— Эй ты, а ну-ка встань и спусти штаны! Что это там у тебя такое лакомое между ног?

У Сирин от страха свело желудок. Она застыла, проклиная себя за то, что не дождалась ночи. Алчный взгляд солдата совершенно ясно выдавал, что ждет ее в ближайшем будущем, и она судорожно искала выход.

Попытаться вскочить и удрать? Но со спущенными штанами далеко не убежишь. И потом, даже если ей удастся скрыться сейчас, ее это не спасет. Теперь тайна ее разойдется по всему лагерю — о последствиях страшно даже помыслить. Шведы будут насиловать ее по очереди, а потом непременно убьют. Карл XII не терпел женщин в лагере, даже обозные шлюхи вызывали его дикую ярость, а потому солдатам месяцами приходилось обходиться без женщин. Только быстрая смерть этого человека спасет ее от бесчестья и издевательств или ее собственная. Сирин посмотрела на ствол мушкета, откуда в любой момент могла вылететь пуля, и поняла, что шансов на спасение нет — она даже не успеет достать саблю — или, вернее, их нет, пока солдат в нее целится. Но если он решит перейти к делу, ему придется воспользоваться совсем другим оружием, и он бросит мушкет.

Швед, казалось, читал ее мысли.

— А ну-ка вынимай саблю и кидай во-он туда. И кинжал тоже, — приказал он.

Слова он подкрепил недвусмысленным жестом, подходя еще на шаг ближе. Дуло мушкета уперлось Сирин в лоб. «Ну вот и все», — подумала она и на мгновение заколебалась: не предпочесть ли всему остальному смерть от пули. В этот момент мужчина, раздраженный ее медлительностью, опрокинул ее на землю, приставив мушкет к груди девушки. Наступив ей на бедро, свободной рукой он начал развязывать штаны, потом нагнулся, чтобы вытащить из ножен мешавшую ему саблю. Внезапно загремели выстрелы, вокруг раздались крики, солдаты матерились, где-то душераздирающе заржала лошадь.

Швед дико озирался по сторонам, пытаясь решить, продолжать ему начатое или бросить бабу и бежать в лагерь? Однако прежде чем он на что-то решился, рядом прогремел выстрел. Лицо солдата исказилось. Сирин увидела, как он открыл рот, словно намереваясь закричать. Но раздался только сдавленный хрип, солдата развернуло, и он спиной рухнул прямо на нее, дернувшись несколько раз. Швед затих, тогда только Сирин отважилась приподнять голову и поглядеть, что произошло. Мундир на груди шведа потемнел от крови — пуля вошла ему точнехонько в сердце.

Казаки и русские солдаты пробегали мимо в сторону шведского лагеря, на ходу ведя мушкетный огонь. Убитого шведа никто не удостоил внимания, незамеченной осталась и Сирин. Она уже собиралась освободить руку, чтобы дать знак казакам, но тут заметила, что штаны у нее остаются спущенными. Она решила, что лучше прикинуться мертвой, и неподвижно лежала, пока шведы не перешли в контрнаступление. Русские поспешили отойти назад. Один из шведов бросил короткий взгляд на мертвеца и брезгливо поморщился.

— Хороший боец — и вот ведь пристрелили, когда по нужде пошел. Дурная смерть для храброго парня.

Сирин повезло — швед пошел дальше, и она осталась лежать под мертвым. Чуть погодя она сбросила с себя тяжелое тело, торопливо натянула штаны и завязала пояс. Оправляя одежду, она вдруг ощутила резкую боль в левом плече и увидела кровь. Тут же Сирин почувствовала тошноту и слабость: словно новорожденный ребенок, она едва удерживала голову, закатав рукав, она обнаружила рану, по всей видимости, пуля, сразившая шведа, задела и ее. Боль усиливалась, чтобы не закричать, Сирин крепко сжала зубы.

Она подумала о шведских фельдшерах, вполне обеспеченных работой в последнее время. Солдат с подобными ранами, раздетых до пояса, то и дело можно было видеть рядом с палаткой медиков — такого она себе позволить не могла. Сирин со стоном сняла кафтан, чтобы определить, насколько серьезна полученная рана. Она оказалась неглубокой, однако сильно кровоточила — так или иначе, ее надо было перевязать. Не оставалось ничего иного, кроме как изорвать на бинт сорочку. Сирин оторвала от подола широкую полосу ткани — посыпался собранный мох, и тут в голову девушке пришла мысль: если мох помогает при женских кровотечениях, то им наверняка можно перевязать рану. Она приложила толстый клок мха к ране, обмотала тканью и завязала узел, помогая себе зубами. Повязка получилась тугой и сухой, рукав не намокал. Довольная, она надела кафтан и поспешила обратно.

