглашал соплеменника даже — небывалое дело — разделить с ним трапезу, соблазняя лежащим в кустах трехдневной свежести оленем, пугая жестокостями членов племени говорящих с Ужасом Леса. Получалось плохо. Примерно — как если бомж соблазнял бы приятеля, чудом вынырнувшего со дна жизни и не упустившего свой шанс, вернуться к мусорным бакам и вонючим подвалам, от чистой одежды, хорошего питания и заботы близких к полуголодному существованию и страху перед каждым проходящим мимо полицейским. Кончилось тем, что Маргх сказал: