Этот вечер, несмотря на понесенные потери, был для русских праздничным. В шведском лагере царила мертвая тишина.

Сергей с ног валился от усталости, однако долго еще не ложился спать, безуспешно пытаясь прогнать от себя страх, это больше не был страх перед шведами, преследовавший его с Нарвы, теперь он тревожился о Бахадуре, и тревога эта не давала ему покоя. Выяснилось, что люди Кирилина все еще остаются в лагере Карла. Теперь, когда пути снабжения шведского войска перекрыты, первыми лишат пищи русских перебежчиков. Он взмолился, чтобы Бахадур нашел возможность бежать от шведов, и лучше всего — в Сибирь. Царь был страшен в гневе — не дай бог мальчик попадет к нему в руки.

Когда на следующее утро Сергей проснулся и начал готовиться к бою, страх за Бахадура овладел им с новой силой. Он вознес горячую молитву Казанской Божией Матери, дабы она сохранила юного татарина, укрыв его своим покровом. Когда он вышел из палатки, солдаты удивились насколько тихим и задумчивым выглядел их командир, однако списали это на предстоящий бой. Но до сражения дело не дошло, обошлось даже без кратковременных стычек. Приблизившись к шведскому лагерю, они нашли его абсолютно пустым: большинство повозок было сожжено, впрочем, попадались и неповрежденные, нагели, вбитые в запальные отверстия пушек, сидели недостаточно глубоко — немного работы, и пушки вновь были готовы к бою.

Удивленный тем, что дело обошлось без единого выстрела, царь подозвал к себе Сергея.

— Бери степняков, и разведай, куда отошли шведы. Армия пока останется в боевой готовности, — распорядился Петр. Последние слова относились к Меншикову, который тотчас довел их до сведения всех полковых командиров.

Сергей прищелкнул языком, понукая Мошку, и спросил себя, не засада ли это, искусно устроенная врагом? Они осторожно продвигались на восток, готовые в любой момент укрыться в густом подлеске, но вокруг все было тихо. Внезапно в лесу засвистала иволга — от неожиданности Сергей вздрогнул и схватился за пистолет. На душе у него было неспокойно — отряд все дальше продвигался по следу шведского войска. По пути противник бросил еще часть поклажи, то тут, то там валялись тюки и ящики. Через три часа отряд Тарлова выехал на берег Сочи. Поднявшись на небольшой холм в полуверсте от берега, капитан приказал остановиться и с изумлением оглядел открывшуюся ему картину. Войско Левенгаупта или, вернее сказать, то, что от него осталось, с такой поспешностью перебиралось через реку, что это куда больше напоминало бегство. Кавалерия и большая часть пехоты уже находились на том берегу, и было не похоже, что они собираются встать лагерем.

— Не верю своим глазам! Шведы удирают! — От удивления у Вани отвисла челюсть, и он только качал головой. Усмехнувшись, Сергей похлопал его по плечу. Казалось, тяжесть, угнетавшая его душу со времени битвы под Нарвой, наконец-то исчезла. Он приказал людям укрыться, сам же остался на холме, не заботясь, что его могли заметить. Он наблюдал за беспорядочным отступлением до тех пор, пока последний человек в синем мундире не оказался на противоположном берегу Сочи. Несмотря на близость темноты, шведское войско, не задерживаясь, двинулось дальше.

Тарлов вернулся в расположение основных сил.

Приближаясь к лагерю, он услышал пение, пьяный хохот и крики — было ясно, что он явился аккурат к большому празднику. Озабоченный, он двинулся дальше и увидел, что никто не дал себе труда заняться обустройством лагеря, вместо этого русские войска заняли стоянку шведов возле деревни Лесная, которая уже была сожжена дотла. Исследуя содержимое уцелевших повозок, солдаты наткнулись на шнапс, так что значительная часть войска сейчас попросту валялась на земле, время от времени прикладываясь к здоровенным бутылям, на их лицах отражалось безоблачное счастье, словно одной ногой они уже стояли в раю.

Нетрезвый караул пропустил Тарлова без вопросов, отпустив в его адрес лишь пару бессмысленных замечаний. Тут же к нему подошел царь с бледным и перекошенным от мучительного напряжения лицом.

— Где шведы? — только и спросил он. Петр явно опасался, что люди его стали жертвой хитрой уловки. Появись сейчас войско Левенгаупта — они без труда перебьют упившихся солдат.

Сергей спрыгнул с лошади и вытянулся по стойке смирно:

— Шведы все до единого ушли за Сочь и быстро идут на восток!

— Это точно? — переспросил Меншиков, следовавший за царем словно тень. И только когда Сергей снова подтвердил свои слова, оба вздохнули с облегчением. Меншиков обнял капитана и расцеловал в обе щеки, потом отошел к одной из телег, пошарил внутри и вернулся с тремя бутылками.

— Теперь можно и отпраздновать! Боже мой, если бы Левенгаупт вернулся и напал на нас, его поражение обернулось бы великой победой! Солдат невозможно было удержать от грабежа, попробуй я встать у них на пути, они разорвали бы меня на куски.

Царь взял бутылку, зубами вырвал пробку и задумчиво уставился прямо перед собой:

— Я бы на месте Левенгаупта вернулся. Но он не знает нас, русских, вот в чем была его ошибка. Давайте выпьем за матушку-Россию и за нашу победу! — С этими словами он поднес бутылку ко рту, присоединяясь к общей попойке.

Положение людей Кирилина на марше не изменилось. Шведы, как и прежде, относились к ним как к тягостной обузе, от которой невозможно избавиться. Царская армия продолжала отступать, и к перебежчикам установилось то же презрительное отношение, что и ко всем русским. Чуть большим уважением пользовался один только Кирилин, иногда его вызывали к королю, желавшему получить от него информацию о русских войсках.

Сирин мирилась с новыми условиями, стараясь сколь возможно приспособиться к ним. Однако одна проблема не давала ей покоя: несколько месяцев женские дни не приходили к ней вовсе, теперь же кровотечения возобновились с удвоенной частотой. Полнейшее недоверие шведов и постоянная слежка не позволяли ей запастись всем необходимым. Использованный мох тоже необходимо было куда-то девать — незаметно сжечь их было делом крайне затруднительным. Страх боролся в ней с желанием пойти в лес поискать сухого мха и листьев особого папоротника. Около полудня войско остановилось на привал, и Сирин решила воспользоваться моментом, быстро спешиваясь. Привязывать Златогривого необходимости не было — на ее свист он всегда прибегал, как собака. Потрепав жеребца по крупу, девушка подошла к караульному, приставленному следить, чтобы русские дезертиры не стали перебежчиками во второй раз.

— Хочу в кусты, — сказала она по-русски, махнув рукой в сторону леса, хотя и знала, что «презренным русским языком» шведы гнушались, не желая запомнить ни единого слова. Однако жесты ее были красноречивы, и солдат все понял. Свирепая физиономия его растянулась в ухмылке.

— Недолго, — предупредил он по-шведски, пояснив то же самое жестами, словно разговаривал со слабоумным.

Сирин кивнула и нырнула в бело-зеленые березовые заросли. Ей пришлось побродить по роще, прежде чем она отыскала подходящий мох. Обрадованная, она опустилась на колени и вырвала несколько комков мха, выбрав оттуда землю и листья, чтобы не запачкать одежду. Запасшись всем необходимым, Сирин собиралась было вернуться к обозу, но тут и в самом деле ощутила желание облегчиться, она огляделась: невдалеке умывалась, хохоча и брызгаясь, целая орава шведских солдат. Устраиваться поблизости было чересчур опасно, и девушка еще сильнее углубилась в рощу, проклиная березняк за отсутствие подлеска. Наконец она нашла более или менее укрытое место и развязала шнурок, поддерживавший штаны.

Отдельные звуки сливались, заглушаемые гомоном лагеря, и Сирин не заметила, что караульный, встревоженный ее долгим отсутствием, отправился на поиски, сжимая в руке взведенный мушкет. Увидев наконец в светлой зелени грязный синий кафтан, он с облегчением вздохнул и решил подойти поближе. Внезапно он удивленно заморгал и уставился на оголенные части тела молодого татарина, а затем довольно засопел. Несколько шагов — и вот он уже возвышается перед своей жертвой, держа палец на спусковом крючке: