Из разговоров с Бруно Игорь понял, что год или два назад на виллу было совершено нападение, пришлось многое переделать и обновить электронную сигнализацию. К сейфам можно было подобраться, лишь взорвав всю виллу. Продукты, молоко, овощи каждый день на зеленом пикапе доставляли к воротам, где находился в будке вместительный холодильник. В обязанности Игоря входило забирать из него продукты, два раза в день кормить трех злых овчарок – их будки находились в разных концах сада, – отвечать на телефонные звонки, включая сразу же записывающее устройство. Но звонил чаще всего Бруно, интересовался, как дела, все ли в порядке. Когда хозяин уезжал в очередную командировку, в верхней комнате поселялся Генрих. Секретарша Петра всегда ездила с Бруно. Иногда она по нескольку дней жила на вилле. Игорю нравилась стройная, молодая еще женщина с васильковыми глазами. Встретила она его приветливо, всегда вежливо улыбалась, но это еще ничего не значило: Петра так встречала всех гостей Бруно.

Два раза в месяц возил его Генрих в Бонн, в крошечный отель с романтическим названием «Тюльпан», там Игоря принимала рослая немка с выкрашенными в бронзовый цвет волосами и толстыми чувственными губами. Дело свое она знала в совершенстве, но была очень неразговорчивой. А Игорю как раз хотелось с ней по-немецки покалякать. Генрих в отеле не задерживался, заезжал за Найденовым на другое утро. Игорь поинтересовался у него, надо ли платить Луизе – так звали немку. Генрих рассмеялся и сказал, что за все уже заплачено… Игорь пошутил, дескать, видно, не жирно заплатили, слишком она молчаливая, на что Генрих серьезно заметил, мол, какие могут быть с такой женщиной разговоры. И вообще, чем меньше болтать, тем лучше.

Вроде бы все было хорошо, но какая-то смутная тревога иногда грызла Игоря, особенно когда он оставался на вилле один. Он уже понимал, что в этом новом для него мире за все нужно сполна платить, а пока платили за него другие… И потом, безделье было непривычным для него состоянием: там, в СССР, он каждый день ходил на работу, а здесь, как говорится, сачка давит – бродит по участку, валяется на мягкой тахте со словарями и слушает музыку. Генрих привез и несколько кассет самоучителя немецкого языка. Сегодня пятница, вечером они наконец-то снова поедут с Генрихом в отель «Тюльпан»… Он вспомнил, какие широкие и гладкие бедра у бронзоволосой Луизы, она была нежна с ним в постели, но он-то знал, что не единственный клиент у нее. Может, сказать Генриху, чтобы подыскал другой отель? И чтобы была там – Игорь перевернул атласную страницу – вот такая яркая блондиночка с тонкой талией…

Братья вышли из холла, Игорь захлопнул журнал и бросил на жухлую траву. В Москве за такой веселенький журнальчик можно было бы получить от любителей тридцатник…

– … Мне верят, вон даже к тебе разрешают ездить! – громко говорил Гельмут. Он был возбужден, круглые щеки алели, синие глаза поблескивали.

– Раньше, в детстве, мы с тобой, Гельмут, куда лучше понимали друг друга, – с грустью произнес Бруно. В отличие от брата, он умел держать себя в руках.

– Раньше, раньше! Раньше – это наше проклятое прошлое! Я не хочу о нем вспоминать. Я летчик, а не трактирщик! Пусть сейчас не летаю, но уже один шум реактивных двигателей за окном наполняет меня радостью… Ты живешь в своем мире, я – в своем. Пусть так и будет!

– И все-таки позволь мне поговорить с Карлом?

– Не позволю! – еще больше побагровел Гельмут. – Мальчик решил стать филологом, он говорит по-русски лучше меня, мечтает пожить в СССР.

– Речь идет совсем не о том, о чем ты думаешь, – возразил Бруно.

– Оставь Карла в покое, – сказал Гельмут. – Я хотел, чтобы он стал летчиком, но он выбрал другой путь, свой собственный путь, Бруно! И нечего парня сбивать… как это по-русски? С панталыку!

– Я думал, у тебя с годами выветрилась коммунистическая пропаганда из головы.

– Я не хочу войны, не желаю, чтобы мой Карл надел военную форму… если успеет! – сердито сказал Гельмут.

– Неужели у тебя не осталось в душе и капли национального патриотизма? – насмешливо произнес Бруно. – Германия расчленена, и твои русские не дают нам возможности объединиться!

– Мы в этом сами виноваты, – уже спокойно возразил Гельмут. – Нечего было на весь мир рот разевать! Русские могли вообще нас уничтожить, а мы живем и только благодаря им уже более тридцати лет не воюем. И национальная моя гордость ничуть не страдает от того, что ты живешь в ФРГ, а я в ГДР… К черту нужно такое воссоединение, которое грозит новой войной. Об этом ведь толкуют ваши министры?

– Ты неисправим, – безнадежно махнул рукой Бруно и повернулся к Найденову: – Игорь, скажи брату, что русские совсем не такие мирные овечки, как он нам их тут изображает.

– Дураки бы они были, если бы сидели сложа руки! – ухмыльнулся Гельмут. – Потому и нет войны, что американцы боятся напасть на русских. Слава богу, у них есть чем ответить.

– Привет-то хоть передашь Карлу от меня? – сказал Бруно. – И маленькую посылку, там сигареты и несколько кассет для магнитофона.

– Сдался тебе мой Карл!

– Все-таки он мой единственный племянник, – заметил Бруно.

Он проводил брата до ворот, где Генрих уже ждал в машине. Игорь вопросительно посмотрел на Бруно: может, и он прокатится? Но Бруно промолчал. Гельмут сухо кивнул Игорю и направился к машине. Железные порота с чуть слышным мурлыканьем раздвинулись. С дерева слетел большой разлапистый лист и улегся на сверкающий капот «мерседеса».

– Привет Клаве и племянникам! – сказал Бруно.

– Вот что, Бруно, – высунувшись из машины, сказал Гельмут. – Я к тебе больше не буду ездить… И так на меня мои товарищи косятся. Да и Клаве это не нравится. А теперь еще Карл…

– Но мне-то можно к тебе изредка наведываться? – спросил Бруно. Лицо его как-то сразу постарело. – Ты да я, а больше ведь никого не осталось…

– А Игорь? – кивнул Гельмут на стоявшего неподалеку Найденова. – Кажется, с ним у тебя полное взаимопонимание.

– С Игорем – да…

– Не надо, Бруно, – сказал Гельмут. – Не приезжай. После наших встреч у меня голова идет кругом! Наверное, у нас две разные правды. Ты вот вспомнил про детство… Тогда и ты был другим. Я думал, что после поражения нацизм из тебя выветрился, как из многих бывших гитлеровцев, но этого не случилось… У меня нет ненависти к русским, и ты ее мне никогда не внушишь! Так что прощай… Бруно!

«Мерседес» бесшумно тронулся с места и скоро исчез из виду. Створы ворот медленно стали сдвигаться, раздался негромкий щелчок.

– Как у тебя с немецким? – спросил Бруно. Приветливость исчезла с его лица, губы жестко сжались в узкую полоску. Чувствовалось, что разговор с братом расстроил его.

– Нормально, – на немецком ответил Игорь.

– Тебе нравится здесь?

– В гостях хорошо, а дома лучше, – тщательно подбирая немецкие слова, проговорил Игорь и вдруг сообразил, что сморозил ерунду: где теперь его дом? С прошлым он порвал навсегда, а в настоящем пока еще не определился. И перед ним стоит человек, который вправе решать его судьбу. От него сейчас зависит, есть у Игоря дом или нет.

– Ты счастливчик, Игорь, – присев на скамейку под толстым деревом, сказал Бруно. Лицо его снова стало обычным. – Да ты присаживайся… Месяц назад в Москве взяли Изотова и твоего дружка… Алексея Листунова.

Игорь с побледневшим лицом вскочил на ноги:

– Арестовали? Обоих?

– Изотов ничего лишнего не скажет, а вот Листунов… Расскажи мне все о нем, постарайся не упустить ничего.

… Когда Игорь закончил, Бруно долго сидел молча, глядя прямо перед собой, носком полуботинка он прочертил на тропинке глубокую полосу, сейчас, сидя рядом с ним, Игорь заметил на лице старшего брата много мелких морщин, а на шее продольные складки. Как ни старайся, от старости не уйдешь… Бруно каждое утро делал зарядку, бегал по саду, подтягивался на турнике, поднимал штангу. Глядя на него, занялся по утрам гимнастикой и Игорь.

– Вовремя ты смотался оттуда, – наконец проговорил Бруно. – Странно, что тебя отпустили за границу… По-видимому, тогда ты еще не был на подозрении. А возможно, после твоего побега во Франции взялись за Листунова и других твоих приятелей.