Шлеп! И перед ногами втыкается в землю копье. Недолет, однако, слава богу. Жаль — прервали на самых прекрасных, понимаете, мечтях. Нас ждали за «рыночной площадью» люди племени Мамонта, решившие поквитаться. Отряд молодых воинов — считать их некогда, но прилично народу собрали, обормоты, вышел явно за нашими скальпами. Ну, паразиты, я вас познакомлю с достижениями римских легионов в части тактики — до наших дней дошли и используются полицией всех стран для разгона демонстраций. Я вас научу свободу любить!

Командую построить «черепаху», спрятать за щитами людей Кремня и его самого озадачить сохранением порядка. Недовольный вождь рвется в первые ряды, и изрядно мешает под ногами. Прошу руководить советами и навести порядок среди «тыловых подразделений» — ибо кто, как не великий вождь способен сохранить порядок под копьями. Потом, де, когда дело до рукопашной дойдет — дадим ему оторваться (надеюсь — не дойдет!). Строй замирает, за щитами укрылись все. В строю даже девочки — сегодня они тоже держат щиты, а не луки. Кому деревяшками — камушками швыряться, и так найдется — мамы, идущие с нами и детьми, поразобрали камни с земли, кто что нашел, в руках вождя — новенькая пальма, которую он уже украсил затейливой окраской древка. Мы стоим стенкой. Оппоненты тоже замирают на приличном — до пятидесяти метров расстоянии, потом начинают орать, примерно о том, что бы им отдали оскорбившего их Антона, все, что с собой принесли, и прочая, и прочая и прочая.

Зоркий Олень переводит мне речугу, толкаемую чумазым представителем мамонторылых, и напрашивается ответить, дескать, он знает, что в таких случаях говорят. Нехотя разрешаю.

Сбросивший рубашку Олень выскакивает в сторону противника за линию щитов, начинает извиваться всем телом, очевидно — строит противнику хари попротивнее, и заявляет, на языке «мамонтов», не сильно отличающемся от «кремниевого» примерно следующее, что: «Пришедшие — достойные своих папаш дохлые, де шакалы, пирующие на трупах гиены, недостойные лизать (демонстрирует тыловую часть организма противнику) настоящим охотникам». Затем следует предложение засунуть свои языки, вымолвившие подобное предложение, в афедроны друг другу, и таким образом двигаться в родное стойбище, пока их всех не отлупили палкой. Как это уже раз сделал недавно его друг Сильный Кремень Антон выйдя против лучшего бойца племени, недостойного называться племенем Мамонта, вооруженного копьем, с тонкой хворостинкой (ну, тут я бы не сказал — шест был мало не в дюйма полтора, а то и два толщиной). Так пусть недостойные прячутся в норы, переименовываются в племя Мыши, и — (апофеоз с апофигеем одновременно, убью Антона, мало что «уотцовил», назначил великим вождем, женил, так еще ребенка такому учит) по русски, коряво: «Русские не сдаюссса! Посол на….!» (так, по приходу в лагерь в нем появится длиииииинная мощеная каменная тропа к… пока не решил куда, но точно знаю исполнителей этого инженерного сооружения! На зачистку сортиров за время похода я уже очередь на полгода вперед расписал.)

Достойный ученик матершинника Антона ныряет за линию щитов, а «юные мамонтята», вначале ошалевшие от выступления Оленя, которого уже в заднем ряду похлопывает по плечу отец, мол, знай наших, молодец — не подвел, вполне себе спич, на международном уровне — осыпают линию щитоносцев камнями. Потом дружно бросаются на нас. Но у них — дружная толпа, а у нас — полноценный, считай десяток римского легиона.

— Р-р-а-а-а!

Ревет толпа, бежит толпа. Потоком, мутным, весенним, несущим мусор и щепки…

…Когда навстречу потоку встал строй щитов, самый молодой из людей Мамонта подхватил с земли камень и швырнул изо всех сил. Эх, отскочил! «Молодец!», — ухмыльнулся кто-то, вслед за ним нагибаясь за камнем. Булыжники застучали по щитам

Мои ребята, как тысячи лет назад (или — вперед?), римские легионеры, выстроились «черепахой» (разболтанной и не слишком умелой, как понимаю я сейчас), и вреда каменный дождь нанес немного. Вскрикнул неудачливый, поймав камень плечом, выставленное из-за укрытия, я проорал команду, что-то вроде «держать равнение, волки тряпичные!», строй щитов дрогнул и медленно двинулся на атакующих.

Это было страшно. Страшно даже нашим союзникам — «кремням». Когда над холмами взмыл общий наш крик: «Барра!», казалось, леса и холмы ответили невиданным до сих пор эхом, в котором слились наша память о прошлом — будущем — походах Святого Олега и Цезаря, атаках чудо богатырей Суворова…

Рукопашная — страшно. Страшно было даже мне. Понимаю, как страшно было ребятам в этот первый бой. Но каждый чувствовал плечо друга в строю, и раз за разом клич древнеримского войска сотрясал воздух, неведомым образом — Бар-ра, Барррр-ра, Барра! В моих ребятах бурлили кровь и отвага воинов грядущих тысячелетий, берущих не числом, а умением, противопоставляющих толпе единый строй братьев по оружию.

Атака сплоченного, единого строя — это просто. И это жутко. Иногда, проверяя выучку Стражи и нашего ополчения, я встаю перед строем и приказываю: шагом — на меня. Строем, молча… Озноб продирает хребет, скулы сами собой твердеют — кажется, я снова на холме, и снова стена щитов глотает склон холма метр за метром, набирая скорость для удара… навстречу неизбежному. И взмывает победный крик, из вроде бы детских ртов, но ревущий как глотка мифического чудовища — «Бар-ра!!!»

Я кричу:

— Подтянись, правый край, не спотыкаться! — рычу на своих, — Четче шаг, засранцы! Не киснуть! Не спать на ходу!

В бою не до реверансов и изящных манер. Сейчас каждый из моих юных солдат должен думать о том, как лучше выполнить затверженное на тренировках, а не о бое — тогда все будет хорошо, и мы — победители.

— Рр-а-а?!

Толпа не уверена. Их много. Напротив — жалкий десяток. Толпа помнит: ей были обещаны невиданные сокровища, а здесь, вместо того, чтобы покорно встать на колени и отдать победителям все… Здесь глотает расстояние бронзовая стена, покрытая чешуей змея… На расстоянии пока еще редкие медные защитные чешуйки панцирей сливаются в сплошное сияние. Так шкура змеиная сияет и плавится бронзой…

Сшибаются каменная стена с волной. Из-за стены щитов змеями взлетели и опустились гири кистеней. Кистень, он хорош и тем, что позволяет поразить врага из-за укрытия — щита. Вопли первобытных… И снова, уже рев разъяренного мамонта, выходящего навстречу горстке охотников, защищающего свое стадо, почуявшего победу — «Бар-ра!!!» На высокой ноте визжат девчонки — это не испуганный визг удирающей по пустынным переулкам парка от насильников малолетней жертвы, а визг атакующей кошки, или, хлеще того — гарпии, пожалуй, так точнее. Ибо кошек я слышал, им далеко до моих валькирий.

Удар толпы принимается на единый щит, шаг назад, кистени и мощнейший удар щитами, враз. Толпа просто летит наземь, люди расползаются на карачках в стороны. Сейчас можно всех перебить без труда — лови и режь… режь… но ярость отпускает так же быстро, как накатила вначале.

— Не калечить! Вязать, кого можно! Кто бежит — пусть!

В ход пускаются веревки, сыромятные ремни. С ловкостью опытных боцманов народ с помощью оставшихся в арьергарде «кремней», упаковывают пленных. Хотя «без подарка» из нападающих не остался никто, но повреждения некритичные, поломанные руки-ребра-гематомы — не в счет. Мои орлы и орлицы сияют как новые пятаки — на них ни царапины. Унылая орда сидит на земле, привязанные к шестам, готовые к транспортировке… двадцать рыл. Молодых рыл, кстати. Опять вопрос — куда теперь с этаким то счастьем? Удрало всего человек пять. Преследовать не стали. Кто это счастье на себе потащит? Мдя. Ситуация — нападение злых татаровей на Илью Муромца: «Иде ж я вас, поганыя, хоронить-то буду, ась?»

Надо решать проблему. Осматриваю нападавших. Ира и Лена помогают наложить лубки на руки, ребра — заживут сами. Пара связанных валяется без сознания. Выясняется — один не пришел в себя с момента атаки, его «отоварил» Рома Ким, простым ударом тупого конца копья — пяткой или как его еще называют, подтоком, в нервный узел. Второй — кусался при упаковке. Приложил сердешного наш вполне себе Зоркий Олень, кистенем за непослушание. Толпа из племени Кремня во главе с достойным вождем, прыгает вокруг пленных, кривляется, швыряется кусками земли и экскрементов, плюется, норовит ударить. Выставляю вокруг пленников троих часовых, и провожу с вождем короткое совещание, на предмет, как поступают с пленными в таких случаях. Тот озадачен — на его памяти таких эпохальных бескровных побед не случалось… обычно в стычках или погибало один-два человека, или, поорав и побросавшись булыжниками разбегались восвояси. Раненых или свои с почетом добивали, — поломанная рука — не охотник, лечить не умеют, или чужаки, если свой оставался на покинутом поле боя… В дальние древние времена были племена, которые отправляли пленников на костер с гастрономической целью… но в случае обилия животной пищи, как тут, на Южном Урале, обычай каннибализма не прижился.