Усмехаясь, она наблюдала, как Кирилин подобострастно кланялся и целовал руку царевичу. Шишкин тоже согнулся перед этим бледным вялым юношей. Тарлов, выпрямившись, отдал честь так, как предписал солдатам царь. Яков Игнатьев, духовный наставник царевича, наградил его уничтожающим взглядом.

Царевич кивнул, и к нему подвели заложников. Издали он казался высокомерным, но когда Сирин подвели ближе, она заметила, что наследник русского трона дрожит от страха, а водкой от него пахнет так, словно он в ней купался.

Сын царя и будущий повелитель русских, размышляла Сирин, должен быть гордым, благородным и возвышенным, вождем, которого подданные будут уважать от всего сердца. Извинить его могло только то, что русским сейчас угрожают шведы, в таких условиях, думала Сирин, царевич опасается не за державу, а за собственную жизнь. Эта мысль занимала ее и позже, когда закончилась короткая аудиенция и Шишкин отвел заложников обратно в казарму.

Тарлову страх царевича тоже бросился в глаза, но мысли его приняли иное направление. Яковлев, Кирилин и Лопухин сказали и сделали достаточно, чтобы вызвать подозрение, скорее всего, это преступный заговор против царя. Он вспомнил слухи о том, что царь презирает наследника и считает его неспособным управлять страной. Капитан не мог себе представить, что Алексей Петрович своими силами способен подняться против отца. По всей видимости, царевич находился под сильным влиянием духовника, протопопа Игнатьева, а уж этот точно способен спланировать и организовать заговор против царя. Возможно, именно он собрал вокруг царевича офицеров, подобных Лопухину и Кирилину, чтобы с их помощью захватить власть в государстве. Сергей не знал, как ответить на большинство возникших вопросов, но одно было несомненно: следует оставаться начеку и сделать все, чтобы предотвратить любую угрозу России.

Он попытался оценить свои возможности и грустно усмехнулся. Что может сделать простой капитан драгунского полка против таких людей, как Яковлев, Лопухин, Игнатьев, а уж тем паче против самого царевича?

Сирин то и дело вспоминала о блеске золотых куполов, которым встречала их Москва, пока они пробирались по грязной дороге вперед, где, как утверждал Ваня, лежит Санкт-Петербург.

Здесь не было ничего, кроме тумана, он лежал плотной пеленой, позволяя разглядеть, самое большее, голову собственной лошади. Дороги в новый царский город было не видно, ее едва можно было отличить от болота, не спасали даже связки хвороста, обозначавшие путь и закрывающие самые большие выбоины. Сирин надеялась, что Тарлов, возглавляющий колонну, знает путь. Не дай Аллах сбиться с него — эта зыбкая почва поглотит их всех, и никто никогда не отыщет и следа!

Настроение Сирин ухудшилось, когда Златогривый провалился передней ногой в особенно глубокую лужу, теперь она была по уши забрызгана жидкой грязью, вонявшей гнилью и конским навозом. Яростно отплевываясь, она вытирала рот рукавом, но мерзкий привкус во рту не желал исчезать. Желудок подвело.

Сирин жалобно глянула на Ваню, ехавшего рядом с ней:

— Ради Аллаха, ответь, зачем вы потащили нас в эту жалкую землю? Эта земля для демонов, не для людей.

— Ну, людей тут тоже немало. Царь-батюшка об этом позаботился, — ответил вахмистр с такой гордостью, словно сам совершил это чудо, но затем снова нахмурился. — В такую непогоду да по такой грязи спасет только водка! Но все, что было, мы уже выпили, больше до самого Петербурга взять ее негде.

«Если мы вообще до него доберемся», — подумала Сирин, но говорить это вслух не стала, чтобы не привлечь духов. Известно же — стоит только испугаться, и духи тут же собьют тебя с дороги.

Ваня заметил, насколько Бахадуру не по себе, и попытался его успокоить:

— Летом здесь очень красиво, но теперь, осенью, нужно обладать поистине ангельским характером, чтобы чувствовать себя хорошо. — Ваня надеялся, что Бахадур хоть чуть-чуть улыбнется, но тот только грустно усмехнулся в ответ.

Когда еще в Москве Сирин узнала, в какой компании ей предстоит продолжить свой путь, она решила заключить с Ваней и капитаном негласное перемирие. Солдаты, сопровождавшие отряд, ничуть не тревожили ее, но гвардейские офицеры — Кирилин, Лопухин, Шишкин и некоторые другие — пришлись ей не по сердцу. Эти напыщенные грубияны относились к заложникам как к зверям, которым Господь по неисповедимым причинам решил даровать речь. Однако царевичу они прислуживали как рабы, а перед его духовником чуть ли не на брюхе ползали. Сирин твердо была убеждена: ни один татарин так себя вести не стал бы.

Где-то позади вновь послышалась ругань кучера и его помощников, сопровождавших карету наследника русского престола. Роскошная карета, запряженная шестеркой лошадей, то и дело увязала в грязи, так что слугам вновь и вновь приходилось вытаскивать ее. Сирин считала это недостойным воина — вождь должен сидеть в седле и вести своих людей. Но Алексей Петрович вел себя как балованный ребенок, в пути ему все было не так, все не по нраву.

На четвертый день он заболел. Всему отряду пришлось задержаться в какой-то убогой деревушке, ожидая выздоровления царевича. Причиной же нездоровья, полагала Сирин, могла быть только водка — уж чем царевич точно превосходил всех своих спутников, так это количеством водки, которое он ежедневно выпивал. Когда по утрам он поднимался и садился в карету, лицо его было зеленоватым, а вокруг стоял кислый запах перегара.

Ваня указал вперед:

— Если глаза меня не обманывают, то мы уже до парома добрались.

Солдаты авангарда начали останавливаться и спешиваться, из тумана показались черные бревенчатые постройки.

— Драгуны и заложники, ко мне! — В напоенном влагой воздухе голос Тарлова звучал как-то странно.

Когда Сирин подъехала ближе, он все еще сидел верхом, размахивая шляпой, чтобы его легче было заметить, тем не менее собрались заложники не сразу.

— Хотя тут и есть мосты, но во время последнего наводнения почти все их снесло, поэтому лошадей оставим и переправимся на пароме. Не беспокойтесь, за животными уход будет хороший. — Последние слова Тарлов сказал прежде всего Бахадуру. Он единственный из всех заложников продолжал путь на собственном коне и сам о нем заботился, хотя конюхи всегда были наготове.

Кирилин, снова облачившийся в скромный мундир офицера царской армии, крикнул:

— Твой сброд подождет, Тарлов! Сначала переправится царевич и его свита! — Он махнул рукой, чтобы отогнать назад жеребца Сирин.

Конь, расширив ноздри, жадно нюхал темную воду и шарахнулся в сторону при виде Кирилина. Сирин потянулась к плетке, но Тарлов, к тому моменту уже спешившийся, быстро встал между ними.

— Мы вас не задерживаем, Олег Федорович. — Сергей холодно улыбнулся и подтолкнул Кирилина к парому, который как раз показался из тумана.

Сирин с недоверием посмотрела на судно. В степи она переправлялась через реки вплавь или на плоту, но на это громоздкое, бесформенное, полусгнившее творение рук человеческих забираться ей совсем не хотелось. Паром сидел глубоко в воде, казалось, он вот-вот потонет.

— И на этом мы все будем переправляться через реку? — спросила она, наморщив нос.

— А что нам делать? Или ты настаиваешь, чтобы царь прислал за нами один из своих кораблей? — улыбнулся Тарлов.

Сирин обиженно отвернулась, отвела в сторону жеребца и молча смотрела, как к берегу подкатила карета наследника.

Полный сомнения и ужаса взгляд, которым царевич оглядел паром, развеселил ее, послужив хоть малым вознаграждением за все неприятности последних дней. Наследник русского престола, покачиваясь, вылез из кареты, заслонил глаза рукой и закричал пронзительным голосом, что на паром он не пойдет. Судно, по его словам, послал сам царь специально, чтобы утопить сына.

Духовник взял царевича за руку и попытался бережно и осторожно ввести его на борт:

— Ваше высочество, идемте сюда! Я с вами. Батюшка изволит сердиться, если вы к нему не явитесь. Идемте же, не то он сошлет вас туда, где Петербург покажется раем!