— Пам в тот вечер была трезвой, — говорит Летти.

Она и Джек сидят за выносным столиком «У Пирета» возле главного входа в отель «Саут-Кост-Плаза».

— Она была на собрании в тот вечер, — продолжает Летти между глотками чая со льдом. Она поднимает стакан, и горячий сухой ветер с Санта-Аны подхватывает и уносит бумажную салфетку. — Там она была трезвая. Разошлись в девять тридцать, она пошла выпить кофе. В компании восьми женщин. И тогдаона была трезвая.

— Это еще не значит, — возражает Джек, — что она была трезвой в четыре часа ночи.

Джек пьет кока-колу. Услужливому персоналу кафе Пирета пришлось долго и упорно искать бутылку прохладительного без надписи «Диетическая» на этикетке. Но все-таки такую бутылку они нашли.

— Она призналась своим приятельницам из «Анонимных алкоголиков», — говорит Летти, — что боится. Боится, что Ники убьет ее. Они советовали ей обратиться в полицию. Уговаривали пожить у них. Она сказала, что это только оттянет событие.

— Получается, что она вернулась домой, — говорит Джек, — а страх и беспокойство заставили ее вспомнить о бутылке.

— После того как ушел Ники, она больше не держала в доме спиртного.

— Она купила бутылку водки по дороге.

— Я посетила все винные лавочки на ее пути домой, — говорит Летти. — И говорила там со всеми, кто стоял за прилавком в тот вечер. Никто ее не вспомнил.

— Ты хорошо потрудилась.

— Было ради чего.

— Об этом забудь, — говорит Джек.

— О чем это забыть? — спрашивает она.

Но она понимает, что он имеет в виду.

— О том, чтобы получить опеку над детьми, — говорит Джек.

— Но если мне удастся сделать так, что он будет осужден за убийство…

Джек качает головой:

— Этим еще и не пахнет. Ну, предположим, докажем поджог. Но от чего умерла Пам? Эн-Джи написал в заключении, что от передозировки. Предположим, ты делаешь следующий ход и будет признано, что это убийство. Но как обвинить в этом Ники? Доказательства отсутствуют. Предположим, ты преодолеваешь и этопрепятствие, не знаю, правда, каким образом, но преодолеваешь, и Ники осужден за убийство Пам… Все равно законным опекуном объявят Россию-матушку. Детей заберет она.

— Но она причастна!

— И представила алиби, — говорит Джек.

— Детей у нее отберут.

— Нет, не отберут, — говорит Джек. — А потом, убийство признано не будет. Если ты даже соберешь достаточно доказательств, чтобы подвигнуть Бентли изменить свое мнение, или заставить шерифа продолжить разбирательство, или чтобы заинтересовать окружного прокурора.

Это все такая долгая история — провести уголовное расследование, заставить их предъявить обвинение, рассмотреть его в суде и вынести приговор, а доказательства между тем с каждым днем тают и теряют убедительность.

И Летти все это знает, хотя и отказываетсяэто знать.

Нет, Ники с Россией-матушкой детей не видать.

Нет, Ники от обвинения в убийстве не отвертеться.

— И что же ты собираешься делать? — спрашивает Летти. — Умыть руки?

— Нет, — говорит Джек. — Я собираюсь выполнять свою работу. Я собираюсь рассмотреть его исковую претензию. Собираюсь решить, были ли у Ники Вэйла мотив и возможность совершить поджог и убить свою жену. И если я соберу достаточно доказательств, я откажу ему в выплате.

— И это все?

— Все.

— Значит, самое худшее, что может случиться с Ники, — то, что ему не заплатят за убийство жены?

— Боюсь, что так.

— И это тебя устраивает, да, Джек? Тебе наплевать, что станет с детьми. Тебе надо только, чтобы можно было не платить по страховке?

— Моя работа такая, — говорит Джек. — Это не все, что мне надо, но все, что я в состоянии сделать.

Летти поднимается со словами:

— Все тот же прежний Джек.

— Все тот же прежний Джек.

— Что ж, прежний Джек, — говорит она, — послала бы я тебя куда подальше, но ты мой единственный шанс. Если ты откажешь в выплате, возможно, Ники обратится в суд с иском о ненадежности компании. И тогда, может быть, присяжные все-таки признают, что Ники убил Пам, и вынесут соответствующий вердикт. А судья по гражданским делам вынужден будет «принять во внимание» данный вердикт при рассмотрении дела об опеке.

