Отряд приблизился к воротам, возле которых стояло несколько солдат. У них на головах были смешные круглые шапки, а вместо кафтанов они носили короткие зеленые куртки. Каждый держал в руках ружье — такое же, как то, что отец однажды выменял у русского купца, только у этих на конце был приделан заостренный клинок, так что чем-то они походили на копья. Сирин удивилась — неужели эти русские настолько дикие, что не знают, для чего нужны ружья, но, подъехав ближе, увидела, что клинки не выходят прямо из стволов, а прикреплены к ним. Она с трудом представляла себе, как они умудряются обращаться с таким оружием, не задевая друг друга, и решила, что русские — очень странный народ.

Один из солдат вышел им навстречу, приветствуя Ваню: — Добро пожаловать! Капитан уже вас заждался.

Ваня кивнул с облегчением.

— Надеюсь, Сергей Васильевич с казаками добрались удачно. С пленными никаких проблем?

— Все в порядке — как иначе? Позавчера они прибыли, в три часа пополудни. Разрешите, я ему доложу о вас.

— Давно пора!

Ваня приказал солдатам разойтись и пропустить прибывших, желая как можно раньше доставить заложника. Этот Бахадур выглядел почти как цивилизованный человек, только в глазах его таилась глухая тоска, и пожилой вахмистр про себя пожалел мальчишку.

Часовой поспешил в город со всех ног, отряд следовал за ним не торопясь, так что у Сирин было время оглядеться по сторонам. Карасук казался ей огромным — столько домов она не видела ни разу в жизни. Самые большие были выстроены из толстых, гладко оструганных бревен, положенных одно на другое, те же, что поменьше, казалось, были сколочены из тоненьких досок, у некоторых из них даже откидывалась вперед часть стены, и выходило что-то вроде стола, на котором были навалены пестрые товары. Рядом топтались продавцы — не только русские, но и инородцы, мужчины и женщины, — и громко зазывали покупателей. Все поражало Сирин — обилие выставленных на продажу вещей, разнообразие костюмов, количество людей. Чаще всего им встречались солдаты: казаки в шароварах и длинных кафтанах, в меховых шапках на голове и с саблями на боку и другие, одетые как Ваня и часовые — в короткие куртки и странные шапки. Здесь было достаточно воинов, чтобы покорить и ее племя, и соседние, поэтому Сирин уже не казалось странным, что они схватили ее отца, мудрого и сильного предводителя.

Когда отряд проезжал мимо высокого здания с зарешеченными окнами, Сирин заметила мужчин своего племени, которые ошеломленно глядели на нее, к счастью, никто из них не сказал ничего, что могло бы выдать ее. Один из них отпрянул от окна, и через пару мгновений она увидела за решеткой отца. На его лице отразилось удивление, которое тут же сменилось широкой радостной улыбкой. Сирин так хотелось подъехать к нему, но в этот момент отряд свернул на боковую улицу, и тюрьма осталась позади.

Полковник Борис Михайлович Мендарчук медленно оглядел офицеров, сражавшихся в последние недели под его командованием, и поднял стакан:

— За государя Петра Алексеича!

— За царя! — Мужчины выпили и со стуком опустили стаканы. Наконец-то, к всеобщему облегчению, восстание было подавлено.

Впрочем, Олег Федорович Кирилин, капитан роты Устюжского полка, которым командовал полковник Озеров, был, как всегда, недоволен.

— Ну, по крайней мере водка тут хороша, Борис Михайлович, а о прочей сибирской еде я помолчу, — сказал он таким тоном, будто до того ему подавали одни помои.

Мендарчук поджал губы и посмотрел на стол, который просто ломился от блюд: рыба, жареная и копченая, дичь, кебаб со сметаной, икра, острая жирная солянка и пирожки. Только этот высокомерный хлыщ Кирилин мог воротить нос от такого изобилия.

Полковник только покачал головой, ничего не сказав. Молодой Кирилин не по чину задирал нос и вел себя так, будто был командиром Преображенского гвардейского полка.

