— Ну и что. Все равно — ты организовал. Я все время говорю ребятам — хорошо, что с нами Дмитрий Сергеевич, он пропасть не даст… Ведь не дашь?

— Да вы и сами с усами… Захвалишь. Пошли к детям.

Если переправа через залив прошла благополучно — никто не сверзился в воду, не умея плавать, то на берегу нас ждал скандал в благородном семействе. Неандертальцы и кроманьонцы. И те, и другие обладали тысячелетним перечнем обид друг на друга и пламенной «любовью» друг к другу. Кошка и собака — классический пример вражды — для этого случая пример мирного сосуществования и нежной братской любви. Уф. Доплыли вовремя и приняли посильное участие в растаскивании в стороны мигом озверевших представителей параллельных ветвей человечества. А тут такая несправедливость — эти грязные ночные животные (С точки зрения кроманьонцев, после недели дождя и грязи, одетых в мягко говоря — рванье из лоскутов шкур, грязных, покрытых коркой шелушащейся коросты) имеют неслыханную наглость быть: а — упитанными, б — чистыми, в — одетыми в кокетливые юбочки и что-то типа лифчиков, а на руках, в ушах, во всех местах, куда фантазия женщины может их разместить — имеют наглость носить доселе невиданные ими украшения из бронзы и золота! Колечки, сережки, бусы и браслетики мелодично позвякивали на ходу, придавая движениям, исполненных звериной грацией женщин своеобразный шарм. Не меньше драгметаллов было на моих девчонках — ха, нашли дурочек, разве ж они себя обидят! И вот такой вызов — животные, которых только гнать и бить — на равных общаются с полубогами, носят то же, что и они… В общем, небо рухнуло!!! Срочно — дрыном по несправедливости!!! С помощью наших ребят, пинков, затрещин, и, чего греха таить — чьей-то матери — высокие «общающиеся стороны» растащили, и я стал держать такую речь:

— Объясняю для всех! Пусть помогут мне, кто лучше знает речь наших новых людей! Я не допущу ссор и драк в нашем племени. Поднять руку на члена племени — табу. Если тебя обидели — иди ко мне, обещаю справедливый суд. Украшения, которые носят наши люди — это знак заслуг перед племенем. Помогайте друг другу, учитесь — и у вас будут еще лучше! Разве люди Кремня и Мамонта глупее ночных людей? Нет! И люди Ночи (Я узнал, что неандертальцы себя так то же называли) — такие же наши братья и сестры! Кто обидит их — будет иметь дело со мной!

Краем уха слышу, как Мудрый Кремень осведомляется у Антона Ким, о том, что эти «ночные» то же дети великого вождя Рода? Получив положительный ответ, восхищенно кивает мне головой, силен, мол, мужчинка! И тут успел! (Нет, я точно с этой корейской язвой поступлю по рецепту президента, заставлю построить каменную дорогу до сортира, и в конце пути — там же и замочу!!!)

Для прибывших день сюрпризов продолжается — не помню, писал ли, но Антошка Маленький, он же — Антон Иванович Рябчиков, он же — Рябчик, куда без этого, он же — Лумумба, — воспитанник интерната, по национальности — конечно, русский, по антропологическому типу — африканец. Проще говоря, негр у нас Антошка. Этот товарищ выбирается из землянки — дома, где отдыхал от ночного дежурства, сладко потягивается, и заявляет:

— Че за шум, а драки нету? Или все закончилось, и я опоздал? А это что за… негры (!) к нам понаехали? О, Дмитрий Сергеевич! Вы вернулись, классно, у нас столько всего… Э, обезьяна нерусская, ты че на меня зенки вылупил? (Это Кремню, который тянется дрожащей рукой к нему) Первый раз человека с темной кожей видишь? Ну смотри, дярёвня. Можешь даже потрогать — так и быть….

— Рябчиков, я то же искренне рад тебя видеть. За «дяревню» и «обезьяну», по отношению к человеку, в честь такой радости — всего один наряд вне очереди. Эльвира Викторовна, озаботьтесь, пожалуйста, определить молодому человеку фронт работ.

— Ну вот, так я и знал, — заявляет Рябчик — сплошной расизм и великодержавный учительский шовинизм! И шустро ныряет назад, в спасительную темноту, пока от старших не прилетел подзатыльник.

— Вождь!!! В глазах Мудрого Кремня неподдельный ужас, смешанный с благоговением.

— Ты настолько велик, что тебе служат даже младшие подземные духи! А куда он скрылся?

— Кто?

— Ну, этот, дух земли?

— Пошел готовиться к работе на славу племени.

— Ну, ты велик…

Оставив богословские вопросы, я направляюсь, пока на столы выкладывается немудреная снедь, принесенная нами, и готовится торжественный общий обед, осмотреть изменения в лагере. А их, изменений много — под мудрым руководством Елки — куда до ней родной компартии — лагерь приобрел из обжитого вид просто уютный. Появились новые строения, дорожки между ними размечены щебенкой.

— Почти не собирали ее — все отходы от каменных дел и гончарки. По бокам — камни, что нашли поблизости, в кокосовый орех величиной. Между каменьев — смесь черепков, щебня и песка. Извилистые аккуратные дорожки радуют глаз, между ними посажены клумбы из дикоросов — саранки, тигровой лилии, кажется ириса и чего то еще. Симпатично. Новоприбывшие девчата с явным интересом присматриваются к клумбам — сарана нешуточное лакомство каменного века — вкусно, сладко и питательно! С ходу объявляю табу на съедение саранки из клумб под угрозой изгнания. Утром посмотрим — подействовало или нет.

— Ох, я дурочка! Я же главную новость Вам… Тебе… с непривычки сбиваясь между ты и вы, восклицает Эля. У нас с Ромой Финкелем случилось тут такое…

— Что случилось? Мгновенно встревоживаюсь я.

— Ничего страшного, он у нас теперь кроме всего с помощницами из племени пчелами занимается. Лучше пойдем к нему — здесь недалеко, с километр, там все и узнаете. Девушка увлекает меня за собой и почти бегом через чащу по едва заметной тропе ведет на пасеку. Пасеку! А как иначе назвать — Ромиными и Игоря стараниями у нас пять ульев, стоят они на поляне недалеко от старого тиса, и по словам Эли, скоро сбор меда. Я просто наслаждаюсь запахом сосновой разогретой на солнце смолы, еще какими-то медвяными ароматами августовского полдня… мирно гудят насекомые, и среди них немало пчел. Мы выходим на полянку, где расставлены египетские варианты ульев — глиняные, из двух этажей круглые сооружения с соломенными крышами на ножках. В противоположном конце поляны стоит этакая избушка имени Нуф-Нуфа — плетеный домик из прутьев, покрытый листвой и ветвями. Я зашел в дом, на скамье спиной ко мне сидел парнишка, и что-то голосом Ромы Финкеля напевал-мурлыкал. Но это был не он! Рома был горбат и прихрамывал — после случившейся аварии. Этот малый — слава Богу — никаких намеков на горб не имел, сидя на скамье, он отставил назад правую ногу — совершенно нормальную! Подавшись вперед, он напевал девочке из племени неандертальцев незамысловатую мелодию, а она ее повторяла, не словами, а так — ля-ля-ля-ля! Типа сольфеджио.

— Я же просил нам не мешать! Только если Учитель приедет — позвать меня встречать, видите же, я с Ладой занимаюсь — она такие успехи делает, и потолковее наших некоторых будет, у ней музыка в душе, а не в облаках, — вот она. А наши обижаются — неандерталку учишь, а нами брезгуешь! Да не брезгую я, просто время тратить… Бурчит парень, не оборачиваясь. Он оборачивается, и радостно кричит — Ой, Дмитрий Сергеевич! Мы Вас так ждали, мы концерт приготовили, к Вашему возвращению, сегодня закончили учить новую вещь, будет классно, да мы все Вам покажем, что выучили, да Лада? Девочка с достоинством кивает.

— Дмитрий Сергеич! А че вы так на меня смотрите? Как-то не так?

— Я не могу понять, Рома, что с тобой произошло?

— А что не так?

— Ты выздоровел? Спина, ноги…

— А Вы об этом…. Ну, да. Тут, в общем, я остался на пчеловодстве. Сторожить пролет роев. Их материнский недалеко — в огромном дупле, в чаще лещины — к нему из-за крапивы было не пробраться, а когда девчата крапиву подкосили на ткань, ну, и проход освободился. Только Вы уехали, тут рои и пошли — аж пять штук получилось, Игорь говорил, не может быть от одной семьи, а я… ну вот они, все пять сохранили с моими девчатами из ансамбля, мы тут в свободное время занимаемся… А хотите, я Вам сейчас что — ни будь сыграю, ну хоть, с Ладой…. Мы так готовились, ждали…