— Ты доверяешь мне? — спрашивает Амо.

Анхель смотрит на Амо, слегка кривит губы, вникает в вопрос и смеется. Несколько голов поворачиваются в его сторону.

— Я верю только в то, что все вы — несчастные сукины дети.

— Продолжай в том же духе, не спеши и хорошенько думай.

— А что ты хотел, чтобы я сказал? Пена доверяла тебе. Койот ранен.

— Это для начала.

— Пена доверяла тебе. Койот ранен.

Поздно ночью Анхель заберется на крышу дома. Амо найдет его там — он лежит на покатой черепице и самозабвенно смотрит в бездонное звездное небо. Анхель будет смотреть на звезды, ожидая, когда Амо присядет рядом с ним и тоже поднимет голову к небесам.

— Прекрасная ночь для прогулок. — Это все, что он скажет, и потом они будут лежать еще некоторое время, пока Анхель не замерзнет или не забеспокоится, что Амо никогда сам бы не забрался сюда. Он встанет, поможет подняться Амо и скажет: «Можно я угощу тебя выпивкой?», и они пойдут в дом.

— А что ты скажешь о себе? — спрашивает Анхель.

— Когда я познакомился с Пеной, она была еще новичком в этой игре. Я привез ей пакет с подробными деталями. Каббала. Что в нем было? — Амо выворачивает руку ладонью вверх, слегка растопыривает пальцы и задумчиво на них смотрит. — Всего не упомнишь, но несколько дней подряд мы сидели допоздна и разговаривали.

Он улыбается и смотрит на Анхеля.

— Если ловишь рыбку в нужном пруду, то рано или поздно она клюнет.

Дверь скрипит от ветра, но никто не обращает на это внимания. В противоположном углу раздается приглушенный мужской голос, а потом женский смех. Все выглядит разорванным и нереальным, так как происходит одновременно. Амо поднимает стакан и вертит его в пальцах, глядя на крошечный водоворот на поверхности жидкости.

— До той недели я не брал в рот спиртного. Пена впервые угостила меня.

— Понятно, — говорит Анхель, — это все и объясняет.

— Ты знаешь, что сказал по этому поводу Оскар Уайльд?

— Нет.

— Та женщина довела меня до пьянства, а я так и не удосужился написать ей благодарственное письмо.

На стене снова звонит телефон, и на этот раз Амо быстрым движением снимает трубку.

— Алло?

— Вы меня помните? — слышит он взволнованный детский голос. — Вам еще понравился мой скейтборд?

— Да, я помню.

— Мама говорит, чтобы вы быстро шли домой, у нее подгорает обед.

Амо не дает себе труда положить трубку на рычаг. Он хватает Анхеля за руку, и они торопливо идут к двери, пересекают улицу, ловят такси и… так кончается и уходит еще одна ночь. Амо так и не дождался сдачи.

Сегодня вечером тумана нет, и даже если есть, то он не расползается к северу. Улицы пустынны и холодны. Прошли годы и годы с тех пор, как Габриаль был здесь последний раз, но дорогу он не забыл. Странный тихий вечер; единственное, что он слышит, — это приглушенный звук далекого уличного движения и стук собственных ботинок по твердому бетону. Становится еще тише, когда он сворачивает на узкую дорожку, бывшую некогда речкой, и идет мимо безобразной церкви — миссии Долорес. Поднимается ветер. В ветвях раздается тихий шелест. Хорошо бы найти садовую скамейку и присесть, но скамейки нет, и он идет дальше, проваливаясь по пояс в столб света. Габриаль хочет есть, или спать, или и то, и другое сразу, и знает, что сейчас у него не получится ни то, ни другое. На углу помещение для панихид; обшитое белыми досками двухэтажное здание на бетонном фундаменте. Между первым и вторым этажами виден знак, изображенный черными буквами, а в середине знака между именами владельца видны часы, отсчитывающие, минута за минутой, срок жизни.

В девять часов со стороны улицы появляется Койот в безупречном синем костюме, сшитом по последней моде придорожных закусочных 1940 года. Шляпа просто фантастична. На ботинках — ни пылинки. Под мышкой левой руки он держит объемистую коробку, обтянутую черным шелком и застегнутую маленьким латунным крючком.

— Габ-ри-аль. — Имя растянуто, как мехи аккордеона.

— Синий Койот.

Койот ставит коробку себе под ноги, они прижимаются друг к другу ладонями.

— Рад снова тебя видеть.

— Взаимно.

— Это тебе. — Койот поднимает с земли коробку. Внутри мягкая фетровая шляпа с четко выкроенными полями. Это, без сомнения, роскошный головной убор.

— Спасибо.

— Рад доставить тебе удовольствие.

— Видел Ионию? — спрашивает Габриаль.

— Только когда он уезжал вместе с тобой и Кристианой. Кристиана говорила, что Иония собирается в Индонезию, но куда, я не знаю, честное слово, не знаю. Потом пропал Липучка… — Койот беспомощно поднимает руки. — На следующий день пришло письмо, в котором говорилось, что меня скоро найдут.

— Липучка, — говорит Габриаль, и его охватывает ярость.

Койот кивает, закуривает, и они вместе идут дальше.

Были какие-то слухи. Слухи утверждали, что Иония на Суматре, катается на серфинге, иногда вместе с Кристианой, иногда — без нее. Говорили, что автобусом они добрались до Мехико. Некоторые говорили, что она загорела, благоухает дорогими духами и вообще выглядит вполне аппетитно. Волосы стали длиннее и шикарно завиты. Должно быть, в Индонезию они улетели на самолете. Говорят, что они никуда не торопятся, ездят по покрытым грязью горным тропам в неверном тропическом свете и на сумасшедшей скорости спускаются с гор по немыслимо крутым склонам.

Койот скучает, но относится к этому философски. Слишком велики ставки, и слишком много гадательного, поэтому он рад, что Кристиана на какое-то время вышла из этой опасной игры. Все это дело зашло слишком далеко и засасывает псе глубже и глубже. Да и кроме того, он до сих пор при ходьбе чувствует острые края сломанных ребер. Какое значение имеет то, по что ты веришь и как ты считаешь, это все равно игра, и, как у каждой игры, у этой тоже есть свои правила, и у него есть счет, который он сам должен сравнять. Исосселес пугает его, хотя за их поединком стоит и кое-что еще, но это Койот держит при себе.

Кристиана оставила ему несколько подробностей в записке, где говорилось, что было бы очень мило найти какое-нибудь солнечное место. Койот думает, что и в Калифорнии достаточно солнца, но тут же вспоминает выражение лица Кристианы, когда она сидела рядом с ним в госпитале. Он отчетливо видит это место в ее письме, где она кратко просит его приехать. Она всегда знала, как быть краткой.

Иония вернулся к «И Цзин», как исследователь возвращается в джунгли, нуждаясь в незнакомом пейзаже, чтобы избавиться от навязчивой сосредоточенности. Это очень привлекательное качество. Койоту не надо сильно напрягаться, чтобы понять, чем этот человек притягивает к себе Кристиану. Иония и его «Книга Перемен». Койот улыбается. Но разве он и сам не такой — охотится за своей древней тайной, и ради чего? Из-за хорошего мальчишки? Из-за злого священника? Из чувства долга перед Пеной? Просто из-за излишнего любопытства? Какая странная штука — жизнь, которая по чистой случайности всемирной магии подобрала концы и собрала их всех воедино.

Пока они идут, город становится неестественным, как обломки кораблекрушения: мускусный, тяжелый, нестерпимый запах, изломанные сооружения. Габриаль не может отделаться от ощущения, что если бы это был сон, то идти было бы тяжелее, так как малейшее нарушение равновесия, один неверный шаг, одна неправильная постановка ступни — и ты провалишься в неведомое Зазеркалье.

— Спасибо, что приехал, — говорит Койот.

— Мне нужна работа.

Койот останавливается, прикасается рукой к плечу Габриаля и снова шагает вперед.

— Значит, ищешь свою кожу?

— Фантазия — так ты наверняка думаешь. Я тоже так думаю, за исключением того, что я-то верю, что фантазия — это часть вполне определенной истории, очень важной, но загадочной. Неужели я думаю, что смогу найти груду черной плоти, которая будет мне как раз впору? Что-то вроде автопортрета Микеланджело в Сикстинской капелле? Боже, ну конечно же, нет. Но что-то в этом роде я должен отыскать. Какую-то кожу истории, какой-то способ закрепиться, найти якорь, у которого я бы нашел свою стоянку.