Лопухин недовольно отмахнулся:

— Всему свое время, Сергей Васильевич. Сначала о прибытии заложников следует доложить царю. Это займет немало времени, возможно, несколько недель. Петра Алексеевича нет в Москве, и до его прибытия вы останетесь тут.

Сергей вновь отдал честь, хотя больше всего ему сейчас хотелось выругаться. Остаться здесь, в Москве, — значит, возможно, пропустить решающую битву со шведами.

— Прошу прощения, Григорий Иванович, полковник Яковлев, комендант Уфимской крепости, поручил мне передать вам это письмо. — С этими словами он вынул послание из-за отворота мундира и вручил его Лопухину.

Майор жадно схватил письмо, сломал печать и взглянул на листок. Лицо его озарилось улыбкой, внезапной и холодной, как молния. Лопухин обернулся к сидящим офицерам:

— Наш общий друг Дмитрий Николаевич пишет, что дела его идут хорошо и в Уфе все под контролем.

— За это стоит выпить! — крикнул Кирилин. Сергею еще в Сибири казалось, что тот пьет слишком много, и он ничуть не удивился, когда Кирилин, вместо того, чтобы кликнуть слугу, налил себе сам и провозгласил: — За Дмитрия Николаевича Яковлева, нашего верного друга!

— За Алексея Петровича, будущего царя! — отозвался Лопухин.

Сам по себе тост был вполне обыкновенным — кто, как не царевич, когда-нибудь сменит на троне своего отца? Однако, по обычаю, сначала полагалось пить за здоровье царя. Без сомнения, дело пахло изменой, и Сергей снова почувствовал себя в ловушке.

Кирилин, вероятно, уже основательно выпил сегодня — лицо его покраснело, мутные глаза слезились, он посмотрел на Тарлова и усмехнулся:

— Что, не ожидал меня тут увидеть, драгун? Батюшка генерал Горовцев сделал милость — я больше не командую гренадерами, теперь я зачислен в гвардию царевича.

Чин гвардейского офицера был гораздо выше, чем капитана драгун, и Кирилин пытался уязвить этим Тарлова, но Сергея эта новость не поразила, — Кирилин был отпрыском старинного боярского рода, располагавшего достаточным количеством денег, чтобы спрямить своему сыну дорогу к высшим чинам. Завидовать этому было так же глупо, как обижаться на дождь или ветер.

— Поздравляю, Олег Федорович! — Сергей нарочито дружески протянул ему руку.

Несколько мгновений Кирилин мешкал, но тут Лопухин негромко откашлялся, и новоиспеченный гвардеец, вздрогнув, ответил на рукопожатие:

— Благодарю, Сергей Васильевич! Видишь, зачлось… зачлось мне сидение в Сибири. Как там заложники? Надеюсь, ты их приодел? Мы их на днях представим царевичу.

Сергей почувствовал горечь во рту. Очевидно, Кирилин не просто хвалился производством в новый чин, он желал присвоить себе славу за подавленное восстание.

— Через пять дней заложники должны быть готовы предстать перед царевичем, Сергей Васильевич.

Слова Лопухина удержали Сергея от резкого ответа. Он лишь поинтересовался, где можно получить платье для заложников.

— Этим займется Шишкин. — Лопухин кивком указал на молодого, совсем мальчишеского вида поручика, ему не довелось еще понюхать порохового дыма, кроме как во время муштры, и лишь однажды он встречал человека, выстоявшего в битве против ужасных шведов, а потому на Тарлова поручик глядел с нескрываемым восхищением.

— Конечно, я позабочусь об этом, — обернулся он к Лопухину.

Сергей кивнул и счел наконец возможным откланяться:

— С вашего разрешения я вернусь к себе на квартиру, Григорий Иванович!

— Сначала на посошок! — ответил ему Лопухин, приказав слуге снова наполнить стакан, но Кирилин его опередил. Сергей мельком глянул на него и подумал, что офицер и командующий из Кирилина никудышный, зато трактирщик мог бы выйти неплохой: ему удавалось налить стакан до краев, не пролив при этом ни капли. Уместнее всего было бы сейчас произнести тост за царя и русскую армию. Лопухин, однако, поднял стакан за Россию: — За то, чтобы все стало так, как было когда-то!

Остальные с восторгом поддержали его, Сергей же произнес просто: «За Россию!» Он выпил и, откланявшись, вышел.

У него болели кулаки — так сильно сжимал он их в течение последнего часа.

Едва Тарлов вышел, Кирилин налил себе еще водки и покачал головой:

— Яковлеву стоило бы передать письмо с кем-нибудь познатнее, Тарлов же из низов, его отец во дворце печи топил.

На губах Лопухина заиграла ироническая усмешка:

— Если бы вы, Олег Федорович, так не торопились в Москву, могли бы сделать остановку в Уфе и сами позаботиться о том, чтобы передать письмо. Но не беспокойтесь, обмануть этот наивный ум не составит труда. Встретимся с ним в следующий раз — выпьем за победу царя, не забывая о наших истинных целях.

На пятый день Сирин не выдержала. Она подошла к двери и со всех сил начала стучать, а когда часовой отворил, гордо выпрямилась и поглядела с вызовом:

— Мне нужно поговорить с Сергеем Васильевичем Тарловым.

На лице солдата отразилось напряженное раздумье. Ему было приказано дважды в день выпускать заложников на прогулку и предотвращать возможные попытки к бегству, но у него не было никаких предписаний, где значилось бы, как реагировать на желание пленника поговорить с офицером. Конечно, он мог пропустить просьбу мимо ушей и загнать этого татарина обратно в комнату, но что, если у этого парня важные сведения? Тогда капитан, конечно, накажет за невнимание к ним, а то и побьет.

— Я извещу капитана. Но только после того, как сменюсь с поста, — ответил наконец солдат. Дальше уже не его дело. Если капитану не понравятся слова татарина, мальчишка заработает порку. Все лучше, чем рисковать собственной шкурой.

Сирин поняла, что большего она не добьется, но вдруг вспомнила рассказы о том, какую власть над человеческим сердцем имеют деньги. Она достала из кошелька, привязанного у нее на поясе, несколько монет и сунула их солдату:

— Возьми. Это тебе за работу.

Лицо солдата просияло, и на минуту у него даже мелькнула мысль оставить свой пост и отправиться искать Тарлова. Однако если унтер-офицер заметит его отсутствие, он получит немалую трепку, поэтому солдат решил все же дождаться смены.

Сирин не заметила, что Ильгур подкрался поближе, желая проследить, о чем Бахадур собирается говорить с часовым, и, увидев, как монетки перешли из рук в руки, понял, что кошелек Бахадура полнехонек. Как и прочие заложники, Ильгур давно растратил все свои деньги на водку и теперь вынужден был обходиться без нее. А между тем водка стала для пленников единственным средством, позволяющим хоть как-то скрасить скуку плена и снять раздражение. Перед Ильгуром замаячила прекрасная возможность достать денег на выпивку, он дождался, когда дверь закроется, и подошел к Бахадуру:

— Скажи, разве мы не договаривались делиться друг с другом всем, начиная с кебаба и заканчивая водкой и деньгами?

Заложники смотрели на него с удивлением, но быстро поняли, в чем дело:

— Ты прав, Ильгур, мы делились всем по-братски.

— Мы — да! Но есть среди нас один, кто нарушает закон степи и прячет свои деньги, пока остальные умирают от жажды и голода.

— Прежде всего от жажды. — Йемек, один из его приятелей, подошел к Сирин и толкнул в плечо: — Ты слышал, Бахадур? Твои деньги — это и наши деньги, так что выкладывай — и мы разрешим тебе первому приложиться к бутылочке.

Вокруг раздались смешки — об отвращении Бахадура к водке известно было каждому.

Сирин оглядела ухмыляющихся собратьев по неволе, проклиная себя за оплошность. Здравый рассудок советовал ей достать кошелек и бросить к ногам Йемека, но гордость не позволяла сделать этого. Если сейчас она сдастся, все заложники перестанут уважать ее и будут держать на побегушках. Ни разу она не сожалела так об отсутствии оружия, как сейчас, — теперь предстояло защищаться голыми руками. Вот и появился у нее шанс заработать уважение. Она старалась не думать о том, что ее могут разоблачить.

— Если тебе нужны деньги, чтобы купить лошадь или новый кафтан, я буду говорить с тобой, но на водку не дам ничего! — Она надеялась, что ее страх не заметен, и приготовилась к драке.