— Ну, это уж совсемдолгая история.

— А ты знай выполняй свою работу, — говорит она.

Как будто он собирается поступать иначе.

Она швыряет на стол салфетку.

— И живи как знаешь, — говорит она.

Правильно, Летти, думает Джек, так мне и надо. Живи как знаешь. Что еще мне остается, раз ты ушла?

Динеш Аджати берет один из образцов Джека, маленький кусочек обугленного дерева, и соскребает с него частицу в стеклянную колбу. Добавляет 50 миллилитров пентана, потом процеживает содержимое колбы через промокательную бумагу в чистую колбу.

Результат — прозрачная жидкость.

Он проделывает то же самое с каждым из образцов, подписывает их и ставит колбы на металлическую рейку. Затем робот-автомат накрывает крышечкой каждую колбу, протыкает в нее шприц, берет из каждой по кубическому миллиметру жидкости, после чего выстраивает полученные образцы в очередь на хроматограф.

Первым идет один из предположительно «грязных» образцов.

Через специальное герметически закрываемое отверстие образец впрыскивают в резервуар, где под давлением порядка 60 фунтов на квадратный дюйм находится гелий, нагретый до 275 градусов по Цельсию, то есть до температуры, при которой исследуемое вещество будет испаряться. Гелий гонит пар исследуемого вещества в центр газового хроматографа. Этот центр представляет собой тонкую, как капилляр, трубку длиной в 60 метров и диаметром в четверть миллиметра. Внутри трубка покрыта слоем метилового силикона — густой и вязкой массы.

Динеш так объясняет присяжным свойства метилового силикона: «Если поместить его в кувшин, а кувшин перевернуть вверх дном и подвесить, то, подойдя к кувшину через день, вы увидите на дне кувшина примерно половину массы. А еще через день вниз стечет почти все. Вот какой густоты эта масса».

Капиллярная трубка (она же колонка газового хроматографа) поначалу имеет комнатную температуру, почему исследуемое вещество вновь конденсируется в жидкость. Но помещенная внутрь особого нагревающего устройства колонка постепенно нагревается до 200 градусов по Цельсию, в результате чего наш «образец» вновь превращается в пар и начинает движение вниз по капиллярной трубке.

Различные химические субстанции совершают это движение с различной скоростью, отчего наше вещество разлагается на компоненты. Часть составляющих его субстанций растворяется в силиконе и спускается вниз чрезвычайно медленно. Другие мчатся как вихрь.

Но один за другим все компоненты субстанции оказываются внизу, что фиксируется на компьютерном мониторе выбросами сигналов, как бы вздутий. Величина такого вздутия указывает на количество того или иного компонента, пока перед исследователем не вырастает целый лес подобных вздутий, пиков различной высоты, которые все вместе и образуют узор, называемый хроматограммой.

Динеш объясняет это коллегии присяжных, прибегая к аналогии с кулинарией и рецептами сладкой выпечки. «Вспомните, — говорит он, — как обычно пишется в рецепте: возьмите столовую ложку сахара, чайную ложку корицы и так далее; перечисляются ингредиенты того или иного сладкого теста, в определенной пропорции входящие в его состав. Бензин, керосин, напалм — словом, любые катализаторы, которые мы исследуем, в этом отношении ничем не отличаются от теста — они многосоставны, и в них входит определенное количество определенных веществ».

Все компоненты, входящие в состав той или иной химической смеси, образуют неповторимую и предсказуемую газовую хроматограмму этой смеси, ее характерный автограф.

Динеш следит, как на мониторе возникают автографы образцов.

Минут через пять возникает как бы рябь на гладкой поверхности, через десять минут — средних размеров вздутие. Пик линии падает вниз, а через двенадцать минут образует холмик. Проходит пятнадцать минут — и это уже горный пик наподобие гималайских. Устремляется вверх как ракета, а еще через десять секунд падает вниз. Семнадцать минут — вверх, восемнадцать — вершина горы, затем снижение, в двадцать минут — умеренные вздутия и снижения. Примерно в двадцать восемь минут все успокаивается — ровно.