В коридоре стояли несколько арабов мощного телосложения. У них был такой вид, что они, казалось, в любую секунду могут застрелить вас, просто из прихоти. Хани подошел к ним и что-то сказал, неслышно для Ферриса. Американец поежился. В этой подземной бездне было холодно. Если не одеться как следует, можно просто замерзнуть. Хани махнул ему рукой, давая знак следовать за ним по коридору. Через каждые десять метров стены коридора прерывались массивными стальными дверьми с крошечными окошками.

— Можешь глянуть, если хочешь, — сказал Хани.

Феррис посмотрел в одно из окошек. Он увидел истощенного человека в нижнем белье. Его глаза были настолько остекленевшими, что нельзя было с уверенностью сказать, жив ли он вообще. Из камеры пахло мочой и нечистотами.

— Сложное дело, с этим, — прокомментировал Хани. — Но он тоже когда-нибудь сломается.

У Ферриса не возникло желания заглядывать в другие камеры. Его нельзя было назвать сентиментальным, да и он уже не раз видел, что способны сделать друзья и союзники Америки с теми людьми, которых они хотят подчинить себе. На общем фоне Хани был вполне умеренным. Но Феррису не хотелось даже находиться здесь. Они дошли до перекрестка коридоров, простиравшихся на сотни метров в каждую сторону, а потом до следующего. Иисусе, подумал Феррис, в эту тюрьму можно засадить половину населения страны.

— Вот мы и пришли, — сказал Хани, когда они дошли до третьего перекрестка.

Он свернул влево. Здесь не было камер, только небольшие комнаты, видимо используемые для допросов. Феррис услышал крик. Мужской голос. Сначала внезапный вопль, будто человеку сломали какую-нибудь кость, потом еще сильнее, будто сломанную конечность принялись вертеть туда-сюда. Феррис не знал, настоящий это крик или записанный на пленку. Пауза, потом следующий пронзительный вопль и тирада на арабском, плачущим, умоляющим голосом.

Хани открыл дверь и жестом показал Феррису на стул. Перед ними было зеркальное стекло, за которым и находилась комната для допросов, ярко освещенная люминесцентными лампами, закрепленными на потолке. Там стояли стол и два стула. Стены покрашены в синий цвет. Вот оно. Синий отель. В той части комнаты, где находился Феррис, был небольшой динамик, передававший звук из-за стекла.

— Хорошо, что ты знаешь арабский, — сказал Хани. — А то было бы трудновато тебе все переводить.

Хани перешел в другую часть комнаты, взял стул и поставил его спинкой к стене, метрах в десяти от другого. Спустя секунду дверь в комнату открылась, и двое конвоиров ввели заключенного. Он был небрит и изнурен бессонными ночами, но видимых признаков повреждений у него не было. Конвоиры усадили его и привязали его руки и ноги к металлическому каркасу стула, а потом вышли. Заключенный посмотрел на Хани почти что жалобно.

Феррису хотелось, чтобы Хани сказал хоть что-нибудь, но иорданец безмолвствовал.

— Чего вы от меня хотите? — спросил заключенный. Потом он повторил это еще раз, чуть не плача.

Хани продолжал молчать.

Прошло несколько минут. Заключенный затравленно глядел на Хани. По его щекам катились слезы. Потом он сглотнул, чтобы подавить свои всхлипывания.

— Чего вы хотите? — взмолился он.

Хани наконец-то решил ответить:

— Скажи мне, Зияд, зачем ты убил Мустафу Карами?

Он произнес это тихо и мягко. Из коридора продолжали доноситься непрекращающиеся крики.

— Потому что он предатель, — ответил заключенный. — Потому что он предатель. Потому что он предатель.

Хани молчал. Тишина в камере нарастала и давила, как вода, которая сдавливает голову ныряльщика, когда он погрузится слишком глубоко. Спустя минут десять Зияд совсем отчаялся и заговорил снова:

— Пожалуйста. Это правда. Мустафа Карами был предателем.

— Но, Зияд, откуда ты знаешь,что Мустафа был предателем? — спросил Хани почти что насмешливо.

— Вы меня разыгрываете. Вы сами знаете!

— Это не розыгрыш. Скажи.

— Потому, что он работал на американцев. Он был предателем, работал на американцев.

Хани помолчал, записывая его слова.

— А почему ты уверен в этом? — спросил он своим обволакивающим голосом, из которого нельзя было вырваться, как из сна.

— Вы знаете ответ. Знаете, знаете.

— Конечно, знаю, но хочу услышать это от тебя. Ты важный человек. Я должен услышать ответ от искреннего человека, которого я уважаю. Такого, как ты.

— Спасибо, сиди.Мы уверены в том, что он предатель, поскольку он был на связи с их человеком, Хуссейном Амари. Который работает на американцев, в Индонезии. Вот так мы и узнали, что Карами работал на американцев.

— Да, американцев, — повторил Хани. Его глаза сузились от ярости. — Но откуда вы узнали?

— Мы узнали, что Карами вышел на связь с Амари. Сначала все было наоборот. Амари позвонил Карами. Карами даже спросил нас об этом. Кто этот Хуссейн Амари? Зачем он мне позвонил? Но потом мы узнали, что Карами вышел на связь с Амари. Он хотел помочь Амари отправиться в Европу, чтобы встретиться с кем-нибудь из нас. Он спрашивал о ком-то по имени Сулейман. Вот тогда мы и поняли, что вы и американцы пытаетесь внедрить его в нашу сеть. Это был ваш план. Вы хотели использовать Карами, чтобы кто-то получил доступ к нашим тайнам, самым важным. Мы поняли, что нельзя доверять Карами. Что он работает на американцев. И на вас.

Хани поглядел на заключенного. Феррис видел, насколько он напряжен и старается держать себя в руках.

— А почему же вы не убили Амари? — спросил Хани.

— Мы пытались, но не смогли найти его. Он исчез. Американцы умные. Они спрятали его. Они очень умные, эти американцы. Но они — слуги шайтана, и Аллах покарает их.

Хани посмотрел на зеркальное стекло, туда, где, как он знал, сидит Феррис.

— Да, — спокойно сказал он. — Американцы очень умны.

Затем он встал со стула и вышел из комнаты. В его походке была скрытая угроза, как у профессионального боксера, идущего к рингу.

Он открыл дверь и вошел в отделение для наблюдателей, где сидел Феррис. Может, он пристрелит меня прямо здесь, подумал Феррис. Но Хани стоял со сжатыми кулаками. Не для того, чтобы причинить ему вред, а чтобы сдержать эмоции.

— Я больше и слышать вас не желаю, — сказал он слегка дрожащим голосом. — У нас был хороший и тщательно разработанный план относительно Карами. Он был бы отличным информатором и для нас, и для вас. Возможно, он даже дал бы нам возможность проникнуть туда, куда мы стремимся. А теперь мы потеряли его, из-за вашей лжи и глупости.

Он глянул на Ферриса, все еще не отойдя от шока. Как эти американцы могут быть столь тупы? Он покачал головой. Хватит. Развернувшись к двери, он вдруг остановился и снова посмотрел на Ферриса:

— Я знаю, что вы делаете. На арабском это называется такия.Со времен Пророка. Ложь, необходимая, чтобы защитить себя от неверных. Они же неверные, поэтому им можно лгать, если это необходимо. Именно это и сделали ты и Эд Хофман по отношению ко мне, со всеми вашими уловками. Такия.Но вы очень сильно ошиблись.

— Мне очень жаль, — сказал Феррис.

— Ни слова больше, мистер Феррис. Если вы скажете мне еще хоть слово, я вас убью.

Хани снова развернулся к двери и вышел, оставив Ферриса одного в этой мерзкой преисподней в глубинах горы.

Глядя сквозь зеркальное стекло, Феррис видел, как конвоиры отвязали заключенного Зияда от стула и увели его. Теперь, когда он сломался, они используют его по полной. Все контакты, которые когда-либо у него были, вплоть до каждого горшка, на который он когда-либо садился. Но американцы уже ничего не узнают об этом.

Феррис ждал. Интересно, придет за ним кто-нибудь или он так и останется здесь, став еще одной человеческой развалиной, гниющей в этих подземельях? Через некоторое время за ним пришли двое солдат. Те же, которые сопровождали его, когда он только приехал. Они повели его другой дорогой, по грязным и плохо освещенным коридорам, воняющим дерьмом. Из камер доносились крики. Крики боли или крики людей, столь долго здесь находящихся, что это свело их с ума.