— Наивная надежда.

— Покажи мне счастливца, который не смеет надеяться.

— Покажите мне храбреца, который не осмелится посмотреть правде в глаза.

— Ты считаешь меня трусом?

Кайлар пришел в ужас от своих слов.

— Я не хотел…

— Прости меня, — сказал граф, — не следовало задавать этот вопрос. Поговорим о чем-нибудь другом. Послушай, если ее величество придерживается обычного распорядка, то она ждет твоего визита.

Кайлар поперхнулся от неожиданности. Выходит, Дрейку все известно?

— Вообще-то я хотел спросить… Что вам известно о моих способностях?

— Тебе не кажется, что здесь не самое подходящее место для подобных разговоров? — осторожно спросил граф.

— Для них настало подходящее время, — возразил Кайлар.

Он давно заметил, что за ним наблюдают трое мужчин, шесть женщин и двое слуг. Из всей компании только один слуга, наверняка чей-нибудь шпион, стоял достаточно близко и мог слышать разговор. Однако оставаться на одном месте долгое время нельзя, так как это вызовет подозрения. Кайлар встретился с ним глазами, и, повинуясь взгляду, слуга стремглав понесся за очередной тарелкой с бутербродами.

— Я вижу чужую вину. Не всегда, но часто. Иногда даже могу точно сказать, что именно совершил человек.

Лицо графа покрыла мертвенная бледность.

— Са'каге отдали бы все на свете за такой дар. — Видя, что Кайлар хочет возразить, Дрейк сделал предупреждающий знак рукой. — Впрочем, если учесть, что шантаж и вымогательство тебя не интересуют, я считаю подобный дар тяжким бременем.

Об этом Кайлар до настоящего момента не задумывался.

— Я просто хочу знать, почему меня наделили такой силой и чем ее считать: даром или проклятием? С какой целью Господь сотворил со мной это?

— А, понимаю. Надеешься услышать от меня слова, оправдывающие цареубийство?

Кайлар испепелил взглядом шпиона, который вернулся с блюдом закусок, и тот торопливо повернул в другую сторону, едва не выронив из рук поднос.

— Наличие такого дара указывает на то, что он дан мне не напрасно и имеет определенную цель.

Дрейк снова задумался.

— Все зависит от того, что именно ты видишь: преступление, грех или обычное чувство вины. Если речь идет о преступлении, то все ли их ты видишь, начиная с убийства и кончая незаконной установкой рыночной палатки? А если ты находишься в другой стране, где данное действие не считается незаконным, будет ли человек, пересекший границу, выглядеть иначе? Если же ты видишь грех, то нужно решить, какого определения греха следует придерживаться. Уверен, что между Богом, в которого верю я, и множеством других богов согласия по этому вопросу нет. Даже между Астарой и Ишарой не все так гладко. А если говорить о чувстве вины, то не покажется ли безумец, у которого отсутствует совесть, чище девочки, которая свято верит, что ее родители погибли, потому что она солгала, сказав, что сделала порученную работу?

— Черт возьми! — не сдержался Кайлар. — Ну почему все оказываются умнее меня? Как бы там ни было, я вижу порок и хочу знать, не является ли это знаком, указывающим на то, что я имею право исправить увиденное.

— Стараешься выдать желаемое за действительное? — усмехнулся Дрейк.

— Как это?

— Кайлар, возможно, она и заслуживает смерти, но тебе не следует убивать эту женщину.

— От этого всем станет только лучше.

— Кроме тебя и меня, да еще моей дочери, и Логана с Мамочкой К., и всех остальных, кто тебя любит.

— Что вы имеете в виду?

Слова графа застали его врасплох.

— Логан приговорит тебя к смертной казни, и это причинит нам всем страшную боль.

Кайлар пренебрежительно фыркнул. В таком деле потери неизбежны.

— Благодарю за все, что вы для меня сделали и что пытались сделать. Простите, что доставил столько хлопот.

Граф Дрейк тяжело оперся на трость и, опустив голову, прикрыл глаза.

— Кайлар, за этот год я лишился жены и двух дочерей. Не знаю, сумею ли пережить еще и потерю сына.

