Феррис назвал это «Магистралью», когда написал доклад Хофману через пару недель после прибытия в Амман. Конспиративная сеть джихадистов пронизывала Амман, они доставляли людей из Ирака, внедряя их в лимфатические узлы арабского мира, а оттуда — в мировую систему кровоснабжения. Феррис разыскивал эту сеть, сеть, у которой было имя, доставшееся ему в Ираке столь дорогой ценой, разыскивал все два месяца, проведенные в Аммане. Он знал адрес конспиративной квартиры, где вербовали его агента, погибшего в Ираке, знал пару имен людей, курсировавших между Заркой и Рамади. Эти осколки информации едва не стоили ему жизни, но давали хоть какую-то стартовую позицию.

С самого первого дня в Аммане Феррис вцепился в эти немногие факты, как в долото, которое может пробить дыру в подземную пещеру. Он организовал постоянную слежку за конспиративной квартирой в Аммане. УНБ прослушивало телефонные и компьютерные каналы связи всех людей, которые хоть раз появлялись поблизости от этого дома. Наружная разведка следила за всеми автомобилями, выезжающими со двора дома. Феррис не говорил Хани, кого он выслеживает, но подозревал, что в этом и нет необходимости. Побывав в Берлине, он почти уверился в том, что они преследуют одного и того же человека.

Американское посольство в окраинном районе Абдун напоминало разукрашенную крепость с белым мраморным фасадом, в середине которого был въезд во внутренний двор, отделанный камнем цвета красной рыбы. Приятную для глаза, но недоступную. Перед въездом стоял ряд иорданских бронетранспортеров, в которых сидели крючконосые солдаты королевского спецназа в голубой пятнистой форме. Ничего не скажешь, это было посольство нации, находящейся в осаде. Посольский автомобиль въехал внутрь, Феррис вышел и пошел вверх по лестнице, туда, где находились тщательно охраняемые помещения отделения ЦРУ. Когда он вошел, большинство людей все еще сидели за своими столами. Возможно, они хотели произвести впечатление упорной работы, но для Ферриса это было всего лишь знаком того, что они не способны ни на что, кроме как просиживать штаны в посольстве.

Закрыв за собой дверь кабинета, Феррис связался с Хофманом по защищенной телефонной линии. Он уже посылал телеграмму из Берлина, но возможности напрямую поговорить с начальником отдела у него еще не было. За последние несколько лет он понял, что было бы ошибкой предполагать, что ты знаешь, чего именно хочет от тебя Хофман. Как и все Управление, его начальник был человеком многослойным. Ты можешь находиться в одной из коробок и считать, что видишь всю картину, а затем вдруг узнаёшь, что истинные интересы Хофмана находятся в другой, о существовании которой ты мог даже и не подозревать. Феррис привык, что, для того чтобы найти шефа, надо звонить дежурному, поскольку остальной народ из ближневосточного отдела частенько не мог найти Хофмана. Непонятно, то ли они настолько не желают ему помогать, то ли действительно ничего не знают. Дежурный переключил Ферриса на номер шефа.

— Я ждал, — сказал Хофман. — Где ты был, черт тебя дери?

— В самолете. Потом в машине. А теперь на месте.

Феррис собирался сделать устный доклад о берлинской операции, но по резкому тону Хофмана понял, что, очевидно, это сейчас не нужно.

— Что ищет Хани? Вот что я хочу знать. Это берлинское дело поможет нам забраться к ним в палатку?

— Пока не уверен. Хани не слишком много говорит. Вы знаете его лучше меня, но, как мне кажется, он просто придерживается собственного темпа работы. Он не любит, когда его подгоняют.

— У Хани две скорости — медленная и задний ход. Но это не то, что нужно сейчас. Все это дерьмо типа «потихоньку-потихоньку» надо прекращать. Нам надо заставить его включить другую передачу. Взрыв в Милане перепугал всех. Президент орет на директора, спрашивая, почему мы не можем остановить этих парней, а директор орет на нас. Точнее, на меня. Мы должны разрушить эту сеть. Немедленно. Скажи это Хани.

— Он еще не вернулся из Берлина.

— Чудесно! Это значит, что он работает с этим новым парнем без нас. Так не пойдет. Он помнит, кто тут платит по счетам?

Феррис на секунду задумался и решил высказать Хофману свои подозрения.

