Задохнувшись и исчерпав почти весь запас сил, Мираколина бросается к препятствию, но перед самой оградой на неё кто-то налетает, сбивает с ног, валит в грязь. Она видит лицо своего преследователя лишь мельком, но этого достаточно, чтобы понять, кто он такой. Золотой мальчик собственной персоной не поленился броситься за ней вдогонку!

— Пошёл вон! — кричит она, царапаясь, как кошка, и стараясь столкнуть его с себя. Не добившись результата, Мираколина срывает поднос с груди, замахивается и врезает Леву по голове. Раздаётся тяжёлый звон металла. Преследователь было скатывается с неё, но тут же возвращается обратно.

— Клянусь, я тебе башку снесу вот этим самым подносом, если понадобится! — верещит она. — Отпусти! Мне плевать, что они тебе поклоняются, мне плевать, что ты их святой-рассвятой покровитель! Я ухожу, и тебе меня не остановить!

И тут Лев отпускает её и, задыхаясь, произносит:

— Я с тобой!

Это совсем не то, что она ожидала услышать.

— Что?!

— Я не могу больше в этом участвовать! Я не могу быть тем, кого они хотят из меня изобразить! Никакой я не святой. Пусть себе спасают десятин, сколько влезет, справятся и без меня, а я тоже валю отсюда!

Мираколине некогда разбираться, не морочит ли он ей голову. Ей некогда даже осмыслить толком его слова, но если он говорит правду, она сейчас это выяснит.

— Подсади меня!

Он без промедления выполняет её команду. Мираколина карабкается через ограду и зверски расцарапывается о колючую проволоку, когда спускается по другую сторону. Ну и ладно, Бог с ними, с царапинами, главное — она на свободе! Затем, перебравшись через ограду, к ней присоединяется Лев — мальчик, которого она считала своим тюремщиком.

— Вон там проходит дорога, — сообщает он, — где-то ярдах в ста дальше в лес. Попробуем поймать машину.

— Да кто поедет в такую ночь?!

— Всегда найдётся какой-нибудь непоседа, которому куда-то надо.

Когда они добираются до шоссе, ветер немного стихает, но при угрозе торнадо это может быть как хорошим, так и плохим знаком. Правда, града пока что не было. Град — это точный признак того, что дела плохи.

Лев оказывается прав — по узкому шоссе всё-таки время от времени проносятся машины, хоть и совсем редко — раз в минуту-две. Может, кто-нибудь сжалится над ними?

— В замке не узнают, что нас нет, пока буря не пройдёт, — говорит Лев. — Если нас кто-нибудь подхватит, обещай, что не будешь распространяться о замке и о том, чем мы там занимаемся.

— Ничего я не собираюсь тебе обещать, — огрызается Мираколина.

— Пожалуйста, — умоляет Лев. — Ведь другие ребята не такие, как ты. Они не хотят, чтобы их принесли в жертву. Не обрекай их на смерть за выбор, которого они никогда не делали.

Мираколина чувствует, что в этот момент граница между правильным и неправильным слишком размыта, и хотя всё её естество этому противится, она всё же выдавливает из себя:

— Ладно. Обещаю.

— Давай придумаем какую-нибудь историю, — предлагает Лев. — Ну, скажем, мы катались на велосипедах, и нас застигла буря. Вообще поддакивай всему, что я буду говорить. А потом, когда нас высадят, если тебе позарез хочется принести себя в жертву — сдайся властям. Я не стану удерживать тебя.

Хотя Мираколина сомневается, что он так легко сдастся, она соглашается с его предложением.

— А как насчёт тебя? — спрашивает она. — Ты куда подашься?

— Понятия не имею, — отвечает Лев, но в его глазах мелькает такая яркая искра, что девочка понимает: ему всей душой хочется действительно не иметь понятия.

На дороге виден приближающийся свет фар. Ветер вновь набирает силу. Беглецы неистово машут руками, и машина — это небольшой фургон — сворачивает на обочину. Стекло в ней опускается, и ребята торопятся к автомобилю.

— Боже мой, — произносит водитель. — Что вы делаете здесь в такую погодку?

— Мы катались на великах, не знали, что буря на подходе, — врёт Лев.

— И где же ваши велики?

— Остались где-то там, сзади, — подвирает Мираколина.

— Мы их потом подберём, после бури, — частит Лев. — Похоже, надвигается торнадо. Нужно убираться отсюда. Вы нас не подбросите?

— Без проблем.

Водитель разблокирует замки, и Лев откатывает боковую дверь фургона. В этот момент под потолком вспыхивает лампочка и освещает лицо хозяина машины. Хотя в шторм любая гавань хороша и перебирать не приходится, Мираколина никак не может отделаться от чувства, что у водителя что-то не так с лицом. Глаза у него какие-то странные...

Лев не обращает особого внимания на хозяина автомобиля, он рад уже тому, что укрылся от бури и что машина унесёт его подальше от его золотой клетки. Он лгал Мираколине. Он не собирается спокойно стоять и смотреть, как она идёт сдаваться юнокопам. Может, ему и не удастся ей помешать, но он же вправе хотя бы попытаться, так ведь?

Порывы ветра едва не сносят фургон с дороги, и водитель обеими руками держится за баранку.

— Ну и погодка, а? — говорит он, бросая на Лева взгляд в зеркало заднего обзора. Лев отворачивается. Не хватало ещё, чтобы хозяин машины завопил: «Э, а я тебя знаю! Ты тот самый пацан-хлопатель!» Но водитель вместо этого спрашивает: — Как вы там, удобно устроились?

А ведь он ещё не спросил, куда им, собственно, надо. Лев мысленно пробегается по известным ему названиям близлежащих местечек в ожидании неизбежного вопроса.

Снаружи бушует гроза, струи воды хлещут по ветровому стеклу под таким невозможным углом, что дворники не справляются, и водителю приходится притереться к обочине. Он поворачивается к пассажирам.

— Торнадо, а? — балагурит он. — Думаете, нас занесёт в страну Оз?

Что-то он не ко времени развеселился.

— Чем скорее мы попадём домой, тем лучше, — молвит Мираколина.

— Да бросьте, вы ведь не домой направляетесь, ребятки, — говорит водила всё тем же жизнерадостным тоном. — Мы все отлично это знаем, правда?

Мираколина бросает на Лева обеспокоенный взгляд. Водитель вперяется в Лева, и только теперь мальчик видит, какие у хозяина автомобиля странные, разные глаза. От этого зрелища Лева охватывает холод, не имеющий никакого отношения к бушующей буре.

— Я понимаю, вы меня не помните, мистер Калдер, потому что валялись без сознания в нашу прошлую встречу. Но зато я хорошо помню вас.

Лев протягивает руку к двери фургона, но та заперта, и возможности открыть её нет.

— Лев! — слышит он крик Мираколины и, оглянувшись, видит, как водитель достаёт транк-пистолет, выглядящий до ужаса огромным в тесном пространстве фургона.

Снаружи по кузову лупит град, и водителю приходится орать, чтобы его было слышно:

— В тот раз я попал в тебя нечаянно. В этот раз — нет.

Он транкирует обоих — дети не успевают и слова вымолвить. Лев видит, как закатываются глаза Мираколины и обмякает её тело, прежде чем сам начинает тонуть в синтетическом дурмане. Он проваливается всё ниже, ниже, ниже, а в это время стук града по кузову сменяется рёвом, похожим на грохот товарного состава, на всех парах несущегося в преисподнюю.

Во вспышке молнии от видит приближающийся торнадо — смерч вырывает с корнем придорожные деревья в каких-то ста ярдах от его фургона. Вихрь терзает саму дорогу — куски разломанного дорожного покрытия носятся в воздухе. Что-то — то ли дерево, то ли глыба асфальта — выбивает в вмятину в крыше фургона, словно на машину наступил разъярённый великан. Боковое стекло разлетается вдребезги, фургон несёт боком с обочины на середину шоссе.

Нельсон не испытывает страха, ощущает лишь священный трепет. Фургон кренится влево, смерч и сила земного тяготения играют с ним в перетягивание каната — кто кого пересилит. Наконец, выигрывает гравитация, и автомобиль, тяжёлый, громоздкий, остаётся на земле, вместо того чтобы превратиться в двухтонный рассекающий воздух снаряд. А в следующий момент торнадо уходит, оставляя за собой разрушения, и несёт бедствие дальше. Рёв стихает, и лишь ливень потоками заливает дорогу.