— Шеннон…
— Когда я исчезну, ты женишься на сестре Кахнаваки. Вы будете красивой парой, но…
— Ты никуда не исчезнешь…
— Я исчезну, как только он накажет меня. Ты не веришь мне, но я знаю точно. Я счастлива, что могу попрощаться с тобой. — Блестящие изумрудные глаза умоляюще смотрели на Джона. — Попрощайся со мной. Я не вынесу, если ты не согласишься. Пожалуйста, Джон, скажи мне «до свидания».
— Я не хочу расставаться с тобой и запрещаю это бессмысленное наказание.
— Нет, разреши, иначе я действительно сойду с ума. Неужели ты не понимаешь?
— То же самое сказал Кахнаваки, но я не могу спокойно наблюдать, как тебе причиняют боль.
— Даже если наказание избавит меня от душевных мук? Я не вынесу иной боли! Потерять тебя…
Джон был растерян и встревожен.
— Дай мне слово, Шеннон, что ты никогда не будешь говорить вздор об истории или наказании, если я соглашусь.
— Честное слово.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Джон… Больше всего на свете я хочу выйти за тебя замуж. Если я не исчезну, то выйду за тебя. Если я уйду, ты должен постараться понять… и принять это спокойно. Прошу тебя, Джон, — она умоляюще смотрела в его глаза.
В них царило смятение. Он должен выбрать между наказанием, — но ему трудно вынести причиняемую ей боль, — и расставанием — ему хотелось быть рядом с нею часы, дни, годы. Налаженная спокойная жизнь Джона нарушена, и Шеннон поняла, что ему, даже больше, чем ей, необходимо освобождение от нелепой ситуации. Она осознавала, что в любом случае он найдет успокоение.
— Я люблю тебя, Джон Катлер. — Пальцы Шеннон нежно гладили густые волнистые волосы Джона. Всю свою любовь, страсть она вложила в поцелуй, который связал их через века. Его поцелуй, нежный и горький сказал Шеннон, что какая-то часть его души поняла ее.
— Простись со мной, — тихо попросила она.
— Не могу, — он с трудом улыбнулся и прижался щекой к ее щеке. — Это начало, Шеннон, а не конец. Клянусь тебе.
— А если я исчезну после наказания?
Ему надоело выслушивать вздор.
— Ты никуда не исчезнешь! — раздраженно сказал Джон.
— Окей, окей, — Шеннон отошла от него и попыталась овладеть собой. — До свидания, Джон. Береги себя. Кахнаваки, исполни свой долг. И никаких шуток. Наказание должно быть строгим. Окей?
Кахнаваки слегка пожал плечами, показывая, что он устал слушать их. Выражение лица вождя было неподвижным, непроницаемым. Жестом он приказал ей стать на колени, и начал привязывать к колоде.
— В этом нет необходимости. Я не убегу, — он не обратил внимания на слова Шеннон. Ее охватил страх, что противоречило смелым словам. Возможно, Джон Катлер не хочет, чтобы ей причинили зло, но Кахнаваки…
На память пришли слова Джона: «Ты не знаешь его, Шеннон, он может оказаться фанатиком…»
«Сейчас тебе нужен фанатик, — неуверенно сказала себе Шеннон. — Будь стойкой. Джону будет очень трудно, когда ты уйдешь. К тому же, это твоя рука, а не Джона, привязана к колоде в ожидании неизвестного». Шеннон не осмеливалась смотреть на него, опасаясь, что он один или они оба не выдержат. Взглянула на Кахнаваки и кивнула головой.
Кахнаваки окинул Джона изучающим взглядом, схватил Шеннон за руку и провел острым, как бритва, ножом в дюйме от трепещущего предплечья. Потом положил свою левую руку рядом с рукой Шеннон и острым лезвием надрезал кожу. Рана Шеннон была небольшой и неглубокой. Рана на смуглой руке Кахнаваки — глубже и больше. Шеннон почувствовала не боль, а скорее удивление. Затем вождь прижал свою рану к ране на ее руке и усмехнулся, глядя на Джона поверх ее плеча.
— Какого черта! — прорычал Джон. Он отбросил руку Кахнаваки и вытер кровь Шеннон куском влажной белой ткани.
— Джон! — Шеннон крепко обняла его здоровой рукой. — Я боялась, что больше не увижу тебя.
— Ты думала, я ушел? Я никогда не оставлю тебя, Шеннон. И больше никогда никому не позволю причинить тебе боль. — Кахнаваки фыркнул и с показным равнодушием направился к вигвамам. — Черт побери! — Джон рассматривал небольшой неглубокий порез на руке. — Он обещал, что будет маленькая царапинка…
— Так и есть…
Джон разрезал ремни, и обнял Шеннон.
— У этого негодяя отвратительное чувство юмора. Смешать свою кровь с твоей. Это не входило в наши планы.
— Что это значит?
— Он говорит, что теперь вы одной крови, и что он выполнил договор, скрепленный вампумом, и дает мне в жены женщину, в жилах которой течет кровь саскуэханноков. Хитрая бестия!
— Я все еще здесь, — изумилась Шеннон, приходя в себя от потрясения и волнения. — Держи меня, Джон.
— Все хорошо, — он прижал ее к своей груди, ласково поглаживая по спине. — Тебя наказали, Шеннон. Я противился этому, но Кахнаваки обещал не быть жестоким — наказание должно было быть символическим — казалось, оно необходимо тебе. Думаю, мы все ненормальные. К счастью, все уже позади.
— Позади? — у Шеннон больше не было слез. Этот мужчина с сильными и нежными руками, глубоким, полным любви голосом был всем для нее. Даже, если она попалась в сети судьбы.
— Тебе больно? — огорченно спросил Джон, заглядывая ей в глаза. — Нет ничего страшнее, чем видеть, как лезвие ножа приближается к тебе. — Джон закрылся лицом в ее волосы и прошептал: — Ты так прекрасна! Никогда по доброй воле я не обижу тебя…
— Я даже не почувствовала боли. Он порезал себя сильнее, чем меня…
— Ты больше беспокоилась о нем, чем о себе? Он — умный парень, я говорил тебе. Знает, как отвлечь внимание…
— Да у меня просто царапина.
— Это все равно наказание, — быстро заметил Джон, — и не говори, что оно должно быть более суровым. Я не позволю…
— Не надо мне больше никаких наказаний. Я ошибалась, Великому Духу этого не надо.
Джон смотрел на нее сияющими от радости глазами.
— Ты поняла? Ты меня успокоила, Шеннон. Я боялся, что твой бред никогда не кончится.
Ей хотелось сказать, что еще рано успокаиваться, но она передумала. Она утомлена и смущена… Ей так нужна его улыбка, доверие, любовь…
Шеннон снова прижалась к его широкой груди, будто искала защиты и убежища.
— Ты такой надежный, Джон. Я поняла, как ты мне дорог, когда нож Кахнаваки коснулся моей руки. Я подумала, что остаюсь одна, совсем одна, навсегда. Помоги мне, пожалуйста, справиться с этим.
— Все прошло… Ты дрожишь? Что пугает тебя?
— Это от облегчения. От того, что я здесь, с тобой. Давай помолчим… Давай не будем думать ни о чем…
— Помолчим. Конечно, не думай ни о чем. Тебе нужно отдохнуть. Все плохое уже позади. Нас ждет только хорошее. Завтра ты станешь моей женой. Чего еще желать? — Джон снял повязку и осмотрел ее ранку. — Сегодня, Шеннон Клиэри, ты стала полноправной саскуэханнокой.
* * *
Шеннон уснула в объятиях Джона. Когда она проснулась на широком помосте в задымленном вигваме, его уже не было. Слабый отблеск лунного света падал на стену вигвама. Шеннон была накрыта мягким коричневым одеялом, которое женщины дали ей днем. Было приятно, что ее не закутали в бобровый, медвежий или кроличий мех. И к лучшему, что Джон ушел. Ей нужно многое обдумать, а когда он рядом, мысли путаются.
Засыпая, Шеннон слышала, как Джон пообещал заботиться о ней и никогда никому не позволять обижать ее. В ответ она пробормотала, что любит его, но не вынесет обсуждения их женитьбы или их будущего. Он понял ее, и убедил, что она очень устала и слаба, что ее голова еще не совсем в порядке, и он будет терпелив… но не слишком…
Шеннон улыбалась, вспоминая, как сверкали от страсти его зеленые глаза. Ей очень хотелось уступить его желанию. Но из скромности и чтобы не уронить доброе имя, она предложила спать отдельно этой ночью в деревне. Джон согласился, так как, весьма вероятно, матери Кахнаваки будет необходимо поговорить с ним.
У него вошло в привычку расстегивать на ночь ее джинсы и лифчик. Улыбаясь, Шеннон сняла их и свернулась клубочком, готовая ко сну. Мысли вертелись вокруг ее проблемы. Она случайно столкнулась еще с одним «особым случаем», как говорил Филипп. Он оказался крепким орешком по сравнению с теми, что были раньше. Шеннон вспомнила, как горько плакала она над погибшими от разлившейся на Аляске нефти чайками. Рыдая, обещала найти время и деньги, чтобы защитить птиц от жестоких людей. Как больно было смотреть проспекты, поступающие из финансируемого ее фирмой отдела охраны животных. Мука, горе, ярость, и, наконец, решимость защитить невинные существа…
