Медицинский эксперт появляется в дверях в футболке и пижамных штанах.

— Я спал, Джек, — говорит он.

— Можно войти?

— Почему же нет?

Джек входит следом за ним. Эн-Джи приглашает его в маленькую комнатку, видимо кабинет. Старинный письменный стол. На стенах книжные полки, где книг больше, чем безделушек. Эн-Джи садится за письменный стол, а Джеку жестом указывает на большое кожаное кресло у окна.

— Еще кто-нибудь дома есть? — спрашивает Джек.

— Жена на работе, — говорит Эн-Джи. — Дети в школе. А что тебе надо?

— Ты знаешь что.

Эн-Джи кивает. Подымает зеленое пресс-папье, достает из-под него пачку полароидных снимков и передает их Джеку.

Двое азиатского типа ребятишек сняты на спортивной площадке. Мальчик и девочка. Оба в спортивной форме. Не надо больших усилий, чтобы понять, что это дети Эн-Джи.

Джек возвращает снимки.

— Он убил жену, — говорит он.

— Возможно.

— И ему это, кажется, сходит с рук.

— Возможно.

И вдобавок он еще получит за это пятьдесят миллионов.

Джек встает и говорит:

— Ну ладно.

Эн-Джи кивает.

Уже в машине Джек приходит к пониманию, что и тут дорога ему заказана. Что кровь и образцы ткани уже отправлены куда-нибудь на свалку.

И сделали это не просто денежные тузы, потому что, если денежным тузам требуется припугнуть коронера, они подают на него в суд, либо звонят его начальству, либо как-нибудь иначе давят на него. Денежные тузы не грозят убить его детей.

Нет, это уже почерк гангстеров.

Джек возвращается в «Жизнь и пожар в Калифорнии» и вновь садится там за компьютер и за телефон — та же самая картина.

Счета Ники в порядке.

Выплаты по кредитам — точно в срок.

Деньги вложены в инвестиции.

А я сижу дурак дураком, думает Джек.

Ники заманил меня в ловушку. Наследил, подождал, пока я отвергну претензию, а затем уничтожил следы.

И подготовил иск на гигантскую сумму компании «Жизнь и пожар в Калифорнии».

И знает заранее каждый мой шаг.

Джек толкает дверь с табличкой «Не входить». Проносится мимо знака «Вход только для сотрудников». Один из служащих отдела кладет руку ему на плечо, чтобы остановить, но Джек отодвигает его в сторону и рывком распахивает дверь в кабинет Сандры Хансен.

Она сидит за столом.

Джек нависает над ней:

— Ты мое дело читаешь, Сандра.

Большинство сотрудников Отдела спецрасследований — бывшие полицейские, как и этот парень — здоровенный детина по фамилии Купер, который спрашивает Сандру:

— Мне его выставить?

Джек не поворачивает головы, хотя парень продолжает:

— Нет, правда же, почему бы его не выставить?

— Все в порядке, — произносит Сандра и жестом велит Куперу ретироваться и закрыть за собой дверь.

Она говорит:

— Я же сказала тебе, что мы собираемся взять под контроль это дело.

— Но не сказала, что собираетесь сообщать Вэйлу о каждом моем следующем шаге.

— Ты параноик, Джек, у тебя мания преследования.

Ага, думает Джек, я параноик.

Параноик, черт тебя дери.

И он говорит:

— Но Вэйлу становился известен каждый мой шаг.

— Так сделай другие шаги.

— А сейчас он хочет получить пятьдесят миллионов долларов.

— Ты должен был уладить это раньше.

Она опять принялась перебирать бумаги.

— Он ведь связан с какой-то бандой, правда же?

— С чего ты это взял?

— Он запугал трех свидетелей и проделал удивительный фокус со своими деньгами. Он подстроил мне ловушку с твоей помощью, и я желаю знать, зачем тебе понадобилось ему помогать.

— У тебя был шанс играть с нами в одной команде, — говорит Хансен. — А теперь время упущено.

— Не желаю я никаких игр! — Джек хлопает рукой по столу.

— О чем я и говорю.

Джек вздыхает:

— Ладно. Чего ты хочешь?

—  Теперьуже ничего, — говорит Хансен. — Теперьты мне уже ничем помочь не можешь. В свое времяя просила тебя отступиться. Ты не пожелал. Ну а теперь они собираются заставитьтебя это сделать, так что торг неуместен, предложить тебе теперь нечего.

— Расскажи же мне, Сандра, что ты про него такое нарыла, — говорит Джек. — Мне это до смерти надо знать.

Хансен пожимает плечами.

Говорит:

— Вэйлу мы не давали никакой информации. И делиться с тобой информацией по поводу Вэйла не будем.

— Но он убил свою жену.

— Это ты так думаешь.

— И сжег свой дом.

— Это твоя версия, — говорит Хансен. — А по другой версии ты давно треплешься с ее сестрой. И она хорошо заплатила тебе, не считая того, что ты с ней треплешься. А теперь тебе придется отступиться, Джек, поднять лапки кверху и, как хороший послушный пес, выполнить команду «умри».

— Ты собираешься дать мне эту команду?

— Именно. — Она вынимает из ящика несколько бумаг, кладет их на стол. — Данное под присягой показание одного подрядчика восстановительных работ. Говорит, что дал тебе взятку за то, чтобы ты рекомендовал его своим клиентам. А вот другое показание — домовладельца, признавшегося, что дал тебе откат за то, чтобы ты посмотрел сквозь пальцы на завышенную плату, которую он сдирал с арендаторов. Окружной прокурор даст ход обеим бумагам. Теперь все зависит от тебя, Джек: я могу сунуть их обратно в стол, а могу передать наверх, Красным креслам.

— Сперва подотрись ими хорошенько, а затем уж передай Красным креслам!

— Узнаю прежнего Джека, — говорит она. — Знаешь, что напишут на твоем надгробном памятнике? «Он так ничему и не научился».

— Так сколько платит тебе Ники, Сандра?

— И, как всегда, ты в корне не прав.

— Надеюсь, денег этих тебе хватит до конца жизни, — говорит Джек, — потому что дела этого я так не оставлю.

— Оставишь или не оставишь — пусть это будет самой меньшей из твоих забот. А теперь, чем еще могу быть тебе полезна? И не стоит ли тебе лучше убраться отсюда подобру-поздорову?

Джек убирается подобру-поздорову. Останавливается на секунду, чтобы обменяться злобными взглядами с Купером, а потом идет к себе в отсек.

Удостоверившись в двух вещах.

Первое — это что Ники Вэйл связан с бандой.

Второе — это что Сандра Хансен продалась.

И еще одно, думает Джек.

Если я не совершу прорыва в деле Вэйла, с «Жизнью и пожаром в Калифорнии» я распрощаюсь навек.

И примерно это же толкует Кейси, говоря с Мать-Твою Билли по телефону.

Он говорит:

— Было бы весьма любезно, если бы кто-нибудь за эти двенадцать лет все-таки просветил всеобщего доброго друга Тома насчет дачи ложных показаний.

— Джек Уэйд хороший парень.

— Джек Уэйд хороший парень, — говорит Кейси. — И тем более жалко, что его так уделают.

Джек входит в кабинет, и Билли включает громкую связь, чтобы он слышал, что говорит Кейси. А тот говорит:

— Если Гордон выиграет дело Вэйла — а он его выиграет, — он навесит это на «Жизнь и пожар в Калифорнии», и шлейф этот будет вечно волочиться за компанией. На каждом судебном процессе это будет всплывать вновь и вновь. Он будет копаться во всех отвергнутых Джеком претензиях — в каждом случае поджога или мошенничества — и найдет судью, который примет все это к производству.

И не только заключение Джека он будет использовать, но и пример дела Вэйла. Он станет рассказывать следующей коллегии присяжных, что «Жизни и пожару» было предложено уплатить столько-то миллионов, но они на это не согласились. Так что уж вы лучше соглашайтесь. И так далее, без конца, шлейф с каждым разом будет становиться все длиннее, пока «Жизнь и пожар» не будет либо платить и платить без конца, либо вообще сойдет со сцены.

И не только благодаря одному Полу Гордону. Каждая акула в городе почует запах крови, и все они приплывут сюда за добычей. Каждый адвокат истца из тех, кого мы чехвостили в судах, явится в суд и будет требовать пересмотра дела, отыскав маленькую зацепку, чтобы уличить «Жизнь и пожар» во лжи и мошенничестве уже в своемделе. Я буду строчить и строчить ходатайства, чтобы положить этому конец, но какой-нибудь судья из Народной республики Санта-Моника [26]обязательно решит, что это его шанс пробраться в первачи, потому что все мы одним миром мазаны, и апелляция наша не будет удовлетворена.