Пена не умирает, она тихо испаряется. В окне зажигается свет, вероятно, звонят колокола, но он не слышит их. Позже он вспомнит, что в тот миг уронил сигарету, и она, упав на холодный каменный пол, взорвалась искрами, которые взметнулись в воздух. Но сейчас он не видит ничего, кроме Пены. От ее тела исходит пар. Она выбрасывает руку к окну, освобождая «И Цзин». Четыре тысячи девяносто шесть взаимосвязей падают и превращаются в ночь, в тихий треск в шуме ветра, а может, они исчезают, прежде чем Анхель успевает рассмотреть их, но другие превращаются в птиц, и на мгновение небо заполняется ими, а потом наступает ничто, и Пена ложится на постель. Это очень мягкое движение, она укладывается, а потом рукой закрывает глаза. Все ее жесты превращаются в расплывающийся дым.

Анхель не знает, сколько времени он ждет, ни о чем не думая; он курит или делает что-то еще, положив голову на ее остывающую грудь, и единственный звук, который еще раздается в келье, — это звук его одинокого дыхания.

В дверь снова стучат. Он видит, что украденная папка торчит из горловины рюкзака. Надо было лучше ее прятать. Он пытается сделать это сейчас, но тут происходит нечто непонятное; он и сам не понимает, почему, застегнув рюкзак с пожитками, он вскидывает его на плечи и застегивает фиксирующую пряжку на поясе, одновременно выбравшись на холодный мокрый каменный подоконник, оказавшись над сотней футов мрачной бездны, отделяющей его от земли.

Никто не возвращается домой. Ну что ж, черт бы их всех взял. Под ладонями мокрый камень, а впереди длинное падение. Дальше он подчинялся только инстинктам. Только много позже до него дошло, что Пена в конце концов сумела найти дорогу домой.

Он слышит, что в келью входят люди, слышит, как они щупают мертвое тело, слышит топот ботинок по каменному полу. Он делает резкое движение, издав тихий металлический скрежет, за этим следует отчетливо произнесенное ругательство, и кто-то пинает набитую окурками пепельницу. В это время Анхель умудряется добраться до края стены и зацепиться за водосточную трубу. Дождь становится сильнее, заглушая металлический скрежет трубы под тяжестью его веса. Отовсюду хлещет вода. Он скользит по трубе, ударяясь об нее плечами и лбом, и при каждом ударе раздается какой-то икающий звук. Он уже порезался металлическими чешуйками, но, обхватив руками трубу и упершись ногами в стену здания, он продолжает скользить по водостоку вниз, борясь со стремительной силой тяжести. Луна, если она вообще была на небе, спряталась за плотным покрывалом облаков. В окне над ним загорается яркий свет, и, коснувшись земли, он слышит гулкий голос Исосселеса.

Его план прост и ясен, такими и бывают планы, когда нет выбора, когда ты несешься как одержимый и каким-то чудом обретаешь спасение. Джип стоит там, где он его припарковал, ключи в кармане. Заводя двигатель, он краем глаза видит дверной молоток в виде горгульи. Страшная птица взлетает в воздух, и ворота резко распахиваются. Сквозь шум дождя он слышит громкий выстрел, но только на следующий день обнаруживает пулевое отверстие в спинке пассажирского сиденья. В течение недели он опасается, что будет погоня, но потом успокаивается в объятиях светлоглазой серферши, которая вообразила, что Анхель будет неплохим завершением дня.

Только потом, после долгой бурной ночи, после чрезмерно обильного возлияния ромового пунша, на котором здесь, кажется, все помешались, он выскальзывает в чулан и садится читать папку под беспощадным светом голой лампы. Он читает медленно и внимательно и постепенно осознает, в какое дерьмо он влип.

Скоро ужин. Окна открыты, в воздухе уже чувствуется прохлада. Исосселес стоит в верхней келье звонницы и пристально смотрит на кровать, где совсем недавно лежала Пена. Внизу собрались братья, они ждут его благословения. Пусть ждут. Он и так ходит по острию ножа. По монастырю поползли слухи, что это он убил Пену. Это не так, но пусть думают, что хотят.

