Сирин содрогнулась, услышав, в каких выражениях говорят солдаты об испытанных ими плотских удовольствиях. Пусть даже их слова лишь отдаленно соответствовали реальности — азиатские конники Ишмета и Канга и те обходились с женщинами менее жестоко.

Их боевой дух распалил и Ильгура, изрядно уже, впрочем, опьяневшего. Наклонившись к одному из солдат, татарин доверительно обнял его за шею и горячо зашептал на скверной смеси русского и шведского, на которой перебежчики пытались объясняться со своими новыми сотоварищами:

— Русскую бабу нужно хорошенько поколотить, чтобы распалить в ней желание! Говорю тебе: избей ее и можешь делать что тебе угодно!

Дальше Сирин слушать было противно. Она повернулась и быстро зашагала туда, где разместили людей Кирилина. Капитан и его подчиненные были в прекрасном настроении — приказ шведского короля сворачиваться и выступать дошел и до них. Они понятия не имели, куда лежит их путь, но в любом случае это было лучше безделья и однообразия, в котором они пребывали последнее время. Кто-то хлопнул Сирин по плечу, слышался смех и пьяные выкрики — так ее нынешние сотоварищи приветствовали долгожданные перемены, на ее долю перепало немало объятий и липких поцелуев.

— Теперь конец Петру Алексеевичу! — Кирилин выхватил из ножен саблю и взмахнул ею, указывая на восток — оружие со свистом рассекло воздух. Казалось, Кирилин надеется поразить царя, находящегося в сотнях верст отсюда, и нанести ему смертельную рану. Шишкин и двое прапорщиков, отпрыски старейших и благороднейших русских родов, обезумев от радости, заулюлюкали в ответ, напоминая Сирин мальчишек ее племени. Те когда-то вскакивали верхом на овец и принимались сражаться, отчаянно размахивая ивовыми прутиками.

Девушка пребывала в растерянности. Дальнейшее продвижение шведов приближало ее к Сергею. Он наверняка считает ее предательницей, но тем сильнее были ее чувства.

Уже не первую ночь он приходил к ней во сне, и она нежно сжимала его руки. В этот вечер, когда Сирин закуталась в одеяло и крепко заснула, несмотря на шум в лагере, Сергей снова приснился ей, только теперь сны ее носили иной характер, почти непристойный. В них Сергей был для нее не просто другом, но и мужчиной, настойчиво требовавшим от нее всего, чего только можно потребовать от женщины. Девушка чувствовала на своих губах его губы, руки Сергея скользили по ее телу, разжигая в ней огонь, который уже невозможно было погасить.

— Я люблю тебя! — прошептала Сирин и с испугом поняла вдруг, что уже не спит. Но вокруг нее раздавался лишь храп перепившихся русских, никто не услышал ее. Она попыталась было снова заснуть, но была чересчур взбудоражена, чтобы уснуть. Народу в палатку набилось немало, и дышать было почти нечем. В конце концов Сирин сбросила одеяло, натянула кафтан и стала пробираться к выходу. Выбравшись наружу, Сирин замерла в восхищении — над ней во всем своем великолепии раскинулся небесный шатер. Настоящая дочь степи, она умела читать книгу звезд. Близилось утро — до рассвета оставалось не больше часа. Возвращаться в вонючую переполненную палатку у Сирин не было ни малейшего желания. Она присела на барабан, брошенный шведским барабанщиком, и задумалась. В мыслях ее был Сергей и тот странный безумный сон, посетивший ее в эту ночь. Выросшая в юрте, Сирин прекрасно знала, чем занимаются по ночам мужчины и женщины, но это никогда не представлялось особенно интересным. И вот теперь она оказалась совершенно беспомощной перед нахлынувшими на нее противоречивыми чувствами. Девушка страстно желала обнять Сергея, почувствовать его как можно ближе, и в то же время боялась этого. Еще через несколько минут она опомнилась и горько посмеялась над собой — о какой встрече могла теперь идти речь? Она предала Сергея, как предала всех русских, навсегда разорвав нить, связывавшую ее с этими людьми. Вскоре Сергей вместе со своим отрядом выйдет на бой со шведами… а вдруг его убьют? От этой мысли Сирин стало еще больнее, и она прокляла тот день, когда между русскими и шведами началась война.

С рассветом лагерь начал понемногу оживать. Шведы с невероятной быстротой сворачивали палатки, сгружая вещи в обоз, повара еще готовили завтрак, а солдаты уже впрягали в пушки лошадей. Вскоре передовой отряд генерала Карла Густава Рооса выдвинулся из лагеря, его драгунам не позволили даже позавтракать — есть им пришлось прямо в седле. Король также отказался от еды и выдвинулся сразу после Рооса с первой колонной основной армии, еще раз приказав оставшимся поторопиться.

Часть, к которой были приписаны Кирилин и его люди, выступила одной из последних. Сирин ехала верхом на Златогривом — застоявшийся конь радовался прогулке, то и дело вскидывая голову, ей стоило немалых усилий сдерживать жеребца. Пока Сирин успокаивала Златогривого, она заработала выговор от Шишкина: в какой-то момент конь рванулся в сторону, налетев на лошадь поручика. Это снова напомнило Сирин о Сергее. Как-то раз в подобном случае он со смехом посоветовал ей держать повод крепче, а глаза — открытыми. От этого воспоминания у девушки навернулись слезы.

Карл XII двигался не прямо на восток, он постоянно менял направление марша и делал неожиданные зигзаги, пытаясь сбить противника с толку. Тактика его увенчалась успехом: когда через несколько недель армия достигла Днепра, противоположный берег был свободен. Теперь никто не мог помешать переправе. Только спустя два дня Петру доложили, что шведы, двигаясь на Москву, не пошли по Смоленской дороге, а преодолели Днепр южнее.

Тарлов, доставивший это известие в Смоленск, ожидал, что царь придет в ярость. Вместо этого царь прищурился, уставившись на него пронзительным взглядом:

— Так, значит, правда, что войско Карла уже восточнее Днепра? — Вопрос прозвучал как выстрел.

Сергей нервно сглотнул и еще раз попытался припомнить, что именно он смог разглядеть издалека, затем нерешительно кивнул:

— Да, Ваше величество! Авангард Рооса и драбанты [17]короля Карла XII позавчера перешли реку, а вчера то же самое сделала тяжелая кавалерия Реншильда и другие войска.

Царь обернулся к Меншикову:

— Где сейчас обоз Левенгаупта?

— Пока что в сотне верст к северо-западу от Днепра, — ответил тот, несколько сбитый с толку. К чему такие вопросы теперь, когда главные силы шведов стоят прямо перед русской армией?

Увидев недоумение в глазах приятеля, царь со смехом ударил Меншикова по плечу:

— Сотня верст, говоришь? И как быстро Левенгаупт движется?

— Не больше десяти верст в день, — ответил Меншиков.

— На месте Карла я бы дождался его, а то и вышел навстречу. Обоз Левенгаупта — ключ к захвату Москвы, возможно, даже всей России, а Карл с такой легкостью выпускает его из рук. — Петр ухмыльнулся, точно школьник, которому удалось подловить своего учителя, сжав кулаки, он пихнул Меншикова в грудь:

— Ты поднимешь на ноги всех, кто может двигаться достаточно быстро, и перехватишь Левенгаупта! Он не должен дойти до Днепра, понял?

Теперь только Меншиков начинал понимать идею, которая пришла в голову царю, князь мрачно ухмыльнулся:

— Левенгаупт не пересечет Днепра, пусть даже мне придется положить на это жизни всех моих солдат.

— Тебе придется спешить так, как ты не спешил еще никогда в жизни. Бери драгун, а позади, на крупы коней, сажай пехоту. И поторопись! — приказал царь.

Генерал Михаил Голицын озабоченно потер руки:

— Что, если Карл, против ожидания, все же повернет? Тогда Меншиков окажется в ловушке.

Петр Алексеевич улыбнулся еще шире:

— Вот ты и позаботишься о том, чтобы шведу даже мысль такая в голову не пришла. Возьми пару полков и подыщи место поудобнее для отвлекающего маневра. Насколько я знаю шведского дога, он не сможет не броситься за этой костью.

Тарлов был поражен — острый ум царя мгновенно распознал, в чем именно ошибся его противник, и тотчас же понял, как именно можно этот промах использовать.