На главной аллее ребята уже начинают собираться под крыльями самолёта, предназначенного для отдыха и развлечений, который все называют «Рекряк» — от слов «Рекреационный реактивный», сначала сокращённых до «Рекреака», а потом и вовсе до «Рекряка». Смотрят телек или играют в видео-игры. Большинство обитателей Кладбища уже приступило к работе: разбирают самолёты на запчасти или ремонтируют их — в соответствии с заказами из кладбищенской конторы. Иногда Коннору легче думать, что всё работает как часы вопреки, а не благодаря его руководству.

Как только ребята видят на главной аллее Коннора, поднимается галдёж.

— Эй, Коннор, — говорит один, подбегая к начальству, — я, вообще-то, не жалуюсь, но, знаешь, а нельзя нам тут еду получше? Ну, то есть, я знаю, тут не до жиру и всё такое, но если я ещё раз поем жаркое со вкусом говядины, но без говядины, меня вывернет.

— Угу, можно подумать, что ты один такой, — отвечает ему Коннор.

— Мистер Акрон, — обращается к нему девочка лет четырнадцати. Коннор никак не привыкнет к тому, что многие ребята не только обращаются к нему с необыкновенным почтением, но даже почему-то думают, что Акрон — это что-то вроде его фамилии. — Я не знаю, вам об этом известно или нет, но вентиляторы в Улёте не работают, так что ночью нечем дышать.

— Я пошлю кого-нибудь починить.

Потом третий пацан накидывается с жалобами, что повсюду валяется слишком много мусора и нельзя ли что-нибудь с этим поделать.

— Клянусь, половину времени я чувствую себя дворником-сантехником-ремонтником, — говорит Коннор Трейсу. — Чтобы всё шло как надо, мне надо бы отрастить себе ещё дюжину рук!

— У тебя есть дюжина рук, — резонно возражает Трейс. — Тебе бы только научиться пользоваться ими.

— Да, да... — отмахивается Коннор — он слышал это не раз. Не стоит сердиться на Трейса за то, что тот постоянно поучает его; в конце концов, для того он и держит парня около себя, чтобы учиться быть хорошим начальником. Он, Коннор — начальник! Кто бы мог подумать. Он уже примирился с вывертом судьбы, но быть лидером, как отмечал когда-то Адмирал, — тяжёлая и неблагодарная работа.

После ухода Адмирала «в отставку» Коннор наладил вертикаль власти: сначала внутренний круг, затем внешний, а потом идут все остальные. Те, кто принадлежит к внутреннему кругу, решают задачи первостепенной важности: обеспечение продовольствием, уборка, чистка и прочее; потому что самому Коннору приходится заниматься куда более сложными вещами. Например, следить за тем, чтобы всё шло как по маслу и не разваливалось на ходу.

— Созову-ка я собрание после того, как встречусь с представителем Сопротивления, — делится Коннор с Трейсом. — И впредь постараюсь лучше делегировать свои задачи.

— Может, тебе стоило бы попристальнее присмотреться к тем, кому ты их делегируешь? — предположил Трейс.

Коннор никогда не подозревал, что способен вынести такую ответственность, но теперь, когда он это знает, ему хочется бросить всё и нести ответственность только за себя самого. Сколько всего на него навалилось! Благодаря Леву и его ячейке недотёп-хлопателей Коннору удалось избежать расплетения, и тем не менее он до сих пор не ощущает себя единым целым.

Среди обитателей Кладбища только один инвалид. Инвалиды находятся под защитой закона, расплетение им не грозит, поэтому среди детей-беглецов их нет. Это ярчайшее свидетельство того, что сострадание общества похоже на швейцарский сыр: одним, попавшим в плотную массу, везёт; другим, тем, что оказываются в дырках — сами понимаете.

Риса сама предпочла остаться инвалидом. Она отказалась от операции по замене позвоночника, потому что ей претила мысль, что для этого придётся воспользоваться донорским органом расплёта. Травмы позвоночника не лечатся, и если тебе выпала такая карта, она останется с тобой до конца твоих дней. Риса частенько раздумывает над тем, что тяжелее: жить без надежды на излечение или жить, зная, что исцеление возможно, но ты отказываешься от него добровольно.

Сейчас она обитает в старом лайнере Макдоннел Дуглас MD-11, к главному входу которого ребята пристроили дощатый пандус. Самолёт окрестили «Доступным Маком», или, сокращённо «ДостаМаком». Сейчас вместе с Рисой там живёт ещё около десятка ребят, которых угораздило растянуть лодыжку или ещё что-нибудь в этом же роде. Внутренность самолёта разделена занавесками на отдельные отсеки, благодаря чему создаётся иллюзия личного пространства. Рисе отдан салон первого класса старого лайнера — спереди от входного люка. У неё больше «жилплощади», чем у остальных, но Рисе невыносим сам факт того, что её таким образом выделяют среди всех прочих. Да весь этот проклятый самолёт постоянно напоминает ей о том, что она не такая, как все; и хотя её травмированный позвоночник — это, можно сказать, почётное боевое ранение, девушке не нравится, что теперь она до конца своих дней приговорена к особому отношению со стороны окружающих.

Единственный другой самолёт, у которого есть пандус — это Лазарет, где работает Риса. Так что выбор у неё в плане доступности помещений невелик, и поэтому она предпочитает по большей части находиться снаружи — если жара не слишком допекает.

Каждый вечер в пять часов Риса ожидает Коннора под крылом бомбардировщика «Стелс», который все называют «Тихой Сапой». И каждый вечер Коннор опаздывает.

Мощные крылья бомбардировщика отбрасывают густую тень, а его оболочка, призванная сделать его незаметным для радаров, буквально высасывает жар из воздуха. Это самое прохладное место на всём Кладбище.

Наконец, Риса видит приближающегося Коннора — его легко отличить по голубой камуфляжной форме — больше ни у кого из обитателей Кладбища такой нет.

— Я уже думала, что ты не придёшь, — говорит Риса, когда Коннор входит под тенистое крыло Тихой Сапы.

— Мне нужно было пронаблюдать за разборкой двигателя.

— М-да, — отвечает Риса с усмешкой. — Разве не все парни оправдываются тем же самым?..

Груз забот давит на Коннора, избавиться от них он не может даже в обществе Рисы. Он говорит, что только в те минуты, когда они вместе, он чувствует себя нормальным человеком, но на самом деле Коннор никогда до конца не расслабляется. Собственно, Риса с самой их первой встречи ни разу не видела, чтобы он хоть на минуту расслабился. Даже то, что в большом мире о них ходят красивые легенды, не спасает положения. История Коннора и Рисы уже пустила глубокие корни в современном фольклоре, ибо что может быть романтичнее, чем любовь двоих отверженных? Они — Бонни и Клайд новой эры, и их имена кричат с футболок и ярких наклеек на бамперах автомобилей.

И вся эта шумиха — лишь из-за того, что они пережили взрыв в заготовительном лагере «Весёлый Дровосек», лишь из-за того, что Коннору невиданно повезло: он оказался первым расплётом, вышедшим из «живодёрни» одним куском. Конечно, широкая публика считает Коннора погибшим, а Рису пропавшей без вести — как полагают, она либо умерла от травм, либо скрывается где-то в резервации, дружественно настроенной к беглым расплётам — если таковые резервации ещё существуют. Интересно, размышляет Риса, а не пришёл бы конец всем этим романтичным сказкам о ней, если бы эта самая публика узнала, что она торчит здесь, в пустыне Аризоны, пропылённая и обожжённая солнцем?

Под брюхом Тихой Сапы веет лёгкий бриз и бросает в глаза Рисы очередную порцию пыли, как будто той, что уже есть, мало. Девушка моргает, чтобы избавиться от помехи.

— Готова? — спрашивает Коннор.

— Всегда готова.

Тогда парень опускается на колени перед креслом Рисы и начинает массировать её бесчувственные ноги, пытаясь улучшить циркуляцию крови. Этот физический контакт — часть их ежедневного ритуала. Сугубо медицинский, он в то же время необыкновенно интимен. Однако сегодня мысли Коннора блуждают где-то в другом месте.

— Что-то беспокоит тебя больше, чем обычно, — молвит Риса. Это утверждение, не вопрос. — Колись.