— Я думаю, он охотится на того же парня, что и я. Не могу быть уверен, но думаю, берлинская операция направлена именно в эту сторону.

— Сулейман?

— Да, сэр. Иначе я не понимаю, зачем было все это устраивать с такой тщательностью. И зачем было брать меня с собой. Похоже, он хочет внедриться в сеть Сулеймана.

— Решено, — ответил Хофман. — Я приеду к тебе. Мы должны поймать его. Иначе президент надерет мне задницу. И тебе заодно. Я пришлю тебе каких-нибудь подарков для Хани, чтобы показать, как мы его любим. Когда он вернется, попытайся задобрить его. А Большой Папочка скоро приедет, чтобы завершить дело.

— Вы уверены, что в этом есть смысл?

Феррис почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Отчасти потому, что он потеряет контроль над продолжением берлинской операции, а еще по другой причине, которую он пока не мог выразить словами, даже для самого себя. В этой части мира дела так не делаются. Нельзя надавать кому-то пинков, а потом ждать, что он будет с тобой сотрудничать. Это же не КГБ. Арабы помогают вам лишь тогда, когда доверяют. Они сделают все для друга и ничего не сделают для чужака. И меньше чем ничего для того, кто проявил неуважение к ним. Он уже собирался отговорить Хофмана от поездки, когда услышал щелчок. Босс повесил трубку.

Балад, Ирак

Феррис впервые услышал имя «Сулейман», когда только приступил к своим обязанностям на иракской базе ЦРУ в Баладе. Предполагалось, что он проработает здесь год. Хофман сначала не хотел посылать его в Ирак, поскольку желал, чтобы Феррис выполнял оперативную работу под его непосредственным руководством, но Феррис настоял на своем. Если кто и должен отправиться в Ирак, то именно он. Он знает язык и культуру. Он уже, тем или иным способом, почти десятилетие выслеживает эту цель — с тех самых пор, когда, еще будучи студентом Колумбийского университета, он заинтересовался радикальными исламистами.

— Ирак просрали, — сказал тогда Хофман.

— Ну и что. Тогда это еще интереснее, — ответил Феррис.

Политика Ферриса не интересовала. Пусть этим занимаются чиновники Госдепартамента или публика на ток-шоу. Он был одним из немногих в Америке, у кого не возникало желания говорить об иракской катастрофе. Он хотел быть там. Работая с Хофманом, он помогал налаживать дело так, чтобы молодые сотрудники в Ираке остались в живых. Арабские головные уборы и костюмы, усы, подкрашенные в темный цвет, дешевые ботинки, старые автомобили с мусульманскими четками, свисающими с зеркал заднего обзора, арабская музыка, несущаяся из динамиков стереомагнитолы. Это была единственная работа, которая интересовала таких, как он. Хофман понял, что не сможет остановить своего протеже, поэтому постарался найти для него действительно значимое задание.

— Твоя работа в том, чтобы кормить машины, — сказал Феррису Хофман перед отправкой.

Феррис не понял, о чем речь, пока не прибыл на место, в Балад, авиабазу в восьмидесяти километрах к северу от Багдада. Здесь была расквартирована небольшая эскадрилья «Предаторов», принадлежащая Управлению, и большинство сотрудников проводили время, глядя на то, что они называли «Предпорно». Кадры транслировались в реальном времени с видеокамер, установленных на трех небольших беспилотных самолетах, неторопливо кружащих над Ираком. Ферриса ввел в курс дела сам начальник базы, приведя его на оперативный пост и показав огромный экран, нависающий над ними.

— Мои звездные агенты, — сказал он.

В нижней части экрана крупными печатными буквами отображались три названия: «Чили», «Шпик» и «Нитрат». Прямо как клички домашних животных или героев мультфильмов, но это были кодовые имена трех «Предаторов», которыми управляли из Балада. На менее крупных экранах были изображения с камер трех других аппаратов: «Коробейника», «Птички» и «Рулетки», которые базировались в Афганистане. Картины приковывали взгляд даже тогда, когда ты не знал, на что, в сущности, смотришь. Феррис глянул на съемку с территории Ирака. Автомобиль темного цвета ехал по двухполосной дороге, а затем свернул на второстепенную, ведущую прямо в пустыню. «Предатор» неторопливо последовал за ним, невидимый и неслышимый, в нескольких сотнях метров над землей. Феррис поинтересовался, что это такое.