— Но ведь и мужчины бывают одинокими, — начала было Розмари, но ее перебила Берни.

— Нет, нет, — замахала она руками, — я поняла. Диана не из тех, кто шляется по барам. Ты крайне избирательна, Ди, и такой и останешься навсегда. Я всегда чувствовала!

— Ну спасибо, — смущенно отвечала Диана. — По-твоему выходит, что я просто-напросто жуткий сноб. Нет, дело в том, что знакомиться подобным образом — по объявлению, в барах или еще где-то — все равно что заниматься куплей-продажей самой себя. У меня такое чувство, что если мужчина настолько отчаялся, что ищет женщину подобными способами, он скорее всего неудачник. И скорее всего будет думать то же про меня. Да что же я, подержанный товар, что ли?

— Понятно, — отвечала Берни. — Ты — сама Диана Саммерфильд из Бостона, и достойны тебя лишь лучшие из лучших. Но тем не менее ты хотела бы познакомиться с мужчиной, не так ли?

— С приятным мужчиной!

— Отлично. Не далее как в субботу я собираюсь на тусовку, именуемую Профессиональным форумом. Под этим названием скрывается — только не морщи нос, Диана, — сборище одиночек. Но вход будет стоить сорок баксов, и к тому же надо предъявить доказательства, что ты преуспевающий бизнесмен. Идея в том, чтобы желающие могли встретить одиноких людей своего класса, окончивших колледж, и не потерять лицо. Я слыхала, там будет куча докторов, банкиров…

— Она пойдет! — выпалила Флер и, прежде чем Диана успела возразить, затараторила: — Она пойдет и будет выглядеть там совершенно потрясно! Диана, в десять часов в субботу я буду у тебя. Мы отправимся к Бергдорфу, к Бенделю, я закажу место у своего парикмахера. Марко выделывает черт-те что с любыми волосами. И не вздумай возражать. Просто положись на меня. Я позабочусь о том, чтобы от одного твоего вида все присутствующие были в шоке.

— Но… но…

Но последнее слово осталось за Флер:

— В десять часов, и приготовь чековую книжку!

Возвращаясь в тот день на поезде домой, Розмари с трудом удерживалась, чтобы не расплыться в глупейшей улыбке. День прошел на редкость удачно. Он начался с ленча с подругами в кафе «Карнак», однако кульминация наступила позднее, на выставке «Декоративные искусства-2» в городском музее. Она принесла на оценку керамический горшок, любопытную вещицу, вылепленную в виде совы. Месяц назад она купила его на деревенском аукционе. От одного взгляда на сову эксперт пришел в экстаз.

— Сванси! — воскликнул он. — Начало девятнадцатого века.

— Его, конечно, продавали вместе с кучей всякого хлама, — пояснила Розмари. — Пришлось выложить за все восемьдесят долларов.

— Позвольте вас поздравить. — Профессор Гилмор ощупал сову опытными пальцами. — Да, превосходный экземпляр глазури Сванси, не подделка. У вас отличный глаз, миссис Маршалл, глаз знатока, я бы сказал.

Да, верно, глаз у нее неплохой, хотя и не такой острый, как у ее матери, которая сможет разглядеть стерлинг на серебряном блюде с сотни шагов. Нет, ее глаз скорее наметан в выборе чего-то необычного, чудесного. Вкупе со способностью разнюхивать возможность сделать выгодную покупку.

«Дела земные», — как отозвался Алекс. «Приземленные», пожалуй, будет более верно, ибо Розмари не гонялась ни за вычурным фарфором, ни за яйцами Фаберже. Вместо этого она увлекалась теми обычными предметами, которые были сделаны с выдумкой и любовью и служили людям в их повседневных заботах. Котелки и горшки, формочки для пудинга, терракотовые черепицы из тосканских деревушек.

И все это, по убеждению Розмари, было неплохим помещением капитала. Возможно, даже более надежным, чем непомерно дорожающие акции, к которым питает такую любовь Алекс. К примеру, любую вещицу, купленную во время путешествий по Европе, можно было хоть сейчас продать впятеро дороже. И пусть себе Алекс сколько угодно потешается над ее страстью слоняться по магазинам — никто не скажет, что Розмари выбрасывает деньги на ветер.

Не то что, к примеру, Флер, готовая спустить все до последнего гроша. Посмотришь на нее — можно подумать, что эта женщина — наследница пакета акций одной из Семи Сестер [7]. Как они все и считали до тех пор, пока в колледж не заявилась мамаша Флер: крашеные волосы, жевательная резинка, ногти, словно смертоносные кинжалы — вряд ли Беллу Чемберлен можно было счесть представительницей высшего света.

Розмари не могла удержаться от постоянных сравнений происхождения Флер со своим собственным. Слава тебе Господи, ее собственная родительница, Долли Бэйнтер, во всем, вплоть до мелочей, смотрелась как истинная леди: от уложенных волосок к волоску серо-голубых локонов (чуть более голубых, чуть менее серых после смерти мужа), ухоженных рук с подчеркнуто неброским маникюром до негромкого голоса и безупречных манер, помогавших выстоять в жестоких жизненных бурях.

Розмари была уверена, что происхождение всегда сказывается в облике человека. Оно закладывает основные ценности, и результат этого — та близость, которую она сохранила в отношениях с матерью, в то время как Флер старательно избегала контактов с семьей. Да и вряд ли ее можно в этом винить. Действительно, трудно было поверить, что Белла Чемберлен жила в том же мире, что и Долли Бэйнтер, хотя обе женщины принадлежали к одному поколению.

И это только матери. У Розмари отец был уважаемым хирургом и казначеем в своем клубе. Что же до Флер — кто знает, был у нее вообще отец или нет.

Однако Флер заслуживает всяческого уважения. Она смышленая особа: мигом усвоила, как надо одеваться, что говорить и даже как есть, — ей не пришлось брать уроков лишь по искусству флирта. Оно было врожденным.

Во время учебы в колледже целая толпа девиц могла бы кормиться объедками со стола Флер. «Мои бедняжки», — говорила она про вившихся вокруг молодых людей, роясь в них, словно в коробке с шоколадом, выбирая кусочек послаще. «Розмари, милочка, — могла предложить она в субботнее утро, — ты не смогла бы сегодня составить пару Амхерсту? Пожалуйста, сделай одолжение. Я сама никак не смогу. И к тому же он симпатичный!» Под чем подразумевалось: «Он недостаточно хорош для меня, зато сойдет для тебя!» Розмари недовольно морщилась — и все же шла. По сути дела, эти «бедняжки» действительно были симпатичными парнями, но — увы! — все, о чем с ними можно было говорить, — бесчисленные достоинства Флер. Даже через столько лет при воспоминании об этом Розмари чувствовала обиду.

Мужчины, мужчины, мужчины. Они беспрестанно роились вокруг Флер, как пчелы вокруг меда, но вот, судя по всему, настал момент, когда их число заметно поубавилось. Несмотря на весь свой распрекрасный гардероб, бесподобные ресницы и бархатную кожу, Флер до смерти перепугана возможностью остаться одинокой. Розмари не удивляла подобная смена настроений.

Если только заявление по поводу десятка предложений было правдой — в чем Розмари сильно сомневалась, — то все они относились ко времени обучения в колледже. Флер Чемберлен принадлежала к тому типу женщин, с которыми мужчины охотно спят, но на которых при этом не женятся. Она позволяла себе слишком многое и разбазарила свой капитал: ее кредиты вот-вот сведутся к нулю. А болтовня о ком-то бесподобном во время ленча… Розмари отнесла ее к разряду пустого хвастовства. Для того, чтобы заметить фальшь в голосе Флер, не надо быть экстрасенсом.

А какая она неряха! Ни у кого в колледже гардероб не был в столь ужасном состоянии! Среди мужчин вряд ли найдется много желающих обрекать себя на такое в повседневной жизни.

А вообще-то ее жаль, размышляла Розмари. Подумать только, дожить до тридцати трех лет и иметь за душой лишь гардероб, набитый бесполезной мишурой, да пачку брачных объявлений. Да, когда-то Розмари завидовала Флер — ее успеху у мужчин, ее необычной работе, ее путешествиям. Но теперь это прошло. Навсегда!

Временами Розмари не могла удержаться от любопытства при мысли о том, что Флер довелось переспать с таким множеством мужчин. Были ли они лучше ее Алекса? Хуже? Или это вообще не поддается сравнению? Может быть, со временем ей это вообще надоест? Может быть, будет достаточно одних воспоминаний?