— Вполне. Из него следует, что в течение последних шести месяцев этот парень Карами был на связи с оперативником «Аль-Каеды» из Индонезии по имени Хуссейн Амари. Мы также знаем о нем от сингапурцев. Он попадал в ваше поле зрения?

— Амари, — повторил Хани, задумавшись на секунду. — Нет. Думаю, нет.

— Что ж, а стоило бы. Поскольку мы считаем, что Амари весьма опасен. Он связан с руководителем операций, который, как мы думаем, планирует все эти взрывы заминированных автомобилей в Европе. Мы называем его Сулейманом. Если же Амари связан и с Карами, это означает, что последний куда больше задействован в операциях, чем считаете вы.

— Очень интересно, — сказал Хани. Похоже, услышанное вывело его из равновесия. — Я могу получить эти записи? — спросил иорданец. — Они были бы нам полезны. Как вы сами сказали, у нас общий враг.

— А что мне за это будет?

— Как я уже сказал, вы получите все данные, которые мы вынесем из этой операции. Суть в том, что, если мы будем знать больше, мы сможем лучше провести операцию. И вы также получите больше, в виде ее результатов. Если есть способы в большей степени вести совместное оперативное планирование по ходу работы, почему бы и нет? Не думаю, что его величество станет возражать. Но пока операцию будем вести мы. И с превеликой благодарностью примем любую помощь от США.

Хофман взял папку в руки. Феррису уже показалось, что он готов убрать ее обратно в портфель. Но через несколько секунд Хофман отдал папку Хани.

— Вы мне нравитесь, — сказал он. — Вы круто играете.

—  Алан ва салан— ответил Хани. — Вы наш лучший друг.

— Не пытайтесь наколоть меня, — сказал американец.

— Мы союзники, мой дорогой Эд. У нас общий враг. И мы относимся друг к другу с уважением, — сказал Хани, крепко держа в руках закрытую папку, будто это был приз за победу в бою.

Они пожали друг другу руки, поговорили еще немного, а затем американцы наконец ушли.

Пока Феррис и Хофман ехали обратно в посольство и шли по его коридорам, они не обменялись ни словом. Заговорили они, лишь войдя обратно в защищенную переговорную комнату.

— Как вам это удалось? — спросил Феррис. — Под конец ему пришлось прямо-таки умолять вас дать ему то, что вы, похоже, и так собирались отдать ему.

— Легко. Просто надо быть таким сукиным сыном, который умеет манипулировать людьми. А для меня это никогда не было проблемой.

— Эти перехваты подлинные?

— Более-менее. Амари и Карами определенно были на связи. Их первый контакт состоялся, как я догадываюсь, вскоре после того, как иорданцы начали слежку за квартирой Карами в Берлине.

— Откуда вы узнали, что они взяли его под наблюдение?

— Мы не полные идиоты. По крайней мере, я. Знаешь ли, немцы не слишком-то любят людей, которые проводят тайные операции на их территории. Так что, когда они что-то заметили, они решили поставить в известность и нас.

— Хани считает немцев беспомощными.

— Что ж, это одна из его ошибок. Он гениален в привычных для него условиях, но за счет этого он ведет себя самонадеянно и на чужой территории. Как это ни печально.

Феррис поскреб затылок. Он все еще не понимал, как сложить вместе фрагменты этой мозаики.

— Эти разговоры между Карами и Амари, кто был их инициатором?

— Конечно, Амари.

— Почему «конечно»?

Хофман взял Ферриса за плечи и притянул к себе. Даже в защищенной комнате он не мог быть до конца уверен, что их не подслушивают.

— Потому что Амари — наш человек, — прошептал он. — Вот такая тут игра. Он наш человек. А иорданцы собираются войти в «Аль-Каеду» через него. Внедриться в сеть Сулеймана. Вот тогда-то и наступит черед представления.

— Иисусе Христе, — сказал Феррис. — Это прекрасная работа. Во всем, кроме того, что придется разыграть иорданцев.

— Ничего не поделаешь. Я пытался убедить Хани проводить эту операцию вместе, но твой друг отказался. Ему не следовало делать этого, но он это сделал. Так что мы провернем это по-другому. Я не заставлял его брать у нас записи перехватов. Он сам в них вцепился. В любом случае, это для них большая удача. Эта операция станет лучшей во всей карьере Хани. И твоей тоже. Еще увидишь. Тебе просто надо понять, что наша страна ведет войну. И действуют другие правила.

— Мне жена все время это говорит.

— Что ж, она права. Мы воюем с безжалостным врагом и больше не можем полагаться на милость наших добросердечных иорданских друзей. Мы должны вести нашу собственную войну, а это значит, что нам нужно проводить свои тайные операции против «Аль-Каеды». У нас нет другого выхода. Если мы будем медлить, снова погибнут люди.

— Надеюсь, это сработает, — сказал Феррис, закрыв глаза.

— Сработает. Это хорошая операция. Если не получится, попробуем сделать что-то другое. Именно так действуют во время войны. Импровизируют. Так что хватит беспокоиться, мой мальчик, занимайся выполнением нашего плана. Я на тебя рассчитываю. Я могу рассчитывать на тебя?

— Конечно. Полностью. И я не беспокоюсь. Я думаю. Это разные вещи.

— Хорошо, тогда не думай больше, чем надо. Это вредно для нервной системы, — сказал Хофман, похлопав Ферриса по спине своей мощной ладонью. — Иди принеси бутылку виски и лед. Мне надо хорошо напиться, чтобы поспать во время полета обратно в Америку.

— Вы полетите назад уже вечером?

— Ага-ага. Я обещал Этель, что завтра вечером отведу ее на спектакль. «Король-лев». Честно говоря, не понимаю. В смысле, как можно превратить детский мультфильм в бродвейский спектакль? Но она хочет сходить, и я буду паинькой.

Мысль о том, что Хофман играет в подкаблучника перед своей женой Этель, порадовала Ферриса. Он тоже подумал, правда, не о жене, а об Алисе. Ему хотелось бы сводить ее куда-нибудь — на бродвейский мюзикл, в кино, куда угодно, только бы забыть на мгновение, что они живут на лезвии бритвы здесь, среди этих сухих и пыльных холмов. Феррис отправился за виски, оставив блаженно улыбающегося, словно анти-Будда, Хофмана в комнате для переговоров.

Амман

Алиса Мелвилл улетала в Бостон, на похороны тетки. Феррис вез ее в аэропорт. Она была одета в зеленое, цвета лайма, расклешенное платье и белый пиджак, а в ее волосы была вплетена ленточка. Единственным элементом костюма, не укладывавшимся в стиль, была круглая заколка на волосах.

— Что это за образ девочки из женской общины? — спросил Феррис. Такой он ее никогда не видел.

— Не хочу огорчать мою маму, — ответила она. — Она считает, что со мной в Иордании все будет в порядке, если сам король отправился в Дирфилд. [1]

Алиса обожала свою тетку, отважную женщину, юриста, работавшую с неимущими. Она была единственным человеком, похвалившим ее за решение ехать в Иорданию, в то время как все остальные называли это безумием. «Тетушка Эдит была еще безумнее, чем я сама», — написала Алиса Феррису по электронной почте тем же вечером, как прилетела домой. Она написала еще пару дурашливых писем, послав в одном из них мультфильм, найденный в Интернете. В нем была шутливая история о том, как США сводят с ума Усаму бен Ладена, изводя его звонками из телевизионных магазинов. Затем она пропала. Очевидно, она была слишком занята или слишком опечалена смертью тетушки. Или, может, возвращение в теплое родительское гнездышко заставило ее забыть о нем.

Феррис с головой ушел в работу. Визит Хофмана стал для него подлинным шоком. Напоминанием о том, что он работает там, где дозволено все, если это помогает делу. Он спрашивал себя, действительно ли он сделал все возможное, чтобы проникнуть в сеть Сулеймана, если учесть, какие инструменты в действительности имеются в его руках. На самом деле пока только один. Адрес конспиративной квартиры, дома, где один из оперативников Сулеймана завербовал Низара, злосчастного молодого иракца, который ухитрился погибнуть меньше чем через двадцать четыре часа после встречи с Феррисом. Эта вилла в Джебель аль-Ахтаре, на южной окраине Аммана, находилась под постоянным наблюдением с тех пор, как Феррис впервые получил данные о ней. Они скрытно прослушивали телефонные линии и перерыли все в поисках информации об иорданской семье, которая там жила, в поисках связей с известными им агентами «Аль-Каеды». Но пока все было без толку.