Бентли поднимает канистру с бензином.
— Я никому не сказал, — говорит Джек.
Ники улыбается.
— Но почему я должен тебе верить? — говорит он. И поворачивается к Бентли. — Приступай.
Вид у Бентли неважный, но он вновь поднимает канистру.
— Мать твою, — произносит Билли.
Выхватив свою старую сорокачетырехмиллиметровую пушку, он стреляет Бентли в живот.
От выстрела вспыхивают бензинные пары.
Огонь перекидывается на Бентли.
Бентли горит, он роняет канистру, бензин с журчанием льется на пол, а Бентли, забыв все, чему его учили в школе пожарных, бегом устремляется к двери.
Он вопит, превратившись в огненный крутящийся шар, а потом сникает и падает на сухую траву.
Вот как Несчастный Случай Бентли становится причиной огромного пожара на Калифорнийском побережье.
Случайно.
131
Но Джек этого не знает.
Он все еще в горящем здании. Бензин льется из канистры, разливается по полу, испаряется, и пары, вспыхнув, образуют столб пламени, поднимающийся все выше и выше.
В огне, в дыму и мраке Джек теряет из виду Ники Вэйла.
Единственный, кого он видит, — это Мать-Твою Билли, который движется не к двери, а в глубь здания, туда, где раньше находилась кухня, и Джек думает: «Надо выбираться отсюда», но еще он думает: «Надо помочь выбраться и Билли», — и он догоняет его.
Что, похоже, глупо, думает Джек. Это полный кретинизм, потому что горят уже и чехлы на мебели, и сама мебель, и старые деревянные перекрытия. Огонь разгорелся, повсюду языки пламени, кругом полно дыма, и этот сукин сын Билли, так или иначе, тебя подставил, что ж ты бежишь за ним?
Потому что ты верный пес, а верные псы иначе не умеют. Они остаются до конца.
Джек пригибается к полу — там больше воздуха — и низкими перебежками устремляется следом за Билли.
В кухню.
В бывшую кухню, где когда-то делались гамбургеры и сосиски и кипели кастрюли с соусом чили.
Мать-Твою Билли стоит возле чистой металлической кухонной стойки.
Он закуривает.
— Идем! — кричит Джек. — Мы сумеем выбраться отсюда!
Может быть, сумеем.
Потолок горит, и уже занялась крыша.
— Нет, — говорит Билли.
Он сует сигарету в рот и глубоко затягивается.
— Билли, я знаю, как нам выбраться! — кричит Джек. — Только идти надо сейчас.
Глаза его начинают болеть, глаза жжет, горло першит от дыма. Он оглядывается и видит пламя. Глядит вверх — огненные языки лижут кухонный потолок.
— Я не могу, Джек.
Джек начинает плакать. Мать твою, Билли!
Через секунду-другую все вспыхнет. Полетят огненные валькирии, и все охватит пламя.
Нельзя медлить, Билли.
— Я понесу тебя!
Он кричит, потому что треск от огня стоит страшный. Голодный аллигатор жадно гложет старое строение.
Билли качает головой:
— Я не переживу этого, Джек!
— Я солгу ради тебя, Билли! Скажу, что ты не имеешь к этому отношения! Только идем!
Крошечные огненные шарики пляшут в воздухе.
Вот они — огненные валькирии.
— Это не годится, Джек!
К черту споры, думает Джек. Да я силком потащу этого старого осла, если надо будет!
Он делает шаг к Билли.
Тот качает головой, вынимает из пиджака свой сорокачетырехмиллиметровый ствол.
Направляет его на Джека.
Потом говорит:
— Мать твою!
Приставляет ствол к виску и жмет на спуск.
Валькирии в воздухе.
Стадия всеохватного пламени.
132
Снаружи огонь распространяется быстро.
Ветер подхватывает пламя и несет, как любовник — долгожданную возлюбленную.
На деревья, на крыши.
На небе зарево.
Солнце садится в океан огненным шаром.
А над сушей небо уже оранжево-алое от огня, ползущего на север от скалистого мыса Дана к Ритцу и Монарк-Бэй.
Огонь идет по скалам, по траве и кустам, вспыхивают сочные эвкалипты, деревья трещат и лопаются, и кажется, что взрываются миллионы шутих. Огонь бежит, окутывает деревья возле Ритца, атакует, подобно вражеской армии, курорт, блокируя входы и выходы, в то время как другой его фланг, перекинувшись через Солт-Крик-Бич, достигает Монарк-Бэй.
Он не стучит в ворота. Не ждет, когда его впустят. Ветер бросает его на деревья, прямо на живописный и такой дорогостоящий ландшафт, деревья вспыхивают, и жар от них несется к крышам.
Натали и Майкл стоят возле окна своей комнаты и смотрят, как к ним приближается пожар. С того места, где они находятся, самого огня не видно, а видят они лишь оранжевое небо, краснеющее, как кровь, в том месте, где садится солнце. Они чувствуют дым, едкий дым жжет глаза и нос, и им страшно.
Мама сгорела вся целиком.
Папа опять уехал.
Даже бабушки не видно.
Никого, кроме тех дяденек, которых привез папа, но им некогда — они поливают водой крышу и не обращают внимания на детей, и кругом слышится лишь вой сирен, и крики, и голоса из невидимых рупоров, и строгие приказания «эвакуироваться», и общий вопль, когда загорается крыша, и Натали пытается вспомнить, что такое «эвакуироваться», а Лео прыгает, лает и путается под ногами. Дерево под окном потрескивает, как в дурном сне, и Натали думает: «Вот так и мама умерла».
На улице Летти пытается прорваться сквозь ограждение, но коп не пускает ее — говорит, что въезд гражданскому автотранспорту запрещен. Она кричит: «Но у меня там дети!» Нет, не пускают. Тогда она вылезает из машины и, бросив ее, идет пешком.
К дому.
Она мчится к дому, а деревья шипят и трещат над головой. Навстречу ей устремляется людской поток — в машинах и пешком. Там и сям вспыхивают теперь все новые и новые дома, и дым превращается в густую завесу, во мгле не видно ничего, и путь освещает только огонь. Вот и дом.
Он горит.
Пламя пляшет на крыше.
— Натали! Майкл!
Пожарный не пускает ее в дом. Она дерется, кричит:
— Там двое детей!
— Там нет никого!
— Есть! Там двое детей!
Наконец она вырывается и бежит к передней двери.
Внутри — сплошной дым, жар и темень.
133
Джек ползет в преисподней.
Он ползет на брюхе, потому что внизу, возле пола, еще есть немного воздуха, ползет под горящими кухонными столами и стойками. Ощупывает стены, пытаясь вспомнить, где дверь. Дым, гул, жар.
Вот он нащупывает дверной проем.
Эта дверь должна вести на улицу, должна, но если он ошибся, то, открыв ее, он попадет в самое пекло и пламя поглотит его. Но выбора нет, и он толкает дверь и оказывается на улице.
Горит трава.
Черт, похоже, вся Калифорния в огне.
Сквозь дым он различает человеческую фигуру.
Ники торопливо спускается по скалистой тропинке.
Джек бежит за ним.
Кашляя, задыхаясь, Джек преследует его до самого пляжа и дальше, вдоль берега. Он чувствует, как колотится сердце, почти в такт прибою. Ники замедляет бег, и Джек настигает его и хватает.
Ники выворачивается, целя пальцем в глаз Джеку. Тому удается отстраниться, удар приходится по уголку левого глаза, рассекает скулу и на секунду лишает Джека зрения, но Джек все-таки совершает бросок туда, где должна находиться шея Ники, и валит его в полосу прибоя. Сев на него верхом, он сжимает шею Ники, толкая его вниз, под воду.
Большая волна, набежав, разбивается о берег, обдавая Джека белой пеной, но он не разжимает рук. Он чувствует, как пальцы Ники дергаются, хватая его за кисти, как тот брыкается, пытаясь сбросить его с себя, но Джек держит его, не выпуская его шеи, даже когда на него накатывает новая волна.
Он держит Ники под водой, а тот вырывается, барахтается, сучит руками и ногами, а Джек думает о Порфирио Гусмане, двух погибших вьетнамских подростках, Джордже Сколлинсе и своей собственной испоганенной жизни. И он все настойчивее жмет, толкая Ники вниз, под воду, пока не чувствует, как спина Ники ударяется о камни на дне. Белая пена отступает, и Джеку открывается лицо Ники с вытаращенными глазами, и он слышит собственный голос, свой вопль:
