Наконец они дошли до старого лифта с распашными дверьми, большого, в который, казалось, можно загнать отару овец. Лифт для заключенных, понял Феррис. Пахнущий мочой людей, обгадившихся от страха, когда они спускались в обитель мертвецов.

Лифт медленно поехал вверх, лязгая. Охранники открыли дверь, и Феррис снова увидел перед собой грязь и хлам, смрад тюрьмы и редкие лица людей в мертвенном люминесцентном свете. Его подвели к двери, закрытой на засов. Заключенный принялся о чем-то умолять Ферриса, думая, что это иностранец, который сможет спасти его. Охранники открыли дверь и толкнули Ферриса наружу. На город уже спустилась ночь, черная, безлунная.

Джип Ферриса стоял на другой стороне дороги. Включая зажигание, он был почти готов к тому, что машина взорвется. Нет, это не в стиле Хани. Феррис поехал в посольство. Приехав, он отправил Хофману сообщение по специальному каналу связи, а затем, спустя час, быстро переговорил с начальником отдела по спутниковому телефону. Хофман был разочарован, но каяться явно не собирался.

На следующее утро Феррис отправился в Вашингтон. По дороге в аэропорт он заехал к Алисе, разбудив ее. По его виду она сразу поняла, что произошло что-то ужасное.

— Что случилось, дорогой? — спросила она. Алиса впервые так назвала Ферриса.

— Неприятности по работе. Они хотят, чтобы я слетал домой и поговорил с людьми из Госдепартамента.

— У тебя неприятности? Ведь случилось что-то ужасное, так? Я это чувствую.

Он посмотрел на пряди волос соломенного цвета, свисающие поверх ее сонного лица.

— Ничего особенного. Но мне придется разобраться с этими проблемами. И поговорить с женой.

Она кивнула:

— Когда вернешься?

У Ферриса дернулось лицо, и он перенес вес тела с раненой ноги. Он не знал, когда он вернется. Если Хани говорил всерьез, то возможно, что и никогда.

— Как только смогу, — ответил он. — Я позвоню тебе оттуда сразу же, как смогу. Хорошо?

— Конечно. Если ты действительно собираешься вернуться.

Он даже не знал, что ответить. По его опыту, клятвы в верности обычно произносились именно тогда, когда возникали сомнения в чьей-то искренности. Все лишние слова говорят о неискренности, вспомнил он фразу Хани.

— Я не хочу покидать тебя, — сказал он, вложив в каждое слово все свои чувства по отношению к ней.

— О Роджер! — ответила она, качая головой. В ее глазах стояли слезы. — Пообещай мне кое-что. Если ты решишь, что у нас все не всерьез, честно скажи мне об этом. Я не хочу, чтобы мне причиняли боль. Сейчас я живу хорошо и счастливо и не хочу снова стать несчастной.

— Я никогда не причиню тебе боль, — ответил Феррис.

Она кивнула, разворачиваясь к нему спиной. Так вот как это бывает, подумал Феррис, глядя, как Алиса уходит. Это безнадежное чувство и есть любовь?

Лэнгли, Вашингтон

Пока Феррис летел домой, во Франкфурте взорвался еще один заминированный автомобиль. Во время пересадки в Лондоне Феррис позвонил дежурному ближневосточного отдела и спросил, не следует ли ему возвращаться в Иорданию. Нет, ответил дежурный, Хофман хочет видеть его в Вашингтоне, чем быстрее, тем лучше. Уже просто глядя на людей в Хитроу, можно было понять, насколько они напуганы. Стоят толпами вокруг телевизоров в вестибюле аэропорта и смотрят новости. Из-за повышенных мер безопасности отменили несколько вылетов.

Феррис позвонил Алисе из Лондона. Она еще не слышала про Франкфурт. Феррис сказал ей, что надо быть поосторожнее. В ответ она громко расхохоталась:

— Мне? Это тебенадо быть осторожнее. Я тут ни при чем.

Феррис рассмеялся в ответ, но сквозь боль. Он хотел бы отправиться домой вместе с ней. Ни разу за всю их совместную жизнь с Гретхен ему не хотелось спрятаться вместе с ней от всего остального мира. Гретхен сама была миром, его неотъемлемой частью, вот в чем дело. Его монетой, отчеканенной со всем совершенством. А Алиса — словно из другого мира, все такого же загадочного для Ферриса. В который сейчас ему хотелось бы уйти вместе с ней.

Во время перелета из Лондона в Вашингтон Феррис предался размышлениям. У ЦРУ почва из-под ног уходит. Они упустили те немногие драгоценные шансы внедриться во вражескую сеть. И сам Феррис тут не лучше Хофмана. Он жадный, нетерпеливый и потерял след противника. Сама мысль о возвращении в штаб-квартиру навевала уныние. Даже не блеклое, линолеумное ощущение от здания, построенного в стиле модернизма шестидесятых. Ощущение атмосферы госучреждения, пронизывающей все, как сухая гниль. Когда Феррис пришел сюда, ему говорили об элите, братстве и прочем. Он думал, что Управление не может быть столь же чопорным и бюрократическим, как «Тайм», откуда он только что ушел. И ошибся. Оно оказалось еще хуже. Это был стиль жизни, где столь долго лгали себе, что полностью потеряли границу между реальностью и выдумкой. Сама мысль о неудаче была неприемлема, поэтому в любой ситуации, где было замешано ЦРУ, ошибки списывались на кого-то еще. Это были люди, которые сами верили в свои презентации, сверстанные в «Пауэр пойнт».

Феррис взял с собой книгу из библиотеки британского консульства и сейчас принялся читать ее, чтобы успокоиться. Британцы тоже прокололись, оказавшись на грани поражения после хаоса Дюнкерка в 1939 году. Но когда они осознали, что ставкой в игре является само их выживание, они открыли в глубине своей души чистую безжалостность. Неуклюжие шахматисты и салонные оригиналы доказали, что могут быть убийцами. Вот истина истории разведки, в которой Феррис каждый раз с удовольствием убеждался. Встретившись с врагом, которого они не могли одолеть в открытом бою, британцы нашли новые способы работы. Они возвели ложь в ранг военной стратегии. Они украли у врага шифровальные машины «Энигма» и наняли самых одиозных и умных специалистов, чтобы разгадать шифры. Они брали в плен немецких агентов и вели через них двойную игру, создав столь сложную и правдоподобную паутину лжи, что для немцев она стала реальностью. Зная, что они не смогут выиграть войну, если в нее не вступит Америка, они развернули тайные операции на американской территории, чтобы дискредитировать изоляционистов. Распространяя ложь и слухи, они расправлялись с неугодными им членами конгресса. И продолжали изображать из себя добродушных аристократов-увальней, пока вразвалочку не дошли до Берлина. Так они достигали успеха, день за днем, ложь за ложью.

Феррис читал небольшую книгу, в которой описывалась одна из наиболее дерзких операций по распространению дезинформации. Листая страницу за страницей, он думал, как можно применить нечто подобное против их нынешнего противника. За именем «Сулейман» не скрывалось никакого лица. Закрыв глаза, он видел перед собой черноту. И слышал грохот взрывов. В Роттердаме, Милане, Франкфурте. Скоро будут новые, скоро они доберутся до Питсбурга и Сан-Диего. Неспособность найти Сулеймана — не вина Управления, это его собственная вина. В начале года в Ираке он ухватился за дальнюю ниточку, завербовав Низара. В Берлине, вместе с Хани, он вплотную подобрался к одному из узлов этой сети. Судя по всему, Хофман попытался воткнуть свой зонд прямо в бок противнику. Ослепленный своим растущим разочарованием, он решил, что сможет выманить врага из его убежища в Аммане. Но все, чего достигли он и Хофман, — это потеря тех немногих нитей, которые были в их руках. А тем временем бомбы продолжали взрываться.

Они вернулись туда, откуда начинали, а времени не хватало. Взрыв во Франкфурте снова повергнет людей в панику. Этот теракт был особенно наглым, посреди финансовой столицы Европы. Это заставит людей думать, что сеть организована и замаскирована столь умно, что ни ЦРУ, ни их друзья даже не знают, в какую сторону смотреть. Ваш щит исчез, говорили людям эти взрывы. Вы беспомощны перед лицом ваших врагов.

За долгое время перелета Феррис задремал. В полусне он вспомнил о словах Хани. Такия.Ложь во спасение. В исламских текстах, с которыми он работал в университете, этот термин обычно ассоциировался с шиитами. Их учили обманывать, чтобы избежать опасности. В самом деле, эта увертливость была главной причиной того, что сунниты считали шиитов неисправимыми лжецами. Но в Коране эта проблема приобретала более глубокий смысл. Там упоминался товарищ Пророка по имени Аммар бен Ясир, которого посадили в тюрьму в Мекке вместе с семьей после того, как Пророк сбежал в Медину во время хиджра.Родителей бен Ясира пытали и убили за приверженность исламу. Бен Ясир повел себя более изворотливо. Он обманул неверных, сделав вид, что поклоняется их идолам, а потом сбежал в Медину и присоединился к Мохаммаду. Когда он спросил Пророка, правильно ли он поступил, солгав, Мохаммад успокоил его, заверив в том, что он выполнил свой долг. Бен Ясир защитил правду при помощи лжи. Британцы сделали то же самое много столетий спустя. Он отнесся к неверным так, как они того заслуживали. Оказавшись среди них, в самом их сердце, он обманул их, чтобы вновь выйти на бой с ними, но потом.