Инна, нарочито потупив взгляд и нахмурив бровки, отвечала ему:
— Я отлично помню, мой желанный,
Как в далекий некультурный век
Миловидной полуобезьяной
Увлекался получеловек.
Я была тогда, конечно, дура
И мужчин не знала до конца.
Штопала порвавшуюся шкуру
В поте волосатого лица.
Шли века, мужчины стали бриться,
И, меня оставив в дураках,
Ты ушел за крашеной девицей
В туфлях на высоких каблуках.
Слова этой шутливой песенки некоторые приписывают отцу А. Меню. Другие (их большинство), считают их народными из-за великого множества вариантов.
Парочка ребят-мамонтов, нарочито кривляясь, изображали страстное аргентинское танго. Веселье, вынесенное благодаря первым теплым вечерам снова к большому костру, набирало обороты. А в женском доме, на груди у вечной исповедницы — нашей Клавы, ставшей этакой общественной жилеткой для женской части поселка, прямо излучавшей доброту и сочувствие, рыдала Ирка Матниязова.
— Я точно убью этого гада. Паразит, только и знает, что дразниться, подкалывать! А он мне нра-а-а-а-вится…. Эту гадину Лесную Лань вместе с ним укокошу, куда он — туда она, и говорить не умеет толком, а туда же — Ант-о-о-о-о-шча! Ненавижу! Тварь!
Великанша гоминида сочувственно ворчала, нежно гладила подругу по голове, посылала успокаивающие мыслеобразы, утешала. Как маленького ребенка, она взяла девушку на руки и стала укачивать, а та рыдая, упирала заплаканную рожицу в платье своей огромной няньки. Влюбленной девчонке было невдомек, что двумя часами раньше, в ту же подушку плакала разлучница — Лесная Лань, жалуясь на другого гада — брата названного Антона, Зоркого Оленя, который на нее внимания не обращает, как за ним ни ходи. Забыв рядом с Клавой немудреный браслет, вспомнив о пропаже, вернулась с посиделок Лань. Увидев предполагаемую соперницу, в лучших традициях женских схваток без правил вскинулась на нее Ирка:
— Че пришла? Счас прибью, чтоб моему другу на глазах не моталась, ты…… дальше пошли выражения ненормативной лексики, подразумевающей, что девушки подозревают друг дружку в порочащих связях со всеми жителями окружающих лесов, рек и полей, что…. В общем, дальше неинтересно, потому что, окончив членораздельно изъясняться, дикими кошками дамочки бросились друг на друга и вцепившись в волосы, покатились по широкой, как проспект лежанке, шипя и царапаясь. Ирка могла бы, используя знание единоборств, запросто убить свою соперницу — навыков хватало. И Лань вовсе не отличалась робостью, присущей своему тотему, а тоже могла при случае сладить и с взрослым мужчиной, если он из другого племени — набралась навыков на занятиях. Но сейчас — дрались извечным женским способом две разнесчастные девицы, отстаивающие свое право у воображаемой соперницы на понравившегося им парня.
— Я тебе за моего Оленя глаза вырву!
— Не тронь Антона!!!
Забившись в угол от греха, на шоу смотрела зрительница концерта — Клава. Затем, опасаясь за целостность кожного покрова участниц, а более того — за сохранность лежанок, она аккуратнейшим образом сграбастала обоих за воротники огромными ручищами, и отнесла их, вопящих и вырывающихся, к озеру. Немного подумав, укоризненно покачав головой, гигантопитек размахнулась, и послала орущих на разные голоса девиц в озеро, по краям уже оттаявшее. Вынырнув, со скоростью хороших глиссеров, те атаковали уже свою утешительницу. Бедная не ожидала этакой наглости и была соединенными усилиями повергнута в воду, из которой свечой вылетела обратно, но хватать скандалисток повременила, потому что пришедшие в себя они посмотрели друг на дружку, и по очереди сказали:
— Ну и ладно, забирай своего Оленя. Я к нему на шаг не подойду — насупилась Лань.
— Сдался мне этот Антон. Пусть над тобой теперь прикалывается…. То есть что — что? Так тебе Олень нравится? Спросила Ирка.
— Ну да. Тебе? Переспросила Лань.
