Сергей понял, что так легко от него не отделаться. А после нескольких выпитых рюмок он сдался и позволил себя уговорить. В конце концов, от того, что они прибудут в Москву на день-другой позже, Россия не погибнет.

Двумя днями позже Ваня показал на очертания домов Уфы, которые резко чернели на фоне заходящего солнца:

— Ну вот, наконец-то настоящая Россия. Дай бог никогда больше не забираться восточнее этих мест!

Сирин вздрогнула. Они ехали уже так долго, бесконечно долго… Она начинала бояться, что никогда не найдет дорогу назад, к своему народу, а ведь это была едва половина пути до Москвы, куда они направлялись. Она с испугом смотрела на город, который был гораздо больше, чем все поселения, где она бывала. Впервые она увидела настоящие крепостные стены — не составленные из заостренных бревен, а сложенные из грубого серого камня. Над ними возвышались здания, тоже, видимо, сложенные из камня, а выше золотом горели в лучах закатного солнца купола церквей.

Остап, ехавший рядом с ней, раскрыл рот от изумления:

— Во имя Аллаха, погляди только на эти золотые крыши! Русские, должно быть, ужасно богаты! — Глаза мальчика горели от восторга.

Ильгур, казалось, не замечавший до этого Остапа, направил к нему лошадь и кивнул мальчику:

— Говорят, что на этих башнях не так много золота, русские расплющивают тонкие золотые пластинки и кладут их сверху. Но таких башен много, за них стоит сражаться. А за этими стенами скрыто куда больше сокровищ. О Аллах, если бы у меня было войско, я мог бы захватить этот город и стал бы самым богатым и могущественным ханом степи.

Сирин невольно улыбнулась. В ее глазах Ильгур был хвастливым мальчишкой и не удержал бы даже отряда, достаточного, чтобы ограбить караван, а уж тем более войска для захвата целого города. Ильгур был только одним из многих сынов эмира Айсары, к тому же сыном младшей жены. Вряд ли ему приходилось рассчитывать на большее, чем быть одним из военачальников при старшем брате, а в худшем случае его бы просто убили после смерти отца. Поэтому решение эмира послать Ильгура заложником в каком-то смысле спасло юноше жизнь.

Но размышляла Сирин недолго — внезапно Тарлов осадил коня и приказал своим спутникам остановиться и спешиться. Из ворот выехал поручик и приветствовал их, обнажив саблю. Он заметно волновался. Тарлов встревожился:

— Что случилось? Можно подумать, вас осаждают шведы.

— Ваши бумаги! — поручик требовательно протянул руку.

Тарлов молча извлек из-за пазухи предписание и протянул военному.

Тот бегло просмотрел документ и отсалютовал с видимым облегчением:

— Поручик Радов к вашим услугам, капитан. Приношу извинения, если я доставил вам неудобства, но мне приказано удвоить бдительность.

Тарлову показалось, что кровь у него в жилах заструилась быстрее.

— Готовитесь к войне?

Радов покачал головой:

— Никакой войны, всего лишь восстание. В Астрахани поднялись последние стрельцы, переселившиеся туда по царской милости, ну и казачество опять неспокойно.

Тарлова эти новости не обрадовали. Сейчас, когда вот-вот начнут наступать шведы, для него было бы наказанием, даже пыткой отправиться на подавление еще одного восстания. Он мечтал наконец-то биться с солдатами Карла XII, от которых ему в свое время пришлось удирать, словно зайцу от собак.

— Думаю, причин для беспокойства нет, — царской армии не составит особого труда справиться с восставшими. Не так давно мы призвали к порядку мятежных вогулов и татар в Сибири, — Тарлов попытался приободрить поручика, но попутно убеждал в этом и самого себя.

Караульный офицер на въезде в город пропустил отряд без лишних вопросов. Обрадованный Юрий Гаврилович приказал кучеру распрягать лошадей. Сам не замечая того, он потирал руки, довольный, что его не остановили на заставе, как обычно поступали с купцами. Проезд им разрешался только после досмотра и подробного опроса. Впрочем, на радостях он не забыл порекомендовать Тарлову приличный постоялый двор с чистыми постелями и хорошей едой.

По лицу Юрия Гавриловича Тарлов заметил, что известие о восстании напугало купца и тот надеялся продолжить путь под защитой солдат. Пускай даже гнездо заговорщиков находилось далеко на юге — отдельные банды мародеров вполне могли добраться и до этих мест. Разумеется, с отрядом солдат ни одна шайка не захотела бы иметь дела, а вот одиноко путешествующий купец представлял для них лакомый кусочек.

Тарлов колебался: с одной стороны, он охотно избавился бы от купца — в конце концов, в его обязанности сопровождение частных лиц не входило, с другой — он спас жизнь девушке, и теперь бросить ее с отцом на произвол судьбы было бы жестоко.

— Выходит, нам и далее лучше будет ехать вместе, — со вздохом сказал он купцу, в душе ругая себя за слабость и мягкосердечие.

Юрий Гаврилович закивал и пообещал поставить свечку иконе Казанской Божьей Матери за здравие Сергея и его спутников. Он даже вызвался проводить их до постоялого двора, где сразу поднялся шум и суматоха — обычно хозяин предоставлял ночлег только купцам и их слугам, особого расположения к солдатам он не выказывал, опасаясь их буйного нрава и не зная, смогут ли они расплатиться. Но Юрий Гаврилович был ему знаком, а потому он впустил отряд, приказав слугам вести себя смирно и получше накормить прибывших.

На постоялом дворе не нашлось необходимого числа комнат. Каморку, в которой помещались всего две кровати, Сирин пришлось разделить с Остапом и еще четырьмя заложниками. К ее радости, слуги принесли туда еще четыре соломенных тюфяка. Не желая спорить из-за места на кровати, Сирин кинула одеяло на тот, что лежал в самом темном углу. Остап устроился рядом, и угроза разоблачения уже не так пугала ее. Остальные четверо бросили свои пожитки и голодные, направились вниз. Вскоре последовал за ними и Остап, так что Сирин удалось вымыться, даже вымыть голову: она попросила слугу принести ведро воды. И вскоре Сирин уже приглаживала мокрые торчащие вихры. Дома она часто досадовала на необходимость заплетать и расчесывать длинные косы, но без них, остриженная почти наголо, Сирин казалась себе чужой.

Когда она пришла в общий зал, заложники уже давно ужинали, жадно уплетая за обе щеки. Столы ломились от деревянных мисок с вареной свининой, между которыми то тут, то там возвышались бутылки с водкой. Сирин настороженно огляделась и попыталась найти место подальше от остальных, но везде сидели люди большей частью незнакомые, поэтому ей пришлось присоединиться к другим членам отряда. Как назло, свободен был только один стул — рядом с Тарловым.

— Эй, парень, как насчет ребрышек? — Сергей и сам не понимал, почему ему так хотелось подразнить Бахадура. Он поводил перед его носом костью с остатками мяса. Драгуны раскатисто захохотали — отвращение на лице пленника позабавило их. Сирин так и подмывало вырвать кость из рук офицера и засунуть ему в глотку, но в схватке с русским она неминуемо проиграла бы, рискуя к тому же быть разоблаченной. Поэтому она надменно отвела его руку и отвернулась, подзывая хозяина:

— Эй, послушай. У тебя есть рыба?

Хозяин уже был тут как тут, угодливо сгибаясь в поклоне:

— Как будет угодно господам. Вам должно быть известно, что город наш стоит на реке Белой, так что рыбой Господь не обидел. Желаете жареной или копченой, а может быть, ухи?

— Жареной, — ответила Сирин и не прогадала. Рыба, которую ей подали, была длиной с ее предплечье, а нежное мясо буквально таяло во рту.

— Я тоже хочу рыбы! — крикнул Остап, у которого при одном взгляде на нее потекли слюнки.

— Это недёшево обойдётся, — предостерег его хозяин. В отличие от Сирин, мальчик был одет бедно, да к тому же обносился в дороге.

Сирин пренебрежительно махнула рукой:

— Запиши на счет русского царя, он же не захочет, чтобы его пленники умерли с голоду.

Это неприятно задело Тарлова, и ему нестерпимо захотелось влепить наглому татарину пару пощечин. Он уже размышлял, как заткнуть рот дерзкому князьку, не переломав ему все кости, но тут до его ушей донеслись обрывки разговора, заставившие Сергея прислушаться.