Краем глаза она заметила еще одного шведа, уже заносящего саблю, чтобы раскроить ей череп, но вдруг он медленно осел на палубу. Сзади стоял Тарлов с окровавленным клинком в руках, он безрадостно усмехнулся и вновь ринулся в схватку. Только теперь Сирин осознала, что находилась на волосок от смерти. Собрав остатки мужества, она подняла саблю, чтобы встретить следующего врага.

Силы были явно неравны. Немногочисленных уцелевших защитников «Святого Никодима» шведы загнали на ют, жить им оставалось, по всей видимости, не дольше нескольких минут. Внезапно раздался пушечный залп, заглушивший шум схватки. Сирин услышала, как просвистели в воздухе разлетавшиеся щепки, и обреченно подумала, что «Святой Никодим» вот-вот пойдет ко дну. Но тут высоко над головой она различила обрывки шведского паруса. Вслед за первым выстрелом последовало еще несколько, наконец стало ясно, что приходятся они в корпус шведского корабля.

Команде парусника, фок-мачту которого поразил сам царь, удалось наконец обрезать завалившийся такелаж и перебросить его за борт, но прийти на помощь товарищам они не успели, раздались пушечные выстрелы. Едва глянув на нового противника, рулевой принялся столь отчаянно крутить штурвал, что паруса фрегата заполоскались по ветру.

Шведы на борту «Святого Никодима» оглянулись и окаменели от ужаса: к месту боя приближалась флотилия, насчитывавшая не меньше дюжины галер. Но защитники корабля были так измучены, что даже не попытались воспользоваться заминкой. Шведы стали перебираться обратно на свои суда, матросы резали абордажные канаты, ставили паруса, торопясь отойти подальше от «Святого Никодима».

Петр Алексеевич, весь в крови, стоял на скользкой палубе и наблюдал за врагами, которые спешили воспользоваться попутным ветром, чтобы ускользнуть от галер.

Русские гребцы что было сил налегли на весла, надеясь догнать неприятеля, но царю было видно, сколь безрассудны эти попытки. Он скомандовал прекратить преследование. Оторвав лоскут от рубахи зарубленного шведского матроса, царь вытер саблю и убрал клинок в ножны.

— Это было чертовски тяжело, — подытожил он.

— И то, батюшка. Ничего, с божьей помощью справились! — воскликнул один из матросов и перекрестился. Моряки, кто мог стоять, опустились на колени и с жаром начали благодарственную молитву. Особенно пылко, с напором произносил слова царь — Петр понимал, что сегодня война со Швецией могла завершиться в одночасье. Холодный пот пробирал царя при мысли о том, как торжествовали бы в Стокгольме, узнав о его смерти или пленении. А сын, подумал он, стиснув зубы, подписал бы любой договор о мире, на какие бы уступки ни пришлось идти.

Петр взглянул на небо и истово перекрестился:

— Я знаю, мы победим в этой войне! Господь уготовил России великое будущее!

Он обошел своих людей, похлопал каждого по плечу, поговорил с ранеными, стараясь ободрить их. Затем он приказал скинуть за борт трупы шведских моряков и тех из нападавших, кто был ранен слишком тяжело и не имел шансов выжить. Двоих шведов, которые не успели сбежать, связали и спустили в трюм, они вольются в армаду безымянных рабочих, которые в невских болотах воплощали в жизнь его мечту — Санкт-Петербург.

Сирин чудом избежала серьезных ранений, дело обошлось парой царапин, но от ударов, толчков и столкновений тело у нее ныло, словно в нем не осталось ни одной целой косточки.

От слабости ее колотила дрожь, а оглядев себя, она с ужасом заметила, что вся одежда ее залита чужой кровью. Желудок, так хорошо переносивший морское путешествие, скрутило винтом, и ей пришлось собрать все силы, чтобы сохранить вид победителя. Больше всего она мечтала забиться куда-нибудь, где нет ни души, смыть с себя грязь и пот и поскорее забыть ужас схватки. Сирин вцепилась в поручни и уставилась на серые волны, где время от времени, ударяясь о борт, покачивались трупы, над ними с криками носились чайки. По щекам Сирин побежали слезы. Тут кто-то заслонил солнце — повернув голову, она увидела рядом с собой Сергея. Он тоже был весь в крови, а левая рука его располосована ударом сабли.

— Надо перевязать рану, Сергей Васильевич. — Сирин сама не понимала, откуда взялись у нее силы говорить так спокойно.

— Сейчас перевяжут. Сначала я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Он протянул руку, коснувшись длинной прорехи, которую вражеский клинок проделал в кожаном рукаве ее кафтана. Рука его находилась в опасной близости от груди Сирин, и девушка резко отстранилась:

— Все хорошо!

Это прозвучало так сердито, что Сергей отдернул руку и вздрогнул. Заметив это, Сирин тут же попыталась как-то смягчить свою резкость:

— Я еще не поблагодарил тебя. Ты спас мне жизнь.

— Как и ты — мне, — прозвучал у нее над ухом голос царя.

Царь обнял ее за плечи, развернул к себе лицом и прижал к груди, потом звучно расцеловал юного татарина в обе щеки.

Царь умел использовать драматизм ситуации: чудесное спасение от шведов в последний момент он намеревался отпраздновать как триумф русского флота. Петр приказал не приводить их доблестный корабль в парадный вид, а прибыть в порт как есть — с пробитыми бортами, порванными парусами и палубой, залитой кровью. Уже на подходе к устью Невы корабль в честь победы украсили флагами. Когда шхуна причалила к деревянному пирсу, русские военные суда, голландские и английские корабли, пришвартованные в Санкт-Петербурге, дали залп из пушек, приветствуя царя.

Петр сбежал по сходням в окровавленной одежде, с обнаженной саблей в руке. За ним следовали несколько матросов, они волокли связанных шведов — символ одержанной победы. Князь Федор Апраксин, губернатор Санкт-Петербурга и гросс-адмирал Российского флота, встречал царя на пирсе.

Сирин ожидала увидеть, что боярин поклонится царю, а то и вовсе падет на землю, но все происходило иначе. Царь остановился перед Апраксиным, вытянулся по стойке «смирно» и салютовал клинком, на котором темнела засохшая кровь:

— Ваша милость! Капитан Петр Романов честь имеет доложить: шхуна Его величества «Святой Никодим» приняла участие в схватке. При поддержке первой северной галерной эскадры три шведских фрегата обращены в бегство.

— Отличная работа, Петр Романов! За это вы будете награждены. — Апраксин похлопал Петра по плечу, будто тот был простой офицер, а затем приказал подвести пленников.

Сирин повернулась к Тарлову:

— Что это значит?

Сергей положил ей руку на плечо:

— Царь любит выступать в роли подчиненного, любит, когда эти якобы командиры отмечают его успехи.

Это на первый взгляд странно, но с другой стороны, понятно — если Петр Алексеич совершит действительно великий подвиг, как наградит он сам себя?

Сирин почти не слышала слов Тарлова — его прикосновение будто приковало ее, пришлось взять себя в руки, чтобы не оттолкнуть капитана. После схватки со шведами Тарлов явно считал Бахадура боевым товарищем, и Сирин понимала, насколько она перед ним в долгу. А тихий голос в голове все время нашептывал, что лучше было бы ей пасть от руки шведа, тогда русские похоронили бы и Бахадура, и его тайну, сохранив память о нем как о доблестном воине. Но судьба была к ней не так милостива.

Царь вытолкнул Бахадура вперед:

— Обратите внимание на этого юного татарина, ваша милость! Именно он первым заметил врага, а его осмотрительность и хладнокровие спасли мне жизнь. Не могу выразить, как я ему обязан.

Глаза Апраксина расширились от ужаса. Несмотря на залитую кровью одежду Петра и повязку на предплечье, он даже представить не мог, что царь был близок к гибели.

— Смелый парень! — наконец произнес он и пожал Бахадуру руку.

После этого царь подтолкнул вперед и Тарлова:

— Осмелюсь доложить, этот драгунский офицер тоже сражался весьма отчаянно. Ваша милость наверняка вспомнит его. Это тот самый юный прапорщик, который после битвы под Нарвой добрался до лагеря под Новгородом, стоптав сапоги, но не бросив полкового знамени.