Первым, кого она встретила, был Ильгур, воинственно размахивавший орудием, хотя по его виду было не похоже, чтобы он участвовал в схватке. При виде Сирин он удивленно распахнул глаза, указывая на кровавые пятна:

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Казак какой-то! — ответила Сирин, махнув рукой. — У него было ружье. Мне же пришлось довольствоваться саблей. — Несмотря на боль, она похлопала левой рукой по ножнам, давая понять, что труп казака лежит где-то в лесу, поскольку встреча с ней и не могла закончиться иначе.

Ильгур посмотрел на нее со смесью зависти и восхищения:

— Ты, по-моему, ранен, тебе нужен врач.

Сирин пробормотала по-татарски, что не позволит неверным псам дотрагиваться до себя, и хотела уже пройти мимо.

Однако Ильгур остановил ее:

— Я прикажу Бедру позаботиться о тебе. Он весьма искусно разбирается в ранах. — Не дожидаясь ответа, он повернулся и окликнул раба.

До сей поры Сирин не обращала на Бедра внимания, воспринимая раба только как приложение к господину. Перспектива отдать себя в его руки не вызвала у Сирин восторга, однако когда калмык приблизился к ней, она поймала на себе его умоляющийся взгляд. Немой жестами велел ей сесть на ось телеги и снять кафтан. Всякое сопротивление было бы подозрительно, сжав зубы, она повиновалась. Бедр закатал левый рукав ее рубахи, открыв повязку, быстро размотал тряпицу и одобрительно кивнул, обнаружив сухой мох. «Ты молодец!» — казалось, хотел он сказать, снова забинтовывая рану. Затем он сунул Сирин пакетик с порошком, предотвращающим воспаление раны и ускоряющим выздоровление. Сирин не оставалось ничего другого, как только принять лекарство, после этого Бедр поднял ее кафтан, ткнул пальцем в пятна крови и сделал движение, будто что-то стирает.

Ее платье и мундир остались у людей Сергея, и сменного кафтана у нее не было. Поэтому любезное предложение Бедра она приняла с благодарностью. Он улыбнулся, и на секунду ее охватило ощущение, что калмык знает о ней всю правду. Но до сих пор немой ни одним движением не дал понять, что видит перед собой женщину, и даже если он действительно о чем-то догадывается, кто лучше сохранит ее тайну?

Сирин поднялась на ноги и отправилась к Златогривому. Жеребец встретил ее радостным коротким ржанием, надеясь на хорошую прогулку. Мягкой мордой он ткнулся ей в руку. «Все будет хорошо» — казалось, хотел сказать он.

Атаки русских хоть и были помехой продвижению шведов, но слишком слабой, чтобы остановить Карла XII. Король лишь еще усерднее стал подгонять своих солдат. Было ясно, что он ищет решающей битвы, до сих пор, однако, царю удавалось избегать прямого столкновения. Сирин знала его лучше, чем Карла, и не верила, что Петр уступит сопернику — стал бы он иначе опустошать свою землю на сотни верст.

Она была не единственным раненым в войске, но единственной, кому удалось избежать рук армейских фельдшеров. Лекарское искусство Бедра помогло ей: порошок действительно предотвратил воспаление, а мазь, которой он покрывал рану, препятствовала образованию заметных шрамов. Сирин была признательна калмыку за помощь и отныне относилась к нему куда приветливее, чем раньше.

Ночь выдалась свежей и сырой. Сирин открыла глаза незадолго до рассвета и хотела было заснуть снова, однако потребности организма настоятельно заявили о себе. Девушка решила использовать ночную тишину в лагере, чтобы облегчиться, и выбралась наружу. Густой туман, покрывший землю, значительно упростил ее задачу.

Сделав свое дело, Сирин едва успела завязать штаны, как издалека донеслась стрельба, полуодетые или вообще голые шведы выскакивали из палаток и бросались к оружию.