— Мне твой Олень и не сдался — мне Антон нравится…..
Ставшие в мгновение ока лучшими подружками, разрешившие свои сомнения бросились реветь уже в объятия друг друга. Гоминида постояв, пожала плечами, сгребла их снова под мышки, и двинула в баню — отогревать хулиганок, да и самой слегка попариться. Любила она это дело. Не без того. А тут такой великолепный законный повод.
Над нашими головами синим куполом расстилалось вечное небо, несущее на крыльях ветра легкие облака. Стаи летящих на север перелетных птиц звенящими криками выводили ликующую музыку пробуждающейся природы, созвучную возвышенно легкому состоянию души. Мы с Элькой лежали на спинах посреди небольшой поляны, как посреди Вселенной и бездумно глядели вверх, наслаждаясь редкими минутами полного покоя и расслабления.
— Дим, а ты ничего мне не хочешь сказать?
— Я люблю тебя….
— Нет, я не об этом…. Хотя и это услышать тоже приятно…. Скажи, когда мы с тобой поженимся по-настоящему?
— По настоящему, что?
Я поднялся на руке и посмотрел на Эльвиру сверху.
— Мы ведь уже вроде бы женаты… В глазах у всех…
— Вот именно — в глазах… А давай устроим настоящую свадьбу… С музыкой, застольем, играми… ну, ты что слепой — смотри — если тебе все равно, то нам, женщинам, вовсе не безразлично, как все должно происходить… ведь это…. Это….
Эльвира запнулась, не находя слов. Я было возразил:
— Вроде неудобно как-то перед ребятами, что они подумают — учителя устроили себе развлечение…
— Нет. Правду еще мама моя говорила — вы, мужчины в этом деле — как слепые! Ты посмотри вокруг — Антон с Ириной, Олень этот наш бестолковый с Ланью, даже Чака подходил насчет того, что бы с Мадой жить ему разрешили официально! А ты — слепой!
Она обличающе ткнула в мою грудь пальцем.
— И, в конце концов, я тоже хочу — что бы все по-настоящему, что бы пел хор и я — в белом платье с тобой… в храме… и стол, свадебный веселый — обязательно! А ребята просто тебя боятся — они смотрят на тебя, как ты в дела занырнул, как сом в омут, и вокруг себя не смотришь. Все — давай, давай, племя, племя, племя…. А ребятам весна мозги напрочь посшибала, тем, что постарше. И вот еще что, дорогой.
Тоном правящей королевы, (Ну, а кто же она еще? На самом-то деле, если не королева, так уж по крайней мере — княгиня-матушка, вон как к ней за советами бегают матери уже четырех племен, живущих на территории побольше Московского княжества), отчитывающего супруга за упущения в управлении государством, она сурово заявила:
— Кто мне день и ночь твердит о том, что надо вводить прогрессивные общие обычаи? Не ты ли, супруг драгоценный? Вот и вводи. Пусть теперь и в племенах перенимают, как к женщине относиться надо. А то — дубиной по башке, и в пещеру на шкуру!
Я призадумался. Действительно. То же хороший обычай. В смысле — не дубиной, а это, свадьба, конечно…. И значение женщины в обществе поднимет — хорошо получается. Нет, вот ведь — вчера еще малявка в рот глядела — ах, да ах, а теперь поучает…. И правильно поучает, между прочим…
— Ну что, о чем задумался супруг богоданный?
— О том, что вас, женщин надо носить на руках.
— Правильно рассуждаете, Дмитрий Сергеевич….. довольной кошкой прищурилась жена.
— А на шею вы забираетесь самостоятельно!
— Ах… ты! Гибко вскочив, Елка бросилась за мной вдогон.
Ну тут-то было. Я то же вместе с ребятами хорошо прибавил в физических показателях, и хоть и раньше занимался физподготовкой наравне со всеми, но таких энергозатрат раньше, мне не приходилось испытывать. Я несся по тропе, убегая от Эли, не подпуская ее к себе, а расшалившаяся подруга летела следом, приостанавливаясь для того, что бы ухватить с земли приглянувшуюся шишку и запустить ею в меня.
Выбежав почти что к лагерю, я наткнулся на чинно идущих рядком Антона, Оленя и Ирину с Ланью.
