Сергей понимал, что был несправедлив к Бахадуру, и жалел о своей резкости, но у него будто черт внутри сидел. Со времени известия о поражении при Головчине он дрожал от желания встретиться со шведами лицом к лицу и доказать, что он больше не тот перепуганный мальчик, который бежал от них под Нарвой.

Он делал привалы только затем, чтобы не загнать лошадей, и вел свой отряд вперед как можно быстрее — через Новгород, Холм и Торопец до Смоленска. Там им начали попадаться первые дозоры русского войска.

Надо сказать, что встретили отряд без особого восторга, Тарлова это немало разозлило. Офицеры пехотного полка Фихтенгейма, которым Сергей представлял рапорт в маленькой деревушке Помогайлово, с нескрываемым презрением оглядели его азиатских подчиненных.

— Стоило ли тащить их сюда? Такого сброда у нас и здесь достаточно! — промолвил один из них, качая головой.

Сергей вскипел от ярости:

— Я получил приказ лично от князя Апраксина следовать сюда с отрядом и присоединиться к войскам царя! — Он сунул под нос майору приказ на марш, заверенный печатью петербургского губернатора.

Майор — здоровенный немец, прибывший в Россию вместе с полковником Фихтенгеймом, — несколько мгновений с недоверием разглядывал русские буквы, затем вернул бумагу Тарлову:

— Эту писанину невозможно прочитать!

В голосе немца было столько высокомерия, что у Сергея руки зачесались отвесить ему пощечину. К счастью, другой немец оказался более находчивым:

— Симбирский полк расквартирован приблизительно в миле отсюда. Кто-нибудь из его офицеров наверняка сможет прочесть приказ.

Просить об одолжении кого-то из немцев представлялось майору досадным донельзя, но другого выхода не было. Он поступил на службу к царю добровольно и за солидное жалованье, а потому пришлось послать за кем-то из русских офицеров. Сирин разрешила солдатам спешиться и послала нескольких из них поискать продовольствия.

Русские солдаты немецкого полка, казалось, разделяли предубеждение своего командования по отношению к азиатам, отгоняя калмыков Канга и сопровождающих их драгун от телег с продовольствием.

Раскин несколько мгновений смотрел на это, а затем направил туда лошадь, прижав бледного офицера, отвечавшего за обоз, к борту телеги:

— Я Степан Раскин, сын боярина Кирилла Борисовича Раскина, поручик Ингерманландского драгунского полка. За двадцать дней мы прошли больше тысячи верст, чтобы показать вам, как воевать со шведами, и я не позволю, чтобы мои люди умерли с голода из-за какой-то немецкой сволочи! По-моему, у вас тут достаточно припасов.

— Какой я немец? Я русский православный человек! — отвечал тот.

— Тем хуже! — усмехнулся Раскин. — Чего ждать от немца, они и шага ступить без приказа не могут! Но русский, который заставляет своих товарищей голодать, просто свинья, так я считаю.

Караульный покраснел. Казалось, он вот-вот позовет на подмогу товарищей. Однако еще прежде, чем успела разгореться ссора, вмешался майор-немец. Он понял, что голодные степные головорезы будут куда опаснее, чем сытые, и приказал выдать им провизию.

Раскин ухмыльнулся офицеру, неохотно посторонившемуся перед ним:

— Что ж, и у немецких майоров иногда находится немного мозгов. А ты небось все свои в отхожем месте утопил!

— Ты мне за это заплатишь! — Офицер схватился было за саблю, но железный голос майора заставил его опомниться.

— Брось оружие! Иначе мне придется посадить тебя под арест. Ты же знаешь, что царь строго запретил любые стычки.

Офицер побледнел еще сильнее и удалился, еле сдерживая ярость.

Сергей подошел к майору:

— Так в вашем полку есть русские офицеры? Почему же никто из них не прочитал письмо князя Апраксина?

Майор поглядел на Сергея, будто тот предложил что-то непристойное:

— Письменный приказ не должен быть известен нижестоящему чину.

Раскин, стоявший поблизости, закатил глаза и шепотом повторил свое замечание касательно немцев.

Распоряжения по поводу отряда Тарлова были получены. Офицер выдал Сергею карту и список из нескольких деревень и приказал ему позаботиться, чтобы жители укрылись в лесах, уничтожив все, чем мог бы воспользоваться неприятель. Сергей был недоволен — ему хотелось не возиться с мужиками, а воевать против шведов. Но приказ исходил непосредственно от царя, и никаких отхождений от него не допускалось.

Местность была неправдоподобно ровной — там, где взгляд не задерживался на роще или лесе, возникало впечатление, что скачешь под огромным куполом. Дорогами служили раскисшие тележные колеи, которые даже не были, как на Севере, устланы хворостом, а мосты представляли собой два-три бревна да несколько досок настила. Приказ, выданный Сергею, предписывал сделать все возможное, чтобы препятствовать продвижению шведов, и солдаты ломали эти примитивные переправы, сжигая бревна.

Когда отряд достиг первой деревни, им навстречу вышли жители в серых тулупах, хмурые, они с недоверием смотрели на плосколицых, раскосых всадников. Вскоре к ним присоединился священник в длинной черной рясе с большим крестом на груди и окладистой бородой, за которую он платил два рубля бородового налога в год. Со священников брать его не полагалось, но царю срочно требовались деньги, а потому из-под креста у батюшки выглядывал бордовой знак.

Сергей приблизился к крестьянам — те в испуге жались друг к другу, точно овцы. Священник тут же выступил вперед, заслоняя людей и судорожно сжимая в руке крест, словно рассчитывая оборониться с его помощью от несчастья.

— Что вам угодно?

— Именем Его величества государя Петра Алексеевича вам предписывается покинуть деревню и укрыться в лесу, что из припасов, орудий, фуража вы не сможете взять с собой, то следует уничтожить. — Слова, словно кислота, разъедали ему губы. Не этого перепуганного батюшку желал бы Сергей сейчас видеть перед собой, а парочку шведов, на которых можно было бы выместить досаду. Для Сирин подобные распоряжения оказались полнейшей неожиданностью — приказа она не читала.

— Но капитан, мы же не можем выгнать этих несчастных людей из их домов! — вполголоса попыталась она возразить.

Сергей только зубами заскрипел:

— Это приказ царя!

Сирин привстала в стременах:

— Это приказ труса, который не дерзает встать на пути у врага и дать отпор!

— Пускай мы тысячу раз против, это воля царя, и ей следует повиноваться! — Сергей резко повернулся к ней спиной и снова поглядел на священника: — Что ты стоишь? Позаботься, чтобы все вышли из своих домов и укрылись в лесах, или хочешь, чтобы солдаты вам помогли? У нас много дел, мы не можем торчать тут вечно.

Сирин предполагала, что крестьяне могут взбунтоваться, взяться за оружие — и что тогда? К ее удивлению, мужики, понурившись и повесив головы, разошлись по своим дворам, созывая жен и детей, женщины устало завязывали вещи в узлы, мужчины тем временем выгоняли из стойл домашний скот. На телеги нагружались провизия и домашний скарб, впрягалась корова или пара тощих лошаденок. Кое-что нести приходилось и маленьким детям — даже под невеликой ношей их шатало из стороны в сторону. Но никто не сказал ни слова поперек. Длинная цепь людей потянулась по дороге из деревни, батюшка и еще несколько мужчин остались, чтобы поджечь дома и сараи. Священник зашел в маленькую деревянную церквушку и вынес оттуда икону, завернутую в платок, затем взял факел и кинул его прямо на пол, смолистая сосна тут же занялась, и скоро церковь ярко запылала.

Сирин развела руками:

— Неужели мы ничем не сможем помочь этим несчастным? Они потеряли почти все добро, а того, что они взяли, им не хватит, чтобы пережить зиму.

Сергей представлял себе войну со шведами несколько иначе. А потому реагировал неожиданно резко:

— У нас нет времени, надо объехать остальные деревни. Да, пускай мы не можем превзойти шведское войско силой оружия, но должны помешать им проникнуть в глубь страны. Если они не найдут по пути ни продовольствия, ни корма для скота, им рано или поздно придется сдаться и повернуть назад.