Что бы занять людей, приехавших с вождями на совет, затеяли большую стройку металлургических цехов на пустыре. От цехов провели неглубокий подземный ход — траншею, присыпанную землей, до стены внешней части города. За работу платили новыми деньгами. Док сработал пресс, и монетный двор неолита работал и день и ночь. По месту размещения цехов были соображения следующие. Если случиться нападение — цеха не страшно будет оставить врагу, пока будут грабить — люди сбегут по подземному ходу к городу. Народ работал с энтузиазмом, потому что впервые в этом мире общий труд был объединен не только общественной необходимостью, но и стимулом оплаты за труд.
Работникам обещали за неделю выплатить по стрелке, а «ударникам труда — больше». На рынке уже вовсю ходили «стрелки», «копья-копейки», «ножи-ногаты», кто-то по непроверенным данным, наторговал на целый рупь, кажется это были неугомонные мои друзья Дети Волка, которым я всерьез хотел предложить сменить тотем на лису — уж очень хитры и изворотливы, прирожденные купцы-деляги.
Но денежный обмен, надо признать, носил со всех сторон характер больше эксперимента, чем серьезного торга на деньги. Но я помнил из истории, на Руси вплоть до революции, да и после нее в трудные годы натуральный обмен никогда не прекращался — то затихая, то возобновляясь в трудные для страны времена. Даже в современном мне Гражданском кодексе понятие мены имеет равную юридическую силу в части приобретения права собственности вместе с куплей-продажей. Поэтому особо и не заморачивался — приживется — хорошо. Насильно прогрессорствовать я не собирался. Главное — что бы количество денег в обороте было обеспечено товаром. Если нарушить этот принцип в экономике сразу появятся «пирамиды», «фондовые рынки» и прочая дрянь — финансовые инструменты и биржи изобретут и без нас.
Две новости промелькнули одна за другой — первая меня не обеспокоила, а даже заставила вздохнуть с облегчением. Сбежал из под стражи — а верней, вместе со стражей, прихватив домочадцев и немногочисленных приверженцев Безымянный. Ну, и бес с ним. Может и было бы верней для собственного спокойствия придушить гада в темном углу, но не хотелось начинать с казни. Пусть это проторенный и испытанный тысячелетиями путь для новой власти, но тащить к светлому завтра по трупам сегодня общество древнего города — не хотелось категорически.
Вторая — нашелся юный вундеркинд Слад. В нашем лагере. Женщины приютили парня, заглянувшего по любопытству посмотреть на необычных пришельцев, да так и оставшегося, ни в какую не желая вернуться. Он на коленях умолял Иру Ким оставить его и позволить учиться, еще даже не зная об изменении своего положения с бесправного младшего послушника на ученика самого Верховного. Но узнав — своего решения не изменил, и все-таки упросил молодого жреца отправить его на учебу, с обещанием вернуться на родину позже, как только узнает побольше от пришельцев. Парень впитывал новое как губка, и, пользуясь неизвестными нам пока приемами запоминания, рвался к знаниям неудержимо, как носорог на врага. Чадо ходило хвостом за взрослыми — верней такими же почти как он, моими учениками, въедливо вопрошая: «А это как? А это почему? Их чего сделано это? А как записать это слово? А как сказать?» и так далее. Сказанное один раз парень запоминал намертво. Мое удивление было безмерным, хотя вроде бы и пора бы удивляться перестать возможностям людей нового мира, когда за неделю паренек научился писать и читать, и, не откладывая дела в долгий ящик, к удовольствию Верховного, принялся записывать изустную историю своего народа, систему счисления, преподанную ему жрецами. Когда же он с помощью примитивной подзорной трубы с линзами из горного хрусталя — не говорил ли я, что люди Кремня великолепно освоили шлифование? Еще до нас?
Так вот. Стоило показать им принцип колеса и круга, которого они пока не знали, и мы получили великолепные линзы для оптики и прозрачные стекла для маленьких оптических приборов. Слад поглядел на небо в эту самую трубу, увидел там подтверждение своим расчетам, затем — смог снять на сделанную по его заказу астролябию [31], и записать углы склонения светил — я понял, что за вакансию преподавателя астрономии в задуманной мною академии, беспокоиться не приходится. Как и за точность координат при составлении будущих топографических карт. А вот за прибор разгорелась настоящая битва между учителем — Верховным и сияющим изобретателем — учеником. Каждый хотел оставить чудо себе, и я понял, что пока держать эту пару вместе просто нельзя. Ибо и тот и другой, отдавая должное повседневной жизни лишь постольку-поскольку существовать как-то надо, что то есть и чем то тело прикрыть, были фанатами научного познания, и не будь необходимости исполнения как повседневных обязанностей, так и просто необходимости пить и есть — они все бы отдали в жертву науке, не отрываясь от нее ни на миг. За примером далеко не пойду — в час вечернего обращения к Великому Небу с благодарностью за прожитый день, нечто вечерней молитвы для горожан на площади, исполняемой жрецами, ко мне прибежал начальник городской стражи, оставленный на должности, как и многие другие. Доложил, что нет всех жрецов! И куда пропали — неизвестно. Саботаж, что ли? Еще чего не хватало! Я спросил, каков порядок поклонения в таком служении. Мне было пояснено, что люди выходят на площадь, поклоняются небу стоя и глядя в небеса, а жрец или вождь за всех зажигает священные костры в постаментах, и благословляя людей, читает проповеди, ставит задачи, в общем, ничего сложного, но — я на проповеди обычно не ходил, уматываясь донельзя, и сейчас не собирался, а сейчас — жрецов просто нет!
Пришлось выйти на площадь и произнести нечто вроде проповеди, поблагодарив Творца за блага, посланные нам и порекомендовав пастве пореже беспокоить Всевышнего пустыми просьбами, а решать свои проблемы самим. После того, как люди разошлись — мобилизовал таки стражу и своих молодцов на поиски. Жрецы нашлись. Все семеро и еще сколько то помощников. Вся гоп-компания сидела в колодце (!) и ругалась по поводу неверно исчисленного на данный исторический момент положения Сириуса, каковая ошибка была установлена только теперь, с помощью совершенных инструментов. Причем спор высоколобых был безо всяких авторитетов, как и положено в настоящих компаниях энтузиастов от науки, и грозил перейти на личности, сопряженные с тасканием за волосы и постановкой на выступающие части тела фонарей. Наклонившись над местом коллоквиума, я поинтересовался, собирается ли почтенное общество жрецов-астрономов исполнять свои прямые обязанности, а следить за небом — с помощью специально назначенных лиц и в свободное время. Общество посмотрело на меня затуманенными взорами, дескать, кто еще посмел спустить их с горних высей, но узнав грозного вождя Рода, повыскакивало из глубоченного колодца, из которого и днем видны звезды, с проворством пингвинов, выскакивающих на льдину от морского льва, и смущенно потупилось. Прочитав нотацию о небрежении своим пастырским долгом, и недопущении впредь оного, я сурово развернулся, и быстрой рысью удрав за дальние какие то кустики, долго хохотал. Право слово — научный фанатизм и тяга к знаниям — штука заразная! И от кого бы ожидать слов о долге пастырском! От дипломированного, так сказать, атеиста! И слава Богу — ей Богу.
Все постепенно вставало на свои места и находилось всему самое простое объяснение. Я понял, почему окрестные племена не знали металла — знание процесса изготовления меди было тайным знанием, и вооружать соседей медными изделиями элита не спешила, даже от приближенных племен сохраняя тайну. Медь уходила с караванами в дальние стороны — на восток и на закат, а значит, свои союзники и данники поблизости намеренно держались в каменном веке. Мудрый Кремень в свое время как ребенок удивлялся медным и бронзовым орудиям, между тем, не раз видел на советах вождей медь на жителях города. Он не мог представить, что обладатели драгоценного металла могут появиться в его глуши, и тем более — поделиться с ним этими сокровищами! Сколько столетий могло продолжаться такое положение? Неизвестно. Но появился в нашем лице дестабилизирующий фактор, катализатор развития — и история покатилась вскачь. Теперь главным было — не потерять темпа.