Кайлар положил руку графу на плечо и крепко сжал, удивляясь его хрупкости.

— Знайте, вы прошли испытание, — сказал он Дрейку.

— Не понимаю.

Кайлар криво усмехнулся человеку, который единолично установил и уничтожил рабство в Сенарии.

— Что бы я ни видел у других, вину или что другое, у вас ничего похожего нет. Вы абсолютно чисты.

По лицу Дрейка пробежала тень недоверия, сменившись удивлением и выражением, похожим на благоговейный страх.

— Да благословит вас Бог, в которого вы верите. Кто-кто, а вы этого заслуживаете.

Дориан и Дженин сидели в саду. Он отпустил слуг, и некоторое время они провели в полном молчании.

— Сожалею, что пришлось убить вюрдмайстера, — вымолвил наконец Дориан.

Дженин посмотрела на него с удивлением.

— Почему? Потому что твой поступок огорчил меня, или он был неправильным?

Дориан на мгновение задумался.

— Я мог бы обойтись с ним не так жестоко.

— Ведь он несет ответственность за этелингов?

— Да, — тихо откликнулся Дориан.

Дженин сорвала красный цветок с шестью лепестками, каждый из которых украшала пурпурная звездочка. В Халидоре цветок звездоцвета символизирует большую удачу, так как цветет раз в семь лет. Увядший звездоцвет, наоборот, предвещает горе. В саду божественного повелителя звездоцветы цветут круглый год, но цветы увядают, не успеет пройти и пары часов после того, как их сорвут. Вир не годится для поддержания жизни.

Дженин долго рассматривала цветок, а потом тихо проговорила:

— Мой господин, тебе, как и всем, известно, что мой отец был глуп, но люди не знают, что мать обладала блестящим умом. Отец ее боялся и старался изолировать, чтобы она не стала более могущественной, чем он сам. И она это допустила, потому что не хотела заниматься политикой, которая представлялась ей слишком тяжелым и грязным делом. Во время своего правления отец наделал множество ошибок, но единственная ошибка матери обошлась нам дороже, так как она отказалась управлять. Из-за этого я потеряла любимого мужчину, который бы стал великим королем. Вот почему я не намерена сворачивать с избранного пути и отказываться управлять людьми только потому, что это занятие кажется грязным. Мой народ заслуживает лучшего. И я не собираюсь лицемерно осуждать твои действия, когда тебе на каждом шагу приходится сталкиваться с опасностями, о которых я не имею представления.

— Я хочу править не ради того, чтобы упиваться властью. Тогда не стоило и начинать. Я хочу исправить все, что сотворили со страной мои предки. Не знаю, сумею ли и можно ли вообще это исправить.

По лицу Дженин пробежала тень, и какое-то время она сидела молча, а Дориан терпеливо ждал. Наконец девушка заговорила:

— Мой господин, я видела, как ты силен и решителен, зачем же ты потом идешь ко мне и извиняешься за поступки, которые должен был совершить? Вероятно, можно было сделать и по-другому, ну и что с того? Опасность возникла неожиданно, и ты мгновенно принял правильное решение. Я хочу, чтобы ты знал: ради меня не нужно проявлять слабость. В своей жизни я повидала достаточно слабых мужчин. Хочу задать тебе вопрос, который волнует весь народ. Ты действительно намерен стать повелителем или просто хочешь выжить и, дождавшись удобного момента, сбежать?

Слова Дженин застигли его врасплох. Дориан никогда не думал, что встретит старость королем-богом. Возможно, потому, что не мог припомнить ни одного предсказания, где представал в роли престарелого короля-бога, или же просто боялся связать навеки свою судьбу с этой страной. Дориан не задумывался даже над тем, что произойдет через год. Живя сегодняшним днем, он пренебрег многими важными вопросами, требующими немедленного решения. Ничего не сделал, чтобы привлечь на свою сторону племена горцев, не выступил против Нефа Дады, не предпринял никаких мер, чтобы обезопасить этелингов. И если Дженин воспринимает его нерешительность как слабость, сколько еще людей разделяет ее мнение?