Марфа кружила вокруг ванны, как наседка вокруг единственного цыпленка. Каждый раз, глядя на Сирин, она вздыхала, сжимала руки и благодарила Казанскую Божию Матерь за нежданный подарок — новообретенную племянницу.

— Дитя мое, как, наверное, страдала ты от этих злых татар! — восклицала она.

Сирин хотела сказать ей, что она наполовину татарка и что в родном селении с ней ничего плохого не случилось. Однако Марфа не давала ей вставить ни слова, она задавала вопросы и сама тотчас отвечала на них, сочувствовала и вздыхала и наконец задала вопрос о судьбе своей сестры. На этом поток речи прервался, и Сирин наконец смогла ответить.

Екатерина не обращала внимания на то, что именно рассказывает Сирин ее подруге, она строила собственные планы.

— Мы сегодня устроим Петру Алексеевичу праздничный ужин и там представим ему твою племянницу. Конечно, там будут и молодые офицеры, и прежде всего Сергей Тарлов, у него глаза на лоб полезут, когда он узнает, кем в действительности был его прапорщик!

— Нет, только не Сергей! — испуганно вскрикнула Сирин. — Он никогда не должен узнать, что я женщина!

Екатерина заинтересованно наклонила голову:

— Не должен? Ах вот что! — И снова обратилась к Марфе: — Пошли кого-нибудь пригласить его и других участников той отчаянной компании, с которой мы познакомились в Санкт-Петербурге, Степана Разина и Семена Тиренко.

— Степана зовут Раскин, — машинально поправила ее Сирин.

— Тоже неплохо, — невозмутимо ответила Екатерина и кивком напомнила Марфе, что им пора идти.

Солдаты работали с удивительной быстротой: до обеда они не только разбили большой шатер, но и подготовили все для роскошного праздника. От факелов внутри шатра и на площадке перед ним все осветилось, как днем, разноцветье полковых и ротных знамен производило впечатление одновременно нарядное и торжественное, тамбурмажоры [20]позаботились, чтобы на празднестве играли только лучшие музыканты, кухня Преображенского полка приготовила угощения, о которых не смел мечтать простой солдат.

Все обладатели знатных имен и титулов во главе с царем собрались к заходу солнца. Здесь были князья Меншиков, Репнин и Голицын, все генералы, полковники и майоры соответствующих полков — среди них и Шобрин, прославленный захватом Бахадура, и даже кое-кто из офицеров более низкого ранга, никогда еще не присутствовавшие на столь торжественном мероприятии. Среди них были Степан Раскин и Семен Тиренко, которые, впрочем, сочли за лучшее забиться в угол шатра и тихохонько сидеть там, даже носа не показывая. К их радости, прислуживающий солдат принес водку и вино, так что, по крайней мере, можно было выпить для поднятия духа.

Внезапно Раскин махнул рукой, указывая на вход в шатер:

— Гляди, Сергей Васильевич пришел. А ведь еще утром говорили, что он у царя в немилости.

Получив приглашение прибыть на праздник, Сергей был удивлен не меньше своих друзей — впрочем, точнее было бы назвать это не приглашением, а приказом.

Он все время искал пути к освобождению Бахадура, однако нигде не мог найти Кицака, с которым хотел посоветоваться, потом и вовсе прошел слух, что заключенных перевезли в другое место. Сергей надеялся узнать что-нибудь о Бахадуре хотя бы из случайных разговоров на пиру. Досадуя на царя и не смирившись с его немилосердием, Сергей из упрямства не пожелал наряжаться и теперь сидел в грязной полевой форме, словно перепел среди фазанов и павлинов.

Петр Алексеевич, обычно мало заботившийся о своей внешности, надел в этот вечер зеленый кафтан генерал-полковника русской армии с голубой лентой ордена Св. Андрея Первозванного и шарф цветов русского флага — бело-сине-красный. Высокие сапоги были начищены и блестели так, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Темно-каштановые волосы его прикрывала черная треуголка с золотым галуном, а на шее висела золоченая офицерская бляха с гербом. И все же платье его выглядело весьма скромным по сравнению с роскошным нарядом Меншикова.

Фельдмаршал блистал в открытом спереди камзоле из шитого золотом шелка поверх посеребренной кирасы, алый мундир был богато отделан, того же цвета были и кюлоты, он также носил ленту Андреевского ордена и шарф с золотыми кистями. И все же сторонний наблюдатель скорее счел бы его кутилой при царском дворе, а не высокопоставленным военачальником. Трудно было поверить, что этот человек в пышном парике с длинными локонами, в треуголке, украшенной золотыми галунами и страусовыми перьями, — один из лучших русских генералов. Другие командиры русского войска также облачились в парадные мундиры, но Меншиков затмевал всех — впрочем, для него это было делом привычным.

Царь снисходительно оглядел его и приказал принести водки.

Случайно взгляд Петра остановился на Сергее, царь наморщил лоб — о появлении молодого капитана никто не объявлял.

— Черт знает где застряла Екатерина, — недовольно сказал он Меншикову.

Князь почесал голову под париком и поморщился:

— Я тоже думаю, почему она заставляет тебя ждать — в конце концов, это она нас пригласила. Большинство здесь не слишком-то рады этому празднику: они считают, что праздновать стоит только тогда, когда мы разобьем шведов.

Царь засопел от гнева:

— Это была ее идея! Она думала, это поднимет боевой дух офицеров. Но если она сейчас не появится, я прикажу ее вытащить, даже если она будет в утреннем капоте и пеньюаре.

Меншиков представил себе эту картину и улыбнулся, в то же время надеясь, что Екатерина достаточно разумна и не зайдет слишком далеко. Если и было что-то страшнее Петра в плохом настроении — это Петр в гневе, а теперь, когда решающее сражение между шведским войском и Российской державой было не за горами, ссора царя с его фавориткой пошла бы не на пользу всему государству. Меншиков уже размышлял, как ему половчее отвлечь царя, чтобы послать кого-нибудь к Екатерине и предупредить ее, но тут музыканты заиграли туш.

Екатерина появилась в платье из голубого бархата, выгодно подчеркивавшем ее стройную полногрудую фигуру, волосы ее были скрыты под светлым париком. У входа в шатер она остановилась, подозвала слугу и взяла с подноса бокал вина. Пока Екатерина шла к царю, Меншиков следил за ней — ему показалось, что и она решила выпить для храбрости, она низко присела в реверансе, склонившись перед государем:

— Ваше величество, надеюсь, праздник совершенно в вашем вкусе.

Петр Алексеевич рубанул рукой воздух:

— Лучше был бы фейерверк в честь победы над шведами.

Екатерина оставалась спокойной:

— Устроить такой праздник в воле Вашего величества.

Меншиков улыбнулся находчивому ответу и посмотрел на царя. Долго сердиться Петр никогда не мог, он потрепал Екатерину по щеке и попытался похлопать ее по заду — из-за пышного турнюра это ему не удалось.

— Будет ли Вашему величеству угодно подождать, пока мы останемся одни, и я сниму этот проволочный каркас? — с улыбкой спросила Екатерина, лукаво прикрываясь веером.

— Может, прямо сейчас прогнать гостей ко всем чертям? — ухмыляясь, предложил царь.

Меншиков расхохотался:

— Нет уж, сначала напьемся!

— Я могу позаботиться, чтобы это произошло побыстрее! Эй, живо накрывайте на стол, и будем пить! — Царь с удовлетворением глядел, как у слуг тотчас же будто крылья выросли. Они засуетились, и через несколько минут каждый сжимал в руке большой стакан водки.

Царь произнес первый тост:

— За Россию и за матушку Екатерину, которая верит, что сегодня нам есть что праздновать, хотя шведы еще на нашей земле!

— За Петра Алексеевича Романова! Если он шведов не победит, никто этого не сделает! — ответила Екатерина.

— Ну, за нас обоих! — Царь стремительно поднял стакан к губам и опустошил его до дна.

Остальные присутствующие последовали примеру царя. Тиренко и Раскин выпили отличную водку с нескрываемым восторгом, Сергей пил через силу, надеясь, что окружающие напьются быстрее и, может быть, тогда он узнает что-нибудь о Бахадуре, можно попытаться использовать положение офицера и под покровом темноты освободить мальчика.