Полковник физически ощущал нарастающее раздражение и уже не в первый раз порадовался тому, что Кирилину недолго осталось служить под его командованием. О расставании с остальными офицерами он, пожалуй, даже сожалел, особенно ценил он Сергея Тарлова. Этот молодой драгун умел найти подход к сибирякам — шла ли речь о казаках или о туземных племенах, кто еще так ловко и без потерь смог бы взять в плен самого Монгур-хана? Но увы — и этого многообещающего офицера скоро переведут на запад, на войну, о которой Мендарчук мало что знал.

Полковник задумчиво разглядывал новую офицерскую форму: облегающие мундиры с яркими обшлагами и подкладкой, которые доходили лишь до середины бедер, штаны тоже были узкими и обрисовывали ноги. Да, в его молодости все было иначе. Перевернулось, переменилось все на Руси в последние годы — к лучшему ли, непонятно. Пару лет назад и ему выдали такой же мундир, как у этих молодых офицеров, — полковник бросил его в сундук и продолжал ходить в старом кафтане, летом укрывавшем его от пыли, а зимой от пронизывающего ветра.

Теперь же ему было немного неловко в своем старомодном облачении — в окружении юных, румяных, свежих лиц он чувствовал себя корягой, приметой старого времени. В каком-то смысле он и был таким — служить полковник начал при Федоре Алексеевиче, брате нынешнего государя. Тогда он мечтал быть зачисленным в Стрелецкий полк, но попасть туда было непросто, и в конце концов Бориса Михайловича отослали на границу. Сегодня он был рад, что тогда все сложилось именно таким образом — стрельцы, восставшие против нового царя, в полной мене испытали на себе государев гнев. Если верить слухам, дошедшим до этих глухих мест, царь Петр Алексеевич лично рубил головы бунтовщикам и будто казнил двадцать сотен человек, а остальных отдал своим палачам. Не лучше ли в такое время служить в Сибири, пусть и на самой окраине государства, получать свои сто шестьдесят рублей в год и командовать гарнизоном крепости? Богатств здесь не наживешь, но и забот немного, если бы не проклятые бунтовщики.

— За царя и за его превосходительство Бориса Михайловича! — Возглас Тарлова вернул Мендарчука к действительности, он кивнул в ответ и высоко поднял рюмку, которую уже успели наполнить.

— За царя и наше славное войско!

— Которое не так давно славно бежало от шведов, — едко заметил Кирилин.

Капитан Игорь Шобрин, заместитель Мендарчука и единственный коренной сибиряк среди присутствующих, с любопытством глянул на Тарлова.

— А что, шведы действительно столь ужасны, как доходят слухи? Вы, как я слышал, встречались с ними под Нарвой?

Лицо Тарлова скривилось, как от сильной зубной боли, — он не знал, как ответить.

— Да, встречался… В тот день была сильнейшая метель, и когда они внезапно появились возле нашего лагеря, мы были не готовы к отпору. Стреляли они вдвое быстрее наших людей и попадали, казалось, втрое чаще. Но что о том… Семь лет прошло… Теперь наше войско прошло выучку, солдаты лучше вооружены, а шведы пополнили свои потери лишь за счет покоренных саксонцев и поляков, но те сражаются далеко не так отчаянно, как шведы. И, скажу я вам, если дело дойдет до решающего сражения, победа будет за нами.

Кирилин снова усмехнулся, дерзко и нагло.

— «За нами» — это где? В Москве, у ворот которой мы будем сражаться? Или, говоря «за нами», вы имеете в виду Сибирь у нас за спиной? Вынужден разочаровать — шведский король не пойдет так далеко.

Ответом ему были только злые взгляды — соперничать с ним в остроумии не решился никто.

Мендарчук выпрямился на стуле и посмотрел на Тарлова с изумлением:

— Вы сражались под Нарвой? Но вы же были почти ребенком в то время!

— Мне только-только исполнилось семнадцать, и я служил прапорщиком в Рязанском драгунском полку. — Тарлов мог бы рассказать ему и больше. Например, что сам государь отметил храбрость молодого офицера перед лицом неприятеля. Но говорить об этом было бы непростительным хвастовством: единственная его заслуга была в том, что он, в отличие от других прапорщиков, не бросил при бегстве доверенного ему знамени — такая мысль даже не пришла ему в голову, наполненную только страхом. После битвы под Нарвой уцелело только несколько знамен — одно из них спас Тарлов.