Именно в этой келье он впервые обнаружил ту рукопись. Здесь начал он изучать Каббалу. И что из этого вышло?

Кровать уже разобрали и вынесли за дверь. Завтра надо будет проследить, чтобы ее снесли в подвал. Он волочит матрац на середину комнаты, бросает на каменный пол. У ног падре стоит маленькая канистра с бензином. Он нагибается, поднимает канистру, отвинчивает колпачок и медленно льет бензин на матрац. Он льет долго, до тех пор, пока расплывающееся пятно не начинает растекаться по полу. Вот еще одна головоломка для братии — почему он хочет спалить матрац здесь, почему не выбросить его в окно и сжечь во дворе вместе с другим мусором? Какова бы ни была причина смерти Пены, она умерла не от инфекции в бактериальном смысле этого слова. В углу валяется спасательный жилет тусклого оранжевого цвета, одна из надувных подушек надорвана по краю. Он пересекает келью, поднимает с пола жилет, несет его назад и бросает на середину матраца, выливает на него остаток бензина и идет к двери. Встав в проеме, он чиркает спичкой и бросает ее. Матрац вспыхивает мгновенно, пламя встает рыжей стеной, языки его жадно лижут потолок, келья стремительно заполняется дымом.

Он прикрывает лицо рукой от невыносимого жара и задом пятится в коридор. Дым закоптит потолок и стены, и сколько бы их потом ни отмывали, эта сажа останется здесь навечно. Копоть покроет подоконник. Пол почернеет от пепла, но огонь не расползется дальше, он умрет в этой келье. Это старый монастырь, он целиком выстроен из камня, здесь нечему гореть, кроме старой постели, вместилища памяти. Здесь рождение и смерть и все, что между ними. Театральный жест, со злостью думает он, идя по коридору.

Такие игры существовали всегда, в них нет ровным счетом ничего удивительного, но взять и оказаться в самой ее гуще? Анхель упирает одну руку в бок, босой ногой находит педаль пианино, гладкий холодок меди соответствует холодку в спине, который уже не покидает его.

Он сидит в дешевом серферском баре, где-то возле залива Магдалены. Входная дверь полуоткрыта и болтается на петлях. Стойка и несколько стульев. Посетителей и того меньше. Какая-то бабка смотрит на него сзади из-за своего стола. Пианино стоит в центре на просевшем полу, покачиваясь на доске, согнувшейся под его тяжестью. В один прекрасный день пианино провалится сквозь пол, и люди будут показывать дыру в полу, где раньше была музыка. Сейчас Анхель трогает разбитые клавиши. Мелодия совсем не похожа на ту, какую он хотел извлечь, да и педали слишком тугие. В музыке Анхель всегда любил медленное исчезающее, как неясный отзвук, эхо. Скамейка сделана из темного вишневого дерева, в том месте, где отвалилась щепка, видно более светлое дерево. Обивки нет, и приходится сидеть на выщербленном голом дереве.

Как он мог так глупо влипнуть, даже не понимая, куда сует голову? Это Общество основал Боргезе, и оно было таким тайным, что ему даже не дали имени. Его привыкли называть просто Обществом. Обществом, и все. Анхель явственно представляет себе, как с течением лет оно заслуживает написание с заглавной буквы. Его отец играл в покер вечерами по вторникам. То было общество пьянства, традиции и… Но Анхель не может припомнить полного названия, да, собственно, это и не имело никакого значения, так как отец был слишком занят собой и просто говорил, что сегодня пойдет на собрание общества или просто в общество, а для Анхеля это слово стало привычным и избитым.

Трудно сказать, имеет ли Исосселес что-то общее с Обществом. Если и имеет, то связи его весьма поверхностные. В папке деление проведено очень отчетливо — есть «мы» и есть «они». Возможно, это безжалостная конкуренция. Определенно, Общество было создано папством, а Исосселес — творение Бога. Может быть, это часть истории, пока неизвестная Анхелю, но даже если бы он знал? Трудно сказать, что он стал бы делать не так. Сейчас он понимает только одно — ему очень не хватает Пены, и если она выбрала его на роль своего протеже, то это было очень приятно.