— А что вы делали после того, как уложили детей? — спрашивает Джек.

— Я ведь тоже теперь в достаточной мере обамериканился, — усмехается Ники. — Смотрел телевизор. Кино какое-то.

— А что за картина, не помните?

— Что-то с Джоном Траволтой, — говорит Ники. — О том, как уперли атомное оружие. Теперь, по окончании холодной войны, весьма современная тема.

— Вы досмотрели до конца?

— Интрига очень лихо закручена.

— Что означает «да»?

— Да.

Джек поворачивается к матери Ника:

— Вы тоже смотрели картину?

— Вы меня в чем-то подозреваете? — осведомляется она.

— Никто никого ни в чем не подозревает, — говорит Джек. — Я просто действую по инструкции. Нам надо выплатить два миллиона, так уж лучше лишний раз поинтересоваться.

— Я читала книгу, пока сын смотрел телевизор, — говорит мать, — но находилась в той же комнате.

— А когда окончилась картина, вы легли? — спрашивает Джек.

— Да.

— В котором часу это было?

— Примерно в полпервого, думаю.

— Нет, — говорит мать. — Ты еще пошел поплавать и посидел перед фонтаном.

Ники улыбается:

— Мама права. Я еще прихватил с собой бутылочку бренди.

— Таким образом, легли вы?..

— В половине второго, я думаю.

— А вы, миссис Валешин? — спрашивает Джек. — Вы легли, когда кончилась картина?

— Да, — отвечает она. — В час ночи я погасила свет.

Итак, с прелюдиями покончено, думает Джек. И спрашивает Ники:

— А когда вы встали?

— Когда зазвонил телефон.

— И это был…

— Официальный звонок. Мне сообщили… о гибели моей жены.

— Простите, что мне пришлось…

— Ничего. Вы же просто выполняете свою работу, — говорит Ники. — Я ведь за этим и просил вас приехать, не так ли? А следующим вопросом будет, помню ли я, в котором часу это было? Да, помню. Услышав звонок, я взглянул на часы. Подумал что-то вроде: какой дурак звонит в такое время? Было шесть тридцать пять утра. И это совершенно точно. Такое не забывается.

— Понимаю, — говорит Джек.

— Потом я разбудил маму, — говорит Ники. — Сообщил ей, и мы стали думать, как сказать детям. Решили дать им поспать еще немного. Когда мы их разбудили и сказали им, было, по-моему, половина восьмого.

— Стало быть, спали вы с половины второго до половины седьмого, — говорит Джек.

— Верно.

— Нет, — поправляет мать, — Ты же вставал взглянуть на детей. Майкл заплакал, и я уже хотела встать, но услышала твой голос. И было это…

Прикинем, думает Джек. Было это часов в пять.

— …без четверти пять.

Почти в точку.

— Мама, как всегда, права, — говорит Ники. — Теперь, когда она напомнила, и я припоминаю, что вставал к Майклу. Когда я вошел к ним, он уже, конечно, опять спал. На обратном пути я, кажется, завернул в туалет.

Джек задает еще пару-другую вопросов, а потом сообщает Ники, что ему требуются налоговые квитанции и банковские счета.

— Зачем? — удивляется Ники.

Потому что я хочу проверить, не могло ли ваше финансовое положение подтолкнуть вас к поджогу.

— Это тоже обязательная часть процедуры, — говорит Джек.

— Вы считаете, что я мог поджечь собственный дом? — спрашивает Ники. — Выступить в качестве этакого еврейского бога-громовержца?

— Я ничего не считаю, — говорит Джек.

Глядя в голубизну его глаз.

— Почему бы тебе не привести сюда детей? — спрашивает мать.

Сын идет за детьми.

Мать дарит Джеку самую ледяную из своих улыбок.

— Мне, наверно, стоит пересмотреть плату за жилье и питание.

— Это как вы с сыном решите, миссис Валешин.

Она думает, а он следит за ней.

Потом она произносит:

— Я думаю, это будут три тысячи…

Джеку мучительно хочется на пляж. Отдать тело на волю могучих океанских волн и тем очистить душу.

— У вас есть дети, мистер Уэйд? — спрашивает она.

— Нет, — отвечает Джек. — Я не женат, и детей у меня нет.

— Почему же так?

Джек пожимает плечами:

— Из эгоизма, наверно. Работаю, занимаюсь сёрфингом, строгаю доски в гараже. А воскресными вечерами стираю.

— Вот обзаведетесь детьми, — говорит она, — и поймете, что такое жизнь. А с рождением внуков поймете и что такое вечность.

Ах, миссис Валешин, думает Джек, мне и жизнь-то понимать не по зубам, что уж говорить о вечности.

Входит Ники с детьми.

Зрелище душераздирающее.

Едва взглянув на них, Джек чувствует, как защемило сердце.

Семилетняя Натали и четырехлетний Майкл.

Они стоят, и у обоих на плечах рука отца. Стоят смирно, как перед фотографом. У девочки отцовские голубые глаза, сейчас они покраснели, опухли от слез. Черные волосы заплетены в косу, клетчатая желтая юбочка. У мальчика глаза карие, огромные. Он тоже одет нарядно — голубая рубашка поло и белые теннисные шорты.

Словно музейные экспонаты, думает Джек.

— Поздоровайтесь с мистером Уэйдом, — велит им бабушка.

Они бормочут приветствие, и Джек конфузится, что их заставляют здороваться с незнакомым дядечкой, в то время как у них умерла мама. Единственное, что он может выговорить, это:

— Я привез Лео. С ним все в порядке.

Дети улыбаются короткой улыбкой.

— Он за дверью, — добавляет Джек.

Дети остаются на месте. Не порываются бежать, даже не меняются в лице.

И к полу их пригвождает не рука отца на плече, а взгляд бабушки, который перехватывает Джек.

Они делают то, чего от них и ждут, думает Джек.

Только я-тождал от них совсем другого. Ждал, что они бросятся вон из комнаты, чтобы поскорее прижать к груди собаку, что маленький песик доставит им большую радость.

Но они стоят не шелохнувшись, недвижимо, как статуи.

— Мы выпьем чаю, — говорит миссис Валешин. — Чай — это для взрослых, а дети будут пить лимонад.

Она поднимается и через минуту возвращается с подносом.

На подносе графин чая со льдом, другой графин с лимонадом и пять стаканов. Женщина садится.

Натали и Майкл опускаются на диван рядом с Джеком. Он замечает, что садятся они, как и он, на самый краешек, так что попки их едва касаются обивки.

И смотрят они прямо перед собой.

Чай сладкий, как отмечает Джек. Крепкий и переслащенный.

И пьют они в молчании. Как бы выполняя священный ритуал. Какую-то церемонию Первого глотка, что ли, думает Джек.

Пока молчание не нарушает миссис Валешин.

— Я увеличиваю твою плату, сынок, — бросает она. Бросает, как удачную шутку.

— О, мама…

— Ну с какой стати, — продолжает она, — я должна облегчать жизнь страховщикам? Ведь правда же, мистер Уэйд?

— Мы заплатим все, что должны, миссис Валешин.

— А от какой вы компании?

— «Жизнь и пожар в Клифорнии».

— Может быть, мне стоит застраховаться теперь у вас, — говорит она. — Я застрахована у Чабба.

— Это надежная компания, — говорит Джек.

Он представляет себе, как выплачивает страховку за ее дом, и решает, что уж легче глотнуть отравы.

Потом Майкл проливает лимонад.

Подносит к губам стакан, одно неверное движение, и лимонад заливает его рубашку, шорты и диван.

— Майкл! — вскрикивает Ники, и мальчик роняет стакан на ковер.

Всеобщие шум и сумятица.

Невозмутимый Ники полностью выходит из себя.

—  Тупица! — вопит он.

Майкл сидит неподвижно, точно парализованный, в лимонадной луже, а Натали разражается истерическим хохотом.

—  Заткнись, ты! — бросает ей Ники. Он замахивается, и девочка замолкает.

Мать кричит: «Решись!» — и Джек не сразу понимает, что это всего лишь чистящее средство для ковров, а не призыв проявить твердость и крепость духа.

Она и Ники торопятся в кухню. Они кричат, переругиваются на ходу. Бегут так, словно дом охвачен пожаром, думает Джек. Ему неловко, потому что слова тут бессильны, да и что тут скажешь?

Майкл встает, подходит к одному из кресел с подголовником, согнувшись над ним пополам, разражается